Я поинтересовалась, читал ли тот его знакомый мою с Калисто переписку, но Калисто этого не знал.
– В общем, ты поняла, да? – спросил он. – Если кто-то придет, просто не показывайся.
Надо было ему врезать. Врезать раз, а потом еще несколько раз, пока он не свалится на пол и не выблюет свою селезенку. А потом надо было надеть ботинки и уйти. Сощуриться на солнце, стиснуть зубы на ветру, сесть в поезд, идущий в Сконе. Когда замечаешь что-то ненормальное, надо по-быстрому отдергивать палец, а то откусят всю руку, и тебе конец.
Но я осталась. Можно сказать, что мой мозг не был достаточно силен для того, чтобы противостоять моей плоти. Плоть по какой-то странной, анекдотичной причине хотела больше узнать о Калисто. И хотя, может быть, кажется, что моя плоть вот-вот уступит, на самом деле она сильнее, чем выглядит. Сильна и упряма, как муравейник, в котором полно ядовитых муравьев, которые устремятся наружу, если оказать сопротивление. Если попытаться пойти против нее, будет еще больнее, чем если послушаешься. Лежать тихо и дать себя сожрать не способен никто. Над плотью по-прежнему властвуют инстинкты, это всем известно, внутри живет пресмыкающееся.
Но пока это были лишь первые знаки, а привычки продолжали вырабатываться. На следующий день Калисто ушел из дома в семь часов, обернулся в дверях и сказал: «Пока, Эллинор!», а я ответила: «Пока, Калисто!», как будто я его женушка. Или, по крайней мере, как будто я изо всех сил стараюсь ею быть. Когда он ушел, я принялась разглядывать его книги. В доме имелся только один книжный шкаф – в спальне, рядом с кроватью Калисто, и в этом узком шкафу царил порядок. Когда думаешь о человеке, связанном с литературой, представляешь себе нечто совершенно иное. Большинство названий книг не говорило мне ни о чем. Точнее, ни одно из названий книг в книжном шкафу Калисто ни о чем мне не говорило. В тот день я достала полистать одну из книг и собиралась вернуть ее на полку, когда увидела, что за первым рядом книг стоит еще один. Я подтащила стул, залезла на него и – бинго! – на каждой полке за первым рядом скрывался еще один, такой же аккуратный. На корешках всех книг заднего ряда был указан один и тот же автор: Мишель Уэльбек. Имя мне ни о чем не говорило, но каждая книга оказалась в двух экземплярах: один на французском языке, другой на шведском. Я взяла одну из книг и устроилась на диване в большой светлой гостиной. Я редко читаю книги, но тогда я понимала, что конкретно эти – какие-то особенные, иначе их не было бы у Калисто дома, и они не стояли бы отдельным рядом позади всего остального. Я открыла книгу и прочитала первую страницу. Я прочитала ее трижды, а потом встала с дивана и поставила книжку обратно на полку. Потом вернулась на диван в гостиной и сидела смотрела в окно. Иногда шел небольшой снег. Свет обострял все контрасты, сосны казались черными, калитка и высокий забор тоже. Я задумалась о переписке на сайте. Вспомнила слова Калисто о человеке, который там работал и читал все сообщения. Подумала о своей деревне: не произошло ли там чего-нибудь, и если да, как я об этом узнаю. Потом подумала о том, что приехала в Стокгольм с целью встретить вторую половину. Иногда, когда солнце светило сильнее, через стекло пробивались солнечные зайчики, которые отбрасывали сосульки. От яркого света, если случалось засмотреться на него слишком долго, в глазах начинали танцевать желтые пятна. Изредка была слышна синица, которая могла вдруг появиться на оконном скате, прыгая и цепляясь за него коготками. Она смотрела на меня и вертела головой, как будто по-дружески пыталась разобраться в чем-то непонятном. Тогда на меня вдруг накатывала сильная тошнота. Не знаю почему, но когда на улице холодно, мне иногда кажется, что я вот-вот умру.
В последовавшие за этим дни я окончательно распаковала свою сумку и сложила вещи в ящик, который Калисто освободил для меня. У меня с собой было три пары белья, не считая того, что было на мне. Я стирала белье каждый вечер. Калисто всегда запускал вечером стиральную машину, закинув в нее рубашку и белье, которые он носил днем. Меня совершенно не тянуло принимать душ, но каждое утро и вечер я подмывалась, умывалась и мыла подмышки холодной водой. Такое ощущение, что из-за холода, сдерживаемого всего лишь стеклом в полсантиметра толщиной, и из-за чужой обстановки в доме мне хотелось удержать то, что оставалось моим, а единственное, что воспринималось как мое, был мой запах. Калисто не возражал. Наоборот, он, кажется, чувствовал потребность поглощать запах и выделения моего тела так, что поначалу я краснела до корней волос. В Йонни было что-то звериное, но иначе, впрочем, я думаю, все мужчины в глубине души таковы, даже если сидящий в них зверь – ежик или котенок. А еще Йонни говорил, что плоть всё в себя вбирает. Я еще помнила, как пахла подушка Клауса Бьерре. И Калисто совершенно не считал мои запахи проблемой. Он пользовался языком всеми мыслимыми способами, а когда я кричала ему, чтобы он прекратил, он отвечал, что делает это не ради меня, а ради себя. Он мог кончить, просто начав фантазировать, как погружает в меня язык. Это о чем-то да говорит. Многие мужчины думают, что они таковы, но очень в немногих это есть на самом деле. Будучи женщиной, начинаешь это понимать, только вступив в отношения с таким, как Калисто, зато потом все остальное становится невозможно. Отчасти из-за всех остальных, отчасти из-за того, что ты сама в некотором роде разрушаешься. Надо быть осторожнее с такими мужчинами, как Калисто. Они берут все, что ты им даешь, используют это и вырастают. Становятся самоуверенными, худеют. Очень коротко стригут волосы. Совращают еще одну женщину, потом еще одну. А после понимают, что стали другими, что теперь они могут выбирать, и тогда они начинают от тебя отдаляться. А ты остаешься. Ты создала этого мужчину, и тебе же приходится мучительно думать, как дальше жить.
Однажды за ужином Калисто заговорил о рукописи:
– Там, где сжигают книги, в конце концов начинают сжигать людей.
– Не представляю себе, как я могла бы сжечь человека.
– Не всегда можно все себе представить, – сказал Калисто. – И не всегда вещи горят так, как думаешь.
– Ты боишься автора?
– Он пытался мне дозвониться. Он звонит, а я не отвечаю, если вижу его номер.
– Его можно понять.
– Если он придет сюда, обращайся с ним как можно лучше. Это ведь, как ни крути, ты…
Фраза осталась висеть в воздухе.
– Не беспокойся, – ответила я и подумала, что надо бы поскорее вернуться к себе на юг. А они тут пусть разбираются как хотят.
Однако без проблем не обошлось, потому что на следующий день, пока Калисто был на работе, зазвонил телефон. В тишине раздалось несколько долгих звонков. Я стояла в нескольких метрах от телефона и после семи звонков подошла и сняла трубку.
– Да? – сказала я.
В ответ не прозвучало ни слова, но я слышала чье-то дыхание.
– Да? – повторила я. – Кто это?
Человек не отвечал, но я продолжала слышать дыхание. Через пару секунд раздался щелчок и короткие гудки.
После этого я начала чаще задумываться о рукописи. Однажды я пошла в кабинет, просто чтобы посмотреть на стол, где она лежала. Я помнила, что он светло-желтый и сквозь краску проступает текстура дерева. Но когда я нажала дверную ручку, дверь оказалась заперта. Я постояла там, держась за ручку и не понимая, зачем Калисто запер дверь. Я хотела спросить его, когда он вернется домой, но вышло так, как это обычно бывало с Калисто. Пока его нет, собираешься задать ему уйму вопросов. Где живут его родители, какое у него образование, были ли у него в основном долгие или короткие отношения и хочет ли он детей – в общем, все те вещи, о которых расспрашивают люди, когда они, попросту говоря, становятся парой. Но оказавшись перед Калисто, приходилось признать, что это совершенно невозможно. Его окружал как будто стальной панцирь. Когда я это по-настоящему осознала, я поняла еще одно: если хочешь что-то узнать о Калисто, есть только один способ – слежка. Но я никогда ни за кем не шпионила. Возможно, я за свою жизнь иногда поступала некрасиво, но никогда ни за кем не шпионила.
