—Вы хотите, чтобы чье-то никчемное преподавание обернулось вашей академической эпитафией?
—Нет, пожалуй.
—Что ж, звучит многообещающе. Не согласны?
—Не знаю.
—Мне хочется, чтобы вы составили оценочный доклад о долгосрочных перспективах океанских исследований. Через неделю. Если к тому времени вы нас не покинете, конечно же.
Хоппер была сбита с толку. Торн ее выслушал. Заверил в целесообразности ее идеи. Воспринял ее серьезно. И вот теперь смотрит на нее с улыбкой, предлагая ей взять ситуацию в свои руки. Ни с того ни с сего ей вдруг вспомнился отец, терпеливо объясняющий принцип действия дальней радиосвязи. Однако вот так сразу соглашаться ей не хотелось — пока еще нет,— потому она вздорно пожала одним плечом и произнесла:
—Я подумаю.
—Очень надеюсь на это, мисс Хоппер. Всего хорошего.
16
Автобус ушел прямо перед носом, и Хоппер отправилась в Камбервелл пешком. Как раз будет время подумать, рассудила она, о том, зачем Торн вызвал ее в Лондон и что ему хотелось, чтобы она отыскала.
После скверов набережной Виктории вокзал Ватерлоо показался ей блеклым. Ежедневно он принимал по сорок-пятьдесят поездов, в основном товарняки. Немногочисленные пассажирские безнадежно забивались до отказа. И множество людей путешествовало с оружием: в пути подстерегали опасности.
Ведь на территориях между городами обитали лесовики.
То была разнородная смесь изгоев, беженцев и изгнанников, добровольных или же вынужденных. Мужчины превосходили численностью женщин, вспомнилась Хоппер прочитанная где-то информация. Всех их объединяло только избранное место обитания — леса. Попадались среди них и преступники, которые по тем или иным причинам не угодили в Житницу. Одних просто выгнали мягкосердечные горожане, слишком сентиментальные, чтобы отправлять своих сыновей и дочерей за Ла-Манш, другим удалось сбежать во время этапирования.
Селились они вблизи городов. Полиция нынче пришла в такой упадок, что без проблем можно было неплохо обустроиться километрах в восьмидесяти от прежнего жилья. Ради выживания лесовики грабили, угоняли скот, выращивали близ обширных сельскохозяйственных территорий собственные скудные урожаи. Порой им доставало дерзости совершать набеги на города и опустошать плохо охраняемые склады с консервами. Ходили слухи, что они даже выстроили собственные деревни — не отмеченную на карте целую сеть недолговечных поселений в лесных массивах меж официальными населенными пунктами. Подобно раковой опухоли, новообразование разрасталось и испытывало на прочность тело хозяина.
Порой за лесовиков все-таки принимались: при освоении новых территорий под пашни или же если их набеги становились чересчур наглыми. Арестованных — тощих заросших мужчин, обритых наголо женщин с жалкими узелками со всяким тряпьем да грязных детишек с огромными глазами — прогоняли по улицам ближайших городков, а затем либо отправляли в Житницу, либо казнили.
Элен поежилась. А вот и Ламбет. Бывший Имперский военный музей стоял с запертыми воротами, его территория пребывала в запустении. У входа по-прежнему торчали уставившиеся в небо проржавевшие гаубицы, между ними валялся обугленный остов сожженного вандалами бронетранспортера, смахивающий на чудовищного жука. Кое-где за оградой из колючей проволоки зеленели посадки, а за окнами то и дело мелькали фигуры.
По мере продвижения на юг местность приобретала все более плачевный вид. Осыпающаяся лепнина по всему Элефант-энд-Касл, пустующие магазины на когда-то оживленной деловой Уолуорт, сейчас оккупированной лишь подростками, лениво перебрасывающимися мячом.
В поисках улочки, где проживал Чендлер — старый друг Торна, Хоппер дважды сворачивала не туда, но в конце концов отыскала ее, а затем и дом под номером 45, оказавшийся двухэтажным строением с террасой. Калитка предупредительно заскрипела, а за ней предстал запущенный палисадник, сплошь заваленный опавшими листьями в различной стадии разложения. Кое-где из-под них пробивались белоцветник, крестовник, гречишник да невероятные клубки и петли стелющихся побегов, местами изгибающихся над почвой подобно щупальцам морских чудовищ, словно из любопытства оторвавшихся на время от мирного пожирания фундамента.
Она постучала. Через полминуты дверь, удерживаемая двойной цепочкой, со скрежетом отворилась. Во тьме за щелью маячила тоненькая фигурка, даже меньше ее собственной.
—Да?
—Мистер Чендлер?
—Кто вы такая?— продребезжал тоненький старческий голосок.
—Меня зовут Элен Хоппер. Я насчет доктора Эдварда Торна.
—Торна?
—Да. Вы ведь раньше работали у него?
Старик молчал.
—И мне хотелось бы поговорить с вами о нем.
—Кто вы такая?
—Я из «Таймс».
Мысль прикинуться журналисткой пришла ей в голову еще возле Ватерлоо, но сейчас она даже удивилась той легкости, с какой далась ложь. Сначала Джессика Хейвард — вчера возле жилища Торна,— теперь вот это. И когда это она успела стать такой заправской лгуньей?
—Зачем вам нужно поговорить о нем?
—У меня печальные новости. Он умер, мистер Чендлер.
—Торн?— с отчаянием выдавил старик.
—Я из отдела некрологов. Прошу прощения, я вовсе не хотела сообщать вам дурную весть, я…
—Как вы обо мне узнали?
—Ваше имя значится в нашем списке. Наш другой автор, Гарри Маркем, возможно, звонил вам еще несколько лет назад.
—А почему вы не позвонили? Телефон работает.
—Да я живу неподалеку. Меня отпустили из редакции пораньше.
Чендлер по-прежнему стоял не двигаясь.
—Я не отниму у вас много времени. Вполне хватит и десяти минут. Но если вы заняты, я могу зайти, когда вам будет удобно,— Хоппер ободряюще улыбнулась.
Снова последовала продолжительная пауза. А потом старик медленно закрыл дверь.
Ну вот, все испортила. И даже не додумалась назваться подставным именем. А если он донесет о ее визите? Дура, дура!
Спустя секунду, однако, раздалось громыхание цепочки, и Чендлер впустил ее.
—Только недолго.
—Спасибо. Я быстро, правда.
В доме оказалось изнуряюще жарко — должно быть, сломался кондиционер — и сумрачно, как при чрезмерном затемнении. Большинство людей, которым недоставало роскоши тьмы подземелья, просто вешали в спальнях плотные шторы и залепляли их по краям скотчем. Однако какой-то свет все равно пробивался, прокачиваясь через маленькие щелочки.
В коридоре глаза Хоппер привыкли к потемкам. Старику было по меньшей мере восемьдесят. Маленькие мутноватые глазки, одет в растянутые потертые штаны и испачканный яичным желтком джемпер, из-под которого пузырем выбивалась рубашка, явно неподходящая по размеру. На ногах изодранные тапочки с какой-то веселой рожицей из детского мультика.
