Интермедия вБоймансе была недолгой, ноэти дни меня сформировали, вовсяком случае частично,– также каки весь архивный период задал определенный вектор моей жизни. Безработного молодого человека пристраивают надвенадцать месяцев внекое муниципальное учреждение, потому что там нехватает рабочих рук,– ивот пожалуйста, вся его дальнейшая жизнь развивается изэтого случая, решающим оказался этот поворот, который он даже несам выбрал. Ивот вконце концов сидишь ты такой много лет спустя, когда твоего собственного мира, можно сказать, ине существует более, вмашине сЛенноксом, движешься вюжном направлении, так какчто-то случилось сДе Мейстером, ведь ДеМейстер– это Бонзо, я уже говорил?
Да, новсеравно спасибо, что напомнил. ДеМейстер потом стал Бонзо иу него что-то спамятью, я правильно понимаю?
Да, все правильно.
ИБонзо, получается, типа, псевдоним. Иликодовоеимя?
Именно. Нужно будет еще раз все это перечитать насвежую голову, сейчас я уже сам потерял нить, по-моему. Вот, например, эта глава проархив. Получилось хоть немного передать атмосферу времени иобъяснить, кто такой Леннокс?
Думаю,да.
Спасибо. НоДе Мейстера я вэтой части подзадвинул, его дальнейшая деятельность затмевает все остальное. Онем можно былобы рассказать гораздо больше, чем только какон оттрахал Е5 уокна ее комнаты вобщежитии икак он пару раз бродил снами поБоймансу. Унего, например, был «Гоггомобиль», аможет быть, даже настоящий «Мессершмитт», такой узкий трехколесный автомобиль сблестящими хромированными деталями иблизко посаженными фарами, какбудто кто-то огромный взял своими ручищами «Фольксваген-жук» исжал его собеих сторон. ДеМейстер иногда приезжал нанем наработу, привлекая ксебе всеобщее внимание. Однажды я тоже внем сидел, после того какмы отпраздновали день рождения ДеМейстера унего дома. Он жил сматерью, недалеко отВатерлооплейн. Отец уже давно куда-то свалил, сейчас обэтом легко прочитать вкнигах, атогда ДеМейстер говорил, что если встретит его, то морду набьет. Втот вечер гости были только изархива, наверное, он несмешивал людей изразных кругов; вот былбы номер, еслибы я тогда оказался заодним столом совсеми будущими похитителями, но, может, он сними тогда еще небыл знаком. Надо сказать, мы сильно удивились, увидев его мать: он так часто клялся ее могилой, что мы автоматически решили, что ее уже нет вживых.
Я помню, что вкомнате, где мы сидели, настене подсамым потолком висела маленькая колонка отуокмена, приклеенная огромным количеством скотча разных цветов, динамиком вверх. Провод спускался каудиоустановке, иДе Мейстер объяснил, что это наслучай, если шумят соседи сверху: можно им включить музыку. Колонкаже так сгорит?– удивился кто-то изнас, ноДе Мейстер уверял, что нет. Он хотел продемонстрировать ее вдействии, ноего матери такая идея непонравилась. Она унего была маленького роста, стемными волосами, тоесть высокий рост исветлые волосы достались ему отего гребаного папаши. Вподарок отколлег, тоесть отнас, он получил трусы сголовой слона; член нужно было убирать вхобот. ДеМейстеру они страшно понравились, он расхохотался иушел вдругую комнату, апотом вернулся водних трусах.
Темже вечером, нопозже он ужасно разругался сматерью, непомню из-за чего; навечеринке помимо пива была трава, ак ней я непривык, так что кконцу уже неочень соображал, помню только, что коллеги то идело выкрикивали: онаже все-таки тебе мать!– ДеМейстер, онаже все-таки тебе мать; ичто ДеМейстер развез нас сЛенноксом подомам насвоем «Мессершмитте». Он выруливал потемным улочкам, амы оказались прижатыми друг кдругу назаднем сиденье длякарликов. Перед нами навелосипеде ехал Йохан, значит, он тоже остался допобедного конца, иесли мог крутить педали, то происходило все это еще донесчастного случая. ДеМейстер все жал нагаз итормозил уже буквально всантиметре отЙохана, тот сначала каждый раз сулыбкой оборачивался, ноДе Мейстер продолжал его подгонять, иЙохан начал петлять иотчаянно жестикулировать усебя заспиной. Это было нереально смешно. Витоге Йохан вывернул натротуар. Нам вслед он сгневным видом потряс кулаком, обычно так делают только вдетских книжках икомиксах. ДеМейстер отвез меня досамого дома, вту комнатку наВесперзейде, где я тогда жил, помню, какмы светерком пронеслись поплощади перед «Амстел-отелем», апотом я начал кричать, потому что он въехал введущий наВесперзейде туннель длявелосипедистов, где, какя знал, установлены столбики, чтобы понему вобъезд пробок неездили автомобилисты. Недрейфь, проедем!– крикнул ДеМейстер, идействительно, мы проехали. Повезло состолбиками, сухмылкой сказалон, останавливаясь умоей двери, завтра уже невыйдет, это точно. Спокойной ночи!
Вобщем, итак далее, итак далее. Сам понимаю, что слишком жадно пытаюсь выудить изпамяти воспоминания отом годе работы вархиве, внезависимости оттого, имеют они отношение кделу илинет. Например, что– я еще нерассказывал?– мы завели дурацкую привычку восклицать навсе, что человек произносит: а, вот какэто теперь называется! какбудто все ивсегда говорилось только осексе. Сначала мы шутили так вответ нато, что ивправду можно было понять двояко, ноуже скоро нельзя было просто сказать, что идешь вчитальный зал илиза второй чашкой кофе, чтобы сразу изнескольких глоток одновременно невырвалось: а, вот какэто теперь называется! Ноя думаю, что такое происходило влюбом коллективе, да исейчас, наверное, происходит. По-моему, теперь я уже все рассказал, ажаль, ябы сгораздо большим удовольствием пораспинался еще отом времени, вбудущее чего-то совсем нехочется возвращаться.
3.День третий ичетвертый
Глава1
Доброе утро, говорит кровать, вы провели впостели семь часов тридцать три минуты, изкоторых находились всостоянии сна пять часов сорок четыре минуты. Учитывая средние данные длявашего возраста, я могу посоветовать…
Замолчи, обрываюя.
Уменя есть спокойная музыка, которая прекрасно подойдет…
Замолчи!– кричуя. Кровать молчит. Я сбрасываю ссебя одеяло, перекидываю ноги вниз ивстаю. Раньше это мне давалось легче. Раздвигаю шторы. Двор гостиницы. Пусто, курящих роботов незамечено. Время дляновых приключений.
Лучшебы я остался дома. Дай мне волю– ябы никогда неуезжал издома, ну дотерплю уж как-нибудь, кому когда отразъездов было счастье? Еще исреда ктомуже, всреду я всегда ездил кматери, нотеперь уже ненужно. Каждую неделю, каждую среду, даже когда моя мать идумать забыла, какой сегодня день недели. Допоследнего она встречала меня лучезарной улыбкой, когда я входил вобщую гостиную, нотак она улыбалась каждому, кто кней приближался. Эти последние пятнадцать лет своей жизни она была счастливее, чем когда-либо, занее все делали, аот нее самой ничего нетребовалось, именно кэтому она стремилась всю свою жизнь. Адаже еслибы она ине была счастлива, разве вмою задачу входило каждую среду напару часов облегчать это ее страдание? Иесли да, то длякого: длянее, илидля меня, илиже дляневидимых богов совести, которые так иостались вголове современ моего религиозного детства? Это она обрекла меня нарелигиозное воспитание, вернувшись вцерковь своей юности, кактолько родила своих собственных детей.
Середина шестидесятых, вся страна бухала итрахалась, номои родители решили: ане сестьли нам вмашину времени ине вернутьсяли напару веков впрошлое, когда люди еще верили вБога по-настоящему? Почитай отца своего имать свою. Тот небесный законодатель чувствовал, что невсе так просто, догадывался, подлец, что само посебе спочтением может несложиться, беззавета тут необойтись. Аможет, это все относилось главным образом кегоже собственному сыну, которому предстояло отправиться наземлю, ато, того игляди, осталсябы безжизни вечной! Наверное, именно заэтим я кней ездил, ради этих милых медсестер, которые растроганно смотрели, какя здороваюсь сматерью. Еслибы я послал кого-нибудь вместо себя, онабы ине заметила, ябы просто представил его персоналу, сообщив, что отныне исполнять обязанности сына будетон.
