– Кажется, у этой книги была бурная жизнь, – сказал он, глядя на меня с неуверенной улыбкой.
Я спросил, сколько времени ему понадобится, чтобы прочитать рукопись. Он сказал, несколько недель.
Дни шли, недели шли. Спокойствие, которое я ощущал, отдавая свой роман, быстро меня покинуло, я занервничал и вскоре уже не находил себе места. Я хотел позвонить критику и уточнить, как долго он собирается читать. Но это означало бы потерю достоинства, а потеря достоинства, когда у человека, кроме него, ничего не осталось, это большая глупость. Рукопись была единственной вещью, ради которой стоило жить. Я развелся, и все последние годы только разрывал отношения. Если бы я построил новые, я бы и их быстро разорвал. Я напоминал себе поезд на русской железной дороге, построенной только для того, чтобы перехитрить врага. Что бы я ни делал, рельсы внезапно заканчивались, и я оказывался в одиночестве посреди тундры. В общем, я хотел знать точно, сколько дней и часов займет чтение. Я хотел, чтобы критик рассчитал время, засек, за сколько он прочитывает одну страницу, а потом подсчитал, сколько ему потребуется на всю рукопись. Ты, конечно, улыбаешься. Но ты улыбаешься, потому что не понимаешь. Представь себе мать, расставшуюся со своим ребенком. Каждая минута мучительна. Он мог забрать роман себе и сделать с ним что угодно или просто уничтожить. Почему я не перепечатал книгу, прежде чем отдал ее? Что такое запах чего-то неопределимого, когда человек может потерять все? Я корил себя, но все еще мог держать себя в руках. Я крепился, пытался собраться с силами и навести порядок в своей жизни, придумать что-то новое, о чем я мог бы написать.
Время шло, а новостей от моего друга все не было и не было. Я уговаривал себя, что чтение поглотило его настолько, что он стал перечитывать роман повторно. Еще я говорил себе, что он, возможно, не знает, что мне сказать. Я пытался звонить, но на звонки отвечал чужой голос, я решил, что это домработница, и вешал трубку, не зная, что говорить. Потом я решил, что надо просто сказать все как есть, и позвонил снова, но отвечать вообще перестали. «Может, он заболел?» – думал я. Однако, расспрашивая общих знакомых, я узнал, что он здоров, что он каждый день ходит на работу и даже нашел себе женщину, которая переехала к нему.
Как только я услышал об этой женщине, я понял, что это она отвечала на звонки и что она тоже играет какую-то роль в этой истории. Мой друг, наверное, рассказал ей о рукописи и, возможно, привлек к чтению. Пара совершенно не знакомых мне глаз, о чьих суждениях я ничего не знал, читала, стало быть, мою интимную историю. Я был не готов к такому повороту. Я чувствовал себя птенцом, только что вылупившимся из яйца, еще влажным и неспособным отправиться в свой первый полет, с которым у меня ассоциировалось чтение рукописи незнакомым человеком. Я чувствовал себя одновременно голым и разъяренным – на редкость смешное сочетание, конечно. Я хотел поехать к критику домой, выбить дверь, ворваться и забрать свой роман. Я не мог держать эти мысли в себе и поделился ими со своим медиумом, Милдред, которая в силу некоторых причин очень хорошо знала того критика. Она пообещала провести разведку. Через несколько дней она позвонила мне и попросила обо всем забыть. «Забыть обо всем!» – закричал я в трубку. «Забудь это все», – повторила она. Как это возможно?! «Просто забудь, – сказала она. – Это всего лишь слова и бумага. Напиши другой роман, сделай из своей жизни что-то еще».
Я спросил, могу ли прийти на консультацию. Она ответила, что очень занята, и повесила трубку.
Все сразу показалось мне безнадежным и непонятным. Я рассказал обо всем своей бывшей жене, которая никогда не прекращала меня поддерживать. Она с большим хладнокровием отнеслась к моему беспокойству. Не паникуй, сказала она. Ты должен все выяснить спокойно, методично и решительно. Надо разобраться, как обстоят дела. Потом ты составишь план и начнешь действовать. Я подумал, что даже государь у Макиавелли не мог бы сформулировать это лучше. Жена спросила, живет ли критик по-прежнему в доме у моря. Она посоветовала мне узнать его время работы, а потом поехать к нему домой, когда его там не будет. Она видела этот дом в газетах и знала, как он выглядит, какие у него окна и как легко подсмотреть за тем, что происходит внутри. Она сказала, что я, возможно, разберусь во всем не сразу, но, если я буду терпелив, ситуация прояснится и мне откроются пути, которые я не могу себе представить. Надо верить в то, что все будет так, как должно быть, сказала жена, и я подумал, что, да, верно, человек должен учиться такой вере. Таким образом, мне предстояло простоять возле дома несколько темных вечеров, заглядывая в окна, чтобы понять, что происходит внутри. Я должен был составить представление о той женщине. Я думал, что увижу, как она ходит по дому с листками и читает мой роман. Я смогу постучаться в дверь, рассказать, кто я, и попросить вернуть рукопись. Но прежде всего, по словам жены, у меня будет чем заняться. Я стану чем-то вроде частного детектива, и это заглушит мое беспокойство. Я сказал, что не хочу шпионить. Речь не о том, чтобы шпионить, а о том, чтобы вернуть твою рукопись, возразила жена. Твою исчезнувшую рукопись, твое дитя. Будь достоин своих творений, сказала она. Так у меня началась новая жизнь с новым распорядком дня.
Когда я поехал к дому в первый раз в конце января или, возможно, начале февраля этого года, стоял ясный день. Я приехал к морю, припарковал машину в поселке и пошел по узкой лесной тропинке, в конце которой жил мой друг. Дом был окружен забором с калиткой, но поскольку сад, так сказать, «заканчивается морем», можно легко попасть на участок, пройдя по льду. Я перебрался через круглые скалы на границе участка и оказался в саду. Вокруг дома росли высокие хвойные деревья со стволами толщиной с человека. Было четыре часа дня, и над шхерами разливался немного апокалиптический зимний свет. В доме повсюду горел свет, и со своего места я без труда мог разглядеть, что происходит в каждой из комнат. Я увидел женщину. Первое, что меня поразило: она была совсем не похожа на тех женщин, с которыми обычно встречается мой друг. Сильное снижение стандарта, если сравнить с его потрясающей бывшей женой. Мне подумалось, что у некоторых людей все начинает катиться вниз после того, как они расстанутся со своей второй половиной. Женщина была маленького роста, с мышиного цвета волосами. Одета в серо-бежевую мешковатую одежду. Ей могло быть около сорока. Она передвигалась быстро и целеустремленно, как будто ходила немного над полом, сильно напрягая ступни. Когда я увидел ее впервые, она занималась уборкой, металась как белка туда-сюда из комнаты в комнату. Я пристроился под сосной, прислонился к стволу, сунув руки под мышки, чтобы сохранить тепло. О боже, думал я. Почему это происходит? Но на такие вопросы не существует ответов. Единственное, что можно сделать, когда оказываешься в подобного рода ситуациях, это продолжать идти по выбранному пути, чтобы посмотреть, куда он приведет, раз уж ничего другого не остается. Это как спрашивать себя, какая польза от знания, в чем заключается перипетия, или изменило ли твою жизнь хоть как-то знание, в чем заключается перипетия. Прости, Лукреция. Я понимаю, что рассказываю сбивчиво. Я явно все еще чувствую себя недостаточно хорошо.
