Бонзо, повторяюя, Бонзо? Дай-ка подумать.
Естественно, я сразу догадался, оком он говорит, ноне хочу, чтобы он это понял, я стараюсь произвести впечатление человека, живущего такой богатой инаполненной жизнью, что имена изпрошлого несразу всплывают впамяти. Неважно, поверит он илинет, я это делаю длясебя самого, это мне нужно вэто поверить.
Итак, поверив вэто, я говорю, что непонимаю, какможно потерять часть своей памяти. Леннокс отвечает, что ему это тоже невполне понятно, ночто есть, тоесть. Возможно, память устроена так, что врезультате травмы один изслоев окажется стертым, адругие останутся нетронутыми. Это слова человека, начитавшегося научно-популярных книжек, новслух я их непроизношу, так какне хочу сразуже настроить Леннокса против себя, я его столько лет неслышал, да ипотом: Бонзо? Травма? Какая еще травма, спрашиваюя, очем ты? Мы пока незнаем, что именно произошло, отвечает Леннокс, носейчас он опять тот Бонзо, каким мы его знали.
Какэто, тот Бонзо, каким мы его знали, спрашиваюя, опять, чтоли, трахает студенток, стоя уокна общежития?
Нет-нет, спокойно отвечает Леннокс, какбудто вэтом вопросе нет ничего необычного, все-таки возраст уже нетот.
Итолько теперь мне вголову приходит вопрос отом, откуда Леннокс знает пропотерю памяти. Значит, ты все это время поддерживал контакт сБонзо?– спрашиваюя. Илине только ты, авы все вместе, изКонторы, иликак это увас там называется.
Я слышу, какЛеннокс улыбается. Незнаю, какэто возможно: слышать улыбку натом конце провода. Звучит это неменее абсурдно, чем слышать, каккто-то рядом потеет, ноя явственно слышу его улыбку, какбудто он сидит рядом сомной.
Он никогда непропадал извиду полностью, отвечает Леннокс. Никто никогда полностью нетеряется извиду.
Номеня-то ты потерял извиду, говорюя, мы стобой уже почти сорок лет непересекались. Ипытаюсь приэтих словах громко улыбаться, ноне знаю, получилосьли, аспросить унего тоже будет странно: скажи, Леннокс, ты слышал, что я только что улыбнулся?
Ты тоже непропадал извиду, отвечает Леннокс, нето чтобы.
Ну икакже?– спрашиваюя. Нестанешьже ты мне рассказывать, что много лет живешь всоседнем доме?– ия насамом деле изсвоей почти горизонтальной позиции накресле моей матери смотрю наокна напротив, нотам, каквсегда, задернуты шторы.
Ах, итак далее, итак далее, говорит Леннокс, ия вдруг чувствую себя счастливым, потому что помню, что раньше он так заканчивал разговор, который ему надоел. Итак далее, итак далее, нопри этом таким тоном, накоторый невозможно рассердиться. Ивыглядел он всегда расслабленным, Леннокс сего соломенного цвета волосами средней длины иутопленной переносицей, каку человека, который когда-то занимался боксом исхлопотал полицу, ноне стал поэтому поводу париться.
Леннокс– это ненастоящееимя.
Леннон?– переспросил я принашей первой встрече. Нет, Леннокс, ответилон. Да ладно тебе, ты ив первый раз прекрасно слышал, звуки реально разные.
Этим он сразу пробудил мой интерес. Сплющенный нос неделал его похожим наинтеллектуала, но, услышав, что он говорит, я сразу подумал: наконец-то хоть укого-то вэтом коллективе есть мозги.
Энни Леннокс?– спросиля. Дело было всередине восьмидесятых, «Юритмикс» выдавали хит захитом, песни были мелодичные изапоминающиеся, нолюбить их было некруто. Нет, просто Леннокс. Да понятно, что тебя незовут Энни, я имею ввиду, что ты назвал себя вчесть Энни Леннокс?– говоря это, я всеми силами пытался несмотреть наегонос.
Я понимаю, что ты имеешь ввиду, ответилон, нонет. Ион посмотрел наменя оценивающе и, кажется, признал засвоего. Я даже подумал, что сейчас он положит руки мне наплечи. Неу всего есть причина, сказалон.
Ну какже, ответиля, вообще-то увсего, разве нет? Причина иследствие, все такое.
Так-то оно так, произнес Леннокс, ноэто только если ты отделяешь одно отдругого. Еслибы доэтого он положил руки мне наплечи, сейчас был какраз тот момент, когдабы он их снял.
Вот как, сказаля, стоит отойти напару шагов, чтобы видеть всю картину, ивсе дела; нопазл, накоторый мы смотрим издалека, всеравно состоит измаленьких кусочков. Незнаю, откуда я это взял ибылли вэтом смысл. Итак далее, произнес Леннокс, уходя, итак далее, итак далее.
Авот почему сейчас, сорок лет спустя, мне это доставляет радость– незначитли это, что то время мне нравилось, что я чувствую ностальгию? Ипочему я продолжаю его слушать, почему некладу трубку, аспрашиваю, что конкретно сБонзо икак он жил все это время? Потом Леннокс объяснит, что все из-за того, что унас нет детей, носейчас я пока задаю вопросы так, какбудто мы все теже люди, что когда-то работали вархиве, какбудто время сейчас является прямым продолжением того давнего периода, какбудто само собой разумеется, что мы будем помогать Бонзо решить его проблемы спамятью.
Гдеон, куда нам ехать-то?– спрашиваюя, какбудто уже точно еду. Апочемубы инет? Делать-то всеравно нечего. Комната матери прибрана, акнижку мою издавать несобираются.
Наместе разберешься, отвечает Леннокс. Я уже вделе, ивсе из-за этих трех слов, которые он сказал: ты нам нужен.
Глава3
БЗЗЗЗТ. БЗЗТ. Этот звук уже поселился уменя вушах, какбудто где-то вголове миниатюрная версия моей матери пытается побороть пульт управления креслом, нопочемубы инет, что стого, что она умерла, она может быть где угодно.
Сколькоже втебе гнева, я прямо чувствую, сколько втебе гнева.
Он прав, меня все бесит. Бесят остальные пассажиры, бесит, что жарко, бесит, что мало места. Да, да, сам знаю, коротко отвечаюя. Рубашка липнет кспине, ночтобы снять пиджак, придется сначала пробраться мимо Леннокса кпроходу.
Вэтом-то ивопрос: знаешьли тысам?
Мы сидим вавтобусе. Счегобы это? Я думал, что мы поедем намашине. Раньше я медитировал, сообщаюя. Дай отгадаю, говорит Леннокс, ноу тебя непошло. Автобус нерейсовый, тут одни туристы, это старая американская модель сосглаженными углами, инад основными окнами расположен ряд узких окошек, повторяющих изгиб крыши. Впрошлый раз Леннокс заезжал замной налимузине, ноэто было давно; ивремена, судя повсему, изменились, авместе сними ибюджет. Наводителе темная форма ифуражка счерным блестящим козырьком. Время отвремени он кидает взгляд взеркало, лицо унего печальное, каку старой собаки, которую часто били. Остальные пассажиры– это русские, японцы икитайцы. Им летать еще можно, авот поЕвропе почти все перевозки осуществляются наземным транспортом.
Мы едем наюг, непо трассам, апо узким извилистым туристическим дорогам, прямо через ЗЗС. Пассажиры вокруг нас старательно пытаются прочитать сосвоих экранов слова «Защищенное Зеленое Сердце» иочень веселятся. Видя, что я хочу вмешаться, Леннокс смотрит мне вглаза ипредупреждающе качает головой. Наверное, нам ненадо выделяться, ну, мы никапельки ине выделяемся, единственные голландцы вэтом автобусе, полном туристов. Илион так пытается меня защитить отсамого себя, оттой части меня, которая хочет всем угодить иуже готова учить совершенно незнакомых иностранцев правильно произносить «Защищенное Зеленое Сердце» вобмен наих быстро испаряющуюся, нотем неменее неизбежную благодарность. Мое вечно угождающее я, если я вдруг соберусь писать автобиографию, это будет название одной изглав илидаже всей книги. Шучу, конечно, название-то дурацкое. Номне это всебе непересилить, это даже ине я сам, это беспокойная услужливость моей матери, которая каждый раз вовремя наших прогулок поХёйзенскому лесу всторону Бларикумской вересковой пустоши стремительно ныряла вкусты приприближении велосипедиста, хотя ходила уже струдом; мы поднимались вверх полесной дорожке подруку, шажок зашажком, нопри малейшем намеке навелосипедиста она– прыг!– сигала вкусты, рискуя переломать себе кости; яуже мысленно готовился вызывать скорую прямо влес– между этими кустами было полно незаметных прибеглом взгляде ям– нокуда там, представь, что будет, если человеку навелосипеде придется замедлиться, такого допустить нельзя, хоть этой проблемы ине существовало вовсе, потому что– какя неуставал ей повторять– ненадо, места более чем достаточно, они итак проедут!
