Кап.
Кап.
Кап.
Кап-кап.
Кап-кап-кап-кап.
Кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап.
Кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап-кап.
Леннокс включает стеклоочистители. Мы въезжаем взону осадков.
Глава3
Подпроливным дождем мы добежали допридорожного ресторана, исейчас, стоя завысоким столом, пьем растворимый кофе изкерамических кружек смногочисленными сколами. Тоесть я пью. Леннокс ушел втуалет. Утебя тоже так, спрашивает он повозвращении иберет кружку, утебя тоже так, что приходится гораздо чаще отливать, чем раньше?
Я киваю, мы теперь опять стали двумя старперами, обсуждающими свои болячки.
Возрастные пятна, ссать хочется постоянно… Леннокс отпивает кофе, сокрушенно покачивая головой.
Иволосы тоньше стали, говорюя.
Вот спасибо, произносит Леннокс.
Интересно, начнетсяли сейчас обсуждение проблем сэрекцией икто начнет первый?
Вархиве мы ходили втуалет незатем, чтобы поссать, согласись, аиз-за этих студенток вобщежитии, говорит Леннокс.
Ага, опроблемах речь незашла, только осамой эрекции.
Разве, говорюя, ничего такого непомню, да ине могло такого быть, чтобы мы сразу бежали втуалет, вэтих новых корпусах туалетов-то небыло, бежатьбы пришлось аж доосновного здания, ипокабы ты добежал…
Утебябы уже нестоял, хочешь сказать? Ау меня да. Илиеще где-нибудь можно было. Однажды я повстречался вдальнем коридоре сВилбуром, он стоял вуголке, запустив руку вштаны. Вжух-вжух-вжух-вжух-вжух.
Понятия неимею, оком этоон, непомню я никакого Вилбура, трудно себе представить, чтобы человека стаким дурацким именем взяли намуниципальную службу.
Ноэто все впрошлом, совздохом говорит Леннокс. Ис сомнением смотрит набулочки вкорзиночке настойке.
Все втвоих руках, какхочешь– так ибудет.
Ты очем? Очлене?
Я обулочках.
Наулице ливень, вода заливает ровные, пустые луга досамого горизонта. Все серое, дождь вымывает цвет изтравы.
Абулочки свежие?– спрашивает Леннокс уженщины застойкой. Унее подглазами синие круги, юбка наней розовая. Каждое утро кровать говорит ей: ну-ка давай вставай! Если целый день валяться впостели, ничего неуспеешь. Или, может, утром ее выгнал изкровати муж: пора итебе подзаработать деньжат поверх базового дохода, ая небуду вставать. Раньше она наверняка прислуживала дальнобойщикам, атеперь их почти неосталось. Вместо ответа навопрос Леннокса она только пожимает плечами.
Распили пополам ипосчитай годовые кольца, говорюя.
Ты очем?
Обулочках.
Леннокс издает короткий безрадостный смешок, только чтобы дать мне понять, что услышал. Ну ишуточки. Какбудто мы опять вархиве.
Еслибы мать была жива, примерно сейчас нужно былобы выходить издома идобираться достанции РАИ
[16], затем сесть напоезд достанции Нарден-Бюссум, апотом наавтобус номер 101 доХёйзена.
Двадцать лет подряд я ездил так раз внеделю, туда иобратно; заэто время там столько всего изменилось! Весь район вокруг станции РАИ перекроили. Пустырь застроили, типичное дляшестидесятых здание ПТТ
[17] стипичной проволочной скульптурой шестидесятых нафасаде снесли, там построили школу, потом рядом появился жилой район, сдругой стороны бульвара Европы разросся выставочный комплекс РАИ, воткнули высоченную гостиницу попроекту Рема Колхаса. Нажелезнодорожной станции добавилось новых платформ, проложили новые пути, городок Димен стал выше ишире, аВесп заполз своей свежей рядовой застройкой наблизлежащие луга, настанции Нарден-Бюссум десять лет велась пристройка лифтов кплатформам, открылись новые автобусные маршруты, вцентре Бюссума появились канал икитчевые новостройки, все медленно, нопостоянно менялось, отсезона ксезону, отгода кгоду,– это ибыло мое Великое странствие, одна большая двадцатилетняя экспедиция, поделенная насерии, всегда одни итеже, ноне одинаковые. Менялось все, только пункт назначения оставался неизменным. Ноиэто неправда: вдоме престарелых поменялись логотипы, назначение помещений инапольные покрытия, мать переехала изоткрытого отделения сосвободным посещением наверху взакрытое внизу, приходили иуходили проживающие, приходили иуходили медработники, вводились иотменялись коды доступа, мать все дряхлела идряхлела, итого, что я могбы длянее делать, становилось все меньше.
Теперь я вовсе ничего немогу длянее делать. Ну, разве посетить могилу. Еще раз проехаться помаршруту разбитого намонотонные всвоем единообразии фрагменты Великого странствия. Посмотреть, что еще успело измениться.
Леннокс все-таки решился купить булочку иберет еще одну дляменя. Шум шоссе, шелест дождя. Мы внебольшом белом здании сширокими окнами, вокруг нас опустелая голая земля, автотрасса иузкая подъездная дорога, тянущаяся досамого горизонта, намногие километры вокруг, мы– самая высокая точка; самое то, что надо длявстречи, передачи товара, ликвидации. Поузкой дороге медленно подъезжает маленький черный автомобиль. Скем это Леннокс задумал тут встретиться? Это старая модель, еще уязвимая, высокая подвеска, тонкая сталь кузова, хромированная решетка, маленький черный автомобиль поддождем; привиде него уменя щемит сердце, он едет медленно, какбудто пейзаж ивремя вокруг него постоянно растягиваются, чтобы он так никогда недоехал. Маленький черный автомобиль поддождем, так ипросится вназвание. Только вот длячего? Недля книги, рассказа илистихотворения– это слишком сентиментально,– скорее дляпесни, уже дляследующего мюзикла. Аможет, идля тогоже, сделаем вид, что моя мать еще жива ичто я чувствую вину из-за того, что кней непоехал, авместо этого стоя ем впридорожном ресторане, омываемом дождем, ивоображаю себе маленький черный автомобиль.
Леннокс языком высасывает застрявшие между зубов крошки. Я прошу подлить нам кофе. Официантка усталая, кофе некрепкий, все каки должно быть. Я люблю такие места, построенные впрошлом врасчете напрекрасное будущее, ноэтимже будущим обманутые. Места истощенные, меланхолические, асейчас ктомуже еще идождь. Любовью ктаким местам гордиться нестоит. Она незначит, что тебе нечего больше терять, она значит, что тебе незачто больше бороться. Можно былобы назвать это буддистским откровением, ноэто нечестная игра, каки весь западный буддизм. Я возвращаюсь скружками кстолу, мы пьем кофе исмотрим вокно. Да этоже Англия, теперь я понимаю, почему меня непокидает ощущение узнавания. Впамяти всплывают те бесконечные поездки намашине, которые мы сЭмми совершали вконце восьмидесятых, она была студенткой пообмену, из-за которой я витоге бросил историю искусства, хотя, конечноже, неона вэтом виновата, ая сам. Она тогда поволе обстоятельств жила сотцом, и, чтобы несидеть дома, мы безконца колесили поцентральным графствам, повнутренним дорогам иавтострадам. Можно былобы ходить помузеям, ноее специализацией была голландская жанровая живопись, авсе, что изэтого висело вАнглии, она уже видела, ипоэтому мы наматывали круги поокрестностям, ипили некрепкий кофе, иели жирный фастфуд вкаких-то невнятных придорожных ресторанах, ия получал отэтого наслаждение; язнал, что наши отношения какбы уже изакончились, новместе стем казалось, что все это может продолжаться бесконечно, ииз-за того, что все дни были похожи друг надруга, так оно ибыло, словно мы находились вогороженном потустороннем мире, даже сложно представить себе более идеальную ситуацию; каждый раз, когда я слышу одну изпесен, которые мы вовремя наших разъездов слушали порадио, я возвращаюсь вту идеальную пору; аеще унас был секс– это большое дело, она жила водном доме сотцом, ипоэтому все происходило обычно втойже машине, напустынных стоянках иведущих вникуда дорогах. Секс унас был медленный имощный, каку людей, которые знают, что время остановилось. Ее тело холмилось, какпейзаж,– знаю, что чересчур поэтично, ноне сказать обэтом нельзя, здесь, где заокном я вижу абсолютно плоский пейзаж ивсеравно вспоминаю то время, такую уменьшенную Англию вмоей голове.
