Когда-то ирония принадлежала нам, образованному среднему классу, это был неслишком дорогой илегкодоступный способ сделать жизнь менее опасной, уменьшить ее, подогнать подсобственный размер, атакже способ выстроить иерархию внашем собственном кругу; носейчас она есть иу искусственного интеллекта. Может, она образовалась унего сама посебе– кто знает?– может, это неотделимая инеминуемая стадия развивающегося сознания, вполне может оказаться, что ирония– движущая сила всего. Я неудивлюсь. Нодо чегоже беззаботно они ею пользуются! Это действительно новый мир; все, что я только узнал освоей жизни, уже устаревшая информация, после встречи сироничным роботом идверьми лифта. Иногда мне кажется, что проводится какая-то работа сиспользованием машин времени, что это все спускается избудущего, чтобы мы постепенно привыкали ких режиму; поэтому нам сначала посылают милых, услужливых роботов-регистраторов сироничными обманками иулыбочками. Ноэта ирония, скорее всего, прокралась вних незаметно, поплану этого быть недолжно, иначе они могут себя выдать: их ирония слишком торжествующая, это ирония того, кто просто нев состоянии принимать другого всерьез, какбы он нистарался; слишком уж этот другой маловажен, слишком эфемерен, слишком смертен. Это уже ине ирония даже, это веселость, они прикалываются наднами, потому что мы дляних– ничего незначащее развлечение. Вот, например, эта дверца: она была там все это время илиее можно активировать? Вон, смотри, идет идиот сгрязным бельем (подумать только, они носят одежду, которая пачкается, зачем эти лишние телодвижения), ага, давай-ка мы материализуем дверцу, какв стиральной машине, ноне функциональную, зачем, просто поприкалываемся всобственное удовольствие, логика здесь совершенно ини кчему, нам-то что. Вот умора будет, когда он опять подойдет кстойке иначнет высматривать, где дверца. Ржакаже.
Надо спросить уЛеннокса, естьли связь между его Конторой иискусственным интеллектом. Возможно, Леннокс сам искусственный интеллект. Надо будет унего спросить, нельзяли взглянуть наего живот, может, унего тоже есть такая дверца. Как-то вдруг возникли всякие связи, окоторых мне ничего неизвестно, авот связь между мной имиром словно рушится. Восновном меня напрягает небрежность, скоторой происходит отрицание мира, вкотором ты существуешь, будто какая-то насмешка надсамо собой разумеющейся обыденностью, будто водностороннем порядке разрывается договор, который вы однажды заключили смиром; ив том контракте было написано, что ктебе будут относиться серьезно, окакомбы интеллекте нишла речь. Ты оглядываешься посторонам изамечаешь, что контракт разорван, ты только успеваешь увидеть, какпоследние обрывки сносит ветром заугол. Сам ты всегда старался относиться ковсему спониманием, ведь ты знал, что, какимбы странным тебе что-то никазалось, оно существовало втвоем мире. Новторой стороне становится скучно, иона превращает мир вочто-то другое, вочто-то, где другие люди вмешиваются втвою жизнь, если им это нужно, игде искусственный интеллект стебется надтобой припомощи дверцы отстиральной машины.
Все это произошло постепенно, маленькими шагами, один изпервых звоночков я хорошо помню: это было всентябре 2016года, вовторник. Я ехал вМузей кино надругом берегу реки Эй и, пока ждал парома, увидел натой стороне Амстердамскую башню, которая раньше (еще раньше, нестоит забывать, насколько это было давно) называлась башня «Шелл», истояла она там сконца шестидесятых, прямоугольная, черная, намощных белых лапах, высотой почти сто метров, сзолотистыми квадратными окнами, логотипом концерна уверхнего края ибелой короной избетона наверху. Нокомпания оттуда съехала, башню реконструировали, итеперь она выглядела по-другому: стала стройнее благодаря новым окнам, уже неквадратным, апродолговатым, их золотой блеск тоже исчез. Накрышу водрузили диск скрутящимся рестораном, корону убрали– все было по-новому. Уже наступил вечер, ноеще нестемнело, я ждал парома ирассматривал башню надругом берегу ивдруг увидел, что насамом верху, накраю открытой площадки надвращающимся рестораном, висят наметаллических конструкциях качели; вних сидело два человечка, они просто качались туда-сюда, какни вчем небывало, хоть инад пропастью, ведь конструкция, ккоторой крепились качели, выступала далеко закрай крыши, вот они икачались, вылетая закрай, плавно испокойно. Это было обескураживающее зрелище, какбудто все вдруг изменилось, будто я нахожусь нев привычном окружении, нотолько что вышел изздания вокзала после долгого путешествия исейчас впервый раз смотрю нанезнакомый город. Словно я сошел споезда иоказался вфильме илив научно-фантастическом романе. Вот что делают вэтом мире– качаются накачелях навысоких башнях. Роль башни была сведена ктому, чтобы кней крепились качели; эта высокая черная глыба, где раньше работали сотрудники «Шелл», неиграла более никакой самостоятельной роли, это был лишь пьедестал; человечки накачелях там, насамой верхотуре, доминировали надо всей картиной ивместе стем были незначительной деталью, потому что все было больше, чем эти качели иэти человечки: река, вокзал замоей спиной, паромы вобе стороны, транспорт нанабережной, копошащаяся толпа, небо, низкое заходящее солнце. Нонаверху башни люди качались накачелях, иэто все меняло. Одна маленькая деталь, которую увидишь, только если будешь всматриваться, ноэто уже был немой мир, сюда я только что приехал, здесь какой-то другой, гедонистический новый мир. Ну, скажешь тоже, всего лишь аттракцион наверхушке перестроенной башни, какэто может поменять все,– ноэто было так. Когда подошел паром, я погрузился нанего, качели надбашней так ираскачивались, я немог оторвать отних глаз. Сверху все, несомненно, было по-другому, ссуетой, иветром, икарабинами, иремнями, икриками, ивизгом. Снизу было видно только бесшумную плавность. Люди там качались молодые, это почему-то было понятно, всю башню населяли теперь модные фирмы игостиницы, принадлежащие молодежи идля молодежи, уних были качели набашнях, они жили наогромной детской площадке, куда мне небыло хода; япревратился втуриста: если мне захочется понять, что икак вэтом мире, мне потребуетсягид.
Глава7
Вномере я приглушаю свет исажусь впозе полулотоса наподушку длямедитации. Придавливаю задницей своеже запертое вподушке дыхание. Вдох, выдох, считай свои выдохи, отодного додесяти, позволяя возникающим мыслям проплывать мимо, какоблака. Это мысли, ноне твои мысли; если отвлечешься, начинай сначала, вдох, выдох… Один… Два… «Дзен-День», само их название должно былобы послужить мне предупреждением… Номедитировать я там научился, этого уних неотнять, апо окончании проводилась чайная церемония; домедитации нужно было читать сутру. Какуюже? А, да, сутру сердца, наяпонском– апочемубы инет?– какстадо баранов… Асейчас смогу илинет?.. Кан дзи дзай хо фа бо дзин…
[20] Поищу потом, аможет, ине надо… Один… Два… Три… Я уже дошел дотрех, теперь осталось только дойти додесяти… Блин, опять возвращаться назад… Один… Все началось, конечно, гораздо раньше, чем «Дзен-День»… «День-Дзень»… «Дзень-Дзень»… «Дзынь-Дзынь»… стех книжек Алана Уотса, типа там… Он смешивает водну кучу буддизм, индуизм, даосизм… Дикий микс, ноэффект был, самое то длябывшего сына реформатской церкви… Я порвал сбезжалостным богом пустыни… Ис этим приторным Иисусом, сыном его, типа… Втакой ситуации любой способ посмотреть навещи, исходя изболее широкого контекста, будет кстати, навсе: набога, рай илиад, наэтот черный кальвинизм сего тотальной виной ирабским смирением… Еще вчера меня растили наидеях, напрямую взятых изсемнадцатого века, ауже сегодня надо мной смеются роботы… Сколько времен один человек может вместить всебя засвою жизнь? Этоже просто невозможно… буквально невообразимо… Матери исполнилось сто, она была подростком вовремя Второй мировой, чего только непроисходило наее глазах; неудивительно, что увсех проживающих, увсех тех людей изобщей гостиной была деменция, это просто защитный механизм против нескончаемого потока всяких новшеств, год загодом… Один… Два… Три… Игде теперь мой мир… Уж вовсяком случае неэтот, это уже стало окончательно ясно… Облака проплывают мимо… Дети накачелях… Это мысли, ноне твои мысли… Это дети, ноне твои дети… Один… Два… Три… КУотсу я сохранил симпатию, несмотря нина что… Была внем какая-то веселость, какой-то заряд бодрости… Смотри внимательно, все нетак, кактебе преподносили… Кончил он печально, спился, это да, ночтож… Конец– это всегда печально… Конец неимеет силы обратного действия, чтобы обесценить всю жизнь… Ивойду я кжертвеннику Божию… Господи, все эти псалмы так исидят вмоей голове… Вшколе нужно было ккаждому понедельнику учить наизусть один стих изпсалмов. Зачем все это было нужно?.. Если забудешь принести вцерковь свой псалтырь– вот зачем…– говорили мы друг другу, сами мы тоже неочень понимали… Языка-то этого непонимали… Жертвеннику Божию… Ане пелили мы это напохоронах уматери?.. Да, пели… Она сама выбрала псалмы… Поет сейчас ужертвенника Божия… Если негорит ввечном пламени, конечно… Этого она ибоялась… Ада… Неудивительно, что оттакой религии люди уходят… Новот возвращаться-то кней зачем?.. Почемуже они нестали буддистами?.. Тогда этого еще небыло… Это появилось, только когда я отошел отверы… Тридцать четыре… Тридцать пять… Господи, я так исчитаю дальше, возвращаемся… Один… Два… Вполе трава… Один… Два… Хакуин тоже боялся ада… Какже я тогда удивился, оказывается, убуддистов тоже есть ад? Я прочитал обэтом, купив ту биографию. Какой там век, шестнадцатый, семнадцатый? Вдетстве он услышал проповедь путешествующего монаха оВосьми горячих адах, страшно испугался истал вести благочестивую жизнь. Также случилось после проповеди священника в«Портрете художника вюности». Тоже обужасах ада. Вечное пламя, всепожирающий огонь, буддистский иликатолический, неважно, им лишьбы посеять страх, добиться послушания. Взападном буддизме обэтом никогда неговорят, обаде, это нерелигия, это философия, красивая, мягкая, не-западная, не-рациональная философия отом, чего ожидать отжизни, безсуеверий, здесь исейчас… Посидеть наподушечке… Аглавное, потому, что мы считали себя выше всяких там книг «Помоги себе сам», нет, подавай нам что-нибудь древнее, чтобы это было откуда-нибудь издалека ичтобы одежда была необычная иритуалы тоже… Один… Два… Три… Четыре… Жизнь– это страдание… Одна изистин, их всего четыре… Это мне, какбывшему кальвинисту, было знакомо, звучит неплохо, странно, что вЛейдене никому непришло вголову взять это девизом. Жизнь– это Лейден…
[21]– хорошая идея дляпривлечения восточных туристов, если уж мы так отних зависим… Если отвлечься оттого факта, что восточным туристам будет сложно понять голландскую игру слов… Забудем обэтом… Один… Два… Так я иживу сфрагментами буддизма инепереваренной восточной мудростью, откоторой никак неизбавиться… нотолку отэтого никакого… Какбудто я напромежуточной стадии, надо илиидти идесять лет учиться, чтобы окончательно вовсем разобраться, илисделать операцию иудалить все эти полуготовые знания… Душить этого внутреннего буддиста, пока унего глаза невыскочат изорбит… Да, жизнь– это страдание, ноу меня уже развилась аллергия наподобные сентенции… Хотя, может, это несентенция, асиноним… Надо будет обэтом подумать… Просто все дело вконкретной личности… Если ты склонен кстрадающей покорности ибездействию, то квазибуддизм отлично натакую личность ложится… Жизнь покорна страданию, ха-ха… Остраданиях в«Дзен-Дне» тоже, кстати, ничего нерассказывали. Ловко они там притворялись, что это такой стиль жизни… Живи так, какты хочешь жить, думай так, какты хочешь думать… Один курс, второй… Будто все вертится вокруг нас… Освободи голову– икаким-то образом втвоей пустой голове должна появиться «полнота ума». Впринципе, это была одна сплошная вечеринка спереодеванием, повыходным они разгуливали всвоих одеяниях инагрудничках. Каких там, рукусу, ракусу? Ипалка их эта, какее… непомню, новЯпонии ее используют, чтобы бить поспине задремавших монахов, итак неслабо… Уних тоже такая была, ноони могли только легонько стукнуть, да ито если ты сам попросишь… Надо было поднять руку– итогда дотебя символично дотрагивались, вот ивсе… Вообще это был такой косплейный уик-энд, слава богу, хотябы спрактикой молчания, это было прикольно, всем ведь так ине терпелось рассказать осебе, отом, каку них все затекало вовремя этих многочасовых медитаций, новсеравно им было полезно, икак они рады, что несдались; вместо этого вовремя трапез втишине они, боязливо посмеиваясь, невыпускали извиду кастрюли исковородки, докоторых им было недотянуться, периодически посматривая наних, иногда кто-то даже осмеливался показать рукой, шума ведь отэтого никакого, значит, можно; повсюду ненависть излоба, аесли случайно поймаешь их взгляд, то получишь всепрощающую улыбочку вответ. Аэти лекции Вобке… Я– Вобке Вобкема из«Дзен-Дня», звучит просто потрясающе… Человек, который все это придумал, хотя нет, непридумал, ноприспособил иприменил; каждый вечер обязательно была лекция– вот где разговаривать разрешалось, вопросы, там, задавать,– сам он всвоем одеянии насцене впозе лотоса, все эти люди взале сблокнотиками, куда они жадно записывали мудрые мысли. Ия им невольно восхищался, тем, какон взял нас воборот, я ведь даже несразу понял, что конкретно он делает, этот пройдоха. Высмеет какую-нибудь прописную истину, вывернув ее наизнанку, акогда поднимется осторожный, неуверенный, нодовольный смех, сразу отчитает… Вот вам смешно, адело-то серьезное… Итем самым поставит нас наместо… Он прибегал кэтому трюку постоянно– вот что удивительно… Апотом опять возвращался клекции… Устроить минутку расслабления, чтобы тутже ударить вмягкое своим превосходством, укрепить свою власть; это срабатывало, он вворачивал такие штуки пару раз накаждой лекции. Этот неуверенный смех… Когда также тихо посмеивались верующие, это было еще хуже… Этот неуверенный смех– он везде, нетолько науик-эндах медитации, таким смехом смеется образованный средний класс налекциях, втеатре, вконцертном зале… Самодовольный ипри этом угодливый смех, которым мы реагируем начто-то деликатно-смешное… Невзрывной освобождающий хохот, нопослушный смех, чтобы сделать приятное другому, смех покорный, какскот, такой смех, скоторым средний класс сдает позиции… Я помню, какосознал это впервый раз, вначале девяностых: кто-то позвал меня набалет вКарре, кто непомню… Вроде кто-то связанный сфестивалем «Голландия»… Давали «Кармен» Бизе, взажигательных испанских костюмах, настолько, что возникал вопрос: толи это махровый консерватизм, толи постмодернизм? Ведь тогда еще между этими понятиями была разница; ивдруг один изтанцоров высморкался вплатье балерины… илюди засмеялись, это был такой воспитанный тихий смех, уступчивый, примирительный, выражавший облегчение, он сразуже истих, такой смех бездуши… Ия смеялся вместе совсеми, имне почти сразуже стало стыдно, ия поклялся, что такого больше непроизойдет, но, конечноже, потом это случалось еще, вдругих обстоятельствах, икаждый раз я проклинал себя. ИвВобке Вобкеме достойно восхищения то, что он нетолько вызывал этот трусливый смех, нои отчитывал занего– вотбы он провел лекцию наэту тему, нонет,он, должно быть, исам незнал, какую тактику применяет, он сидел там, весь надувшись отсамодовольства, всвоей черной робе сракусу-слюнявчиком. Иточноли я помню, что несмеялся вместе совсеми наего лекциях, отоблегчения, что, покрайней мере, позади прошедший вполном молчании раунд заобеденным столом? Немогу дать голову наотсечение, что несмеялся, лишь позже я почувствовал кнему ненависть, даже нененависть, аскорее сострадание, когда вскрылось, что вовсе он нежил год вяпонском монастыре, что все свои титулы он просто придумал, ане получил отдзен-мастера, что он всех обдурил. Апотом один задругим пошли скандалы сбуддистскими учителями, злоупотребление властью, сексуальные домогательства, изнасилования. Чего только небыло? Совсем какв католической церкви, всеже это была вечеринка спереодеваниями, весь этот западный буддизм, квазибуддизм… Каким-то удивительным образом этому буддизму удалось нестать объектом обсуждения врамках общественной дискуссии окультурной апроприации, вероятно, потому что речь нешла очерном ибелом, атакже потому, что онем просто-напросто никто невспомнил, ведь это такая благообразная философия длякогда-то образованного, аныне медитирующего среднего класса. Ох уж этот западный буддизм, изкоторого было отсеяно все, что хоть отдаленно напоминает религию, нетолько ад, нои реинкарнация, легенды оБудде, местные буддисты вовсем разбирались лучше; когда назападных буддистских сайтах вдруг писали отом, что происходит вазиатских странах вплане насилия, ипреследований, исуеверий, всегда появлялся какой-нибудь доморощенный буддист, который подтаким сообщением писал: ноони ведь ненастоящие буддисты, нет, конечно, настоящие буддисты– это мы, только нам доподлинно известно, что имел ввиду Будда; вконце концов, он исам явно был случайно забредшим навосток западным человеком, такимже белым изнутри, какИисус снаружи накартинках старых детских Библий. Все эти буддистские духовные учителя сЗапада, которые так складно все объясняли, сих понимающим взглядом иумением заглянуть тебе вдушу, ох иудивятсяже они, когда окажутся вбуддистском аду, они ведь так пытались отмахнуться отнего, какот суеверия. Восемьдесят четыре… Восемьдесят пять… Блин… опять кначалу… Один… Два… Грустно все это, если обэтом думать, если обэтом читать; религия такая штука, ненадо оней читать ине надо ее практиковать, тогда еще куда нишло. Один… Два… Три… Ностоит признать, медитировать я там какраз таки научился, уВобке иего подельников, его учеников, которые учили нас иотстегивали ему заэто, неплохо он тогда все-таки устроился, этот наш Вобке… Медитировать я там научился, я помню, каквпервые заметил, что губы уменя расслабились изнутри, икак это было приятно иново… Один… Два… Три… Я исейчас это немного чувствую… О, действительно приятно… Обуддизм, пришедший кнам сВостока инакрывший нас, словно одеялом… Успокой свой ум, позволь лишнему воздуху вытечь изтвоего раздутого эго, расслабься… Ноиз этого, конечно, ничего невыходило… Он был идеален длявсех, кто хотел быть отщепенцем, нопри этом стильным… Ауж вэтом веке какон распространился идо чего удачно состыковался сбазовым доходом, можно даже решить, что это изначально входило вединый замысел. Апочемубы инет?.. Да, почемубы инет? Такая скоординированная акция, долгосрочная операция; конечно, смотри, каквсе спланировано, каквсе синхронно, они слишком хорошо подходят друг другу, чтобы считать это случайностью. Когда все практиковали полноту ума, нагоризонте появились японские гуру уборки сосвоими книгами ивидео отом, какнужно расхламлять свой дом, инадоже, вот уже весь средний класс сидит имедитирует впустых комнатах… Апотом какраз запустили акцию, какее, «Читающая Голландия», когда всем бесплатно раздавали «Дневник природы» Нескио, это тоже прекрасно вписалось, книги неуспевали подвозить. Ивезде выставки гаагской школы идругих пейзажистов; нам вдруг понадобилось смотреть, вместо того чтобы действовать, все вдруг стали брать водну руку «Дневник» Нескио, ав другую велосипед ис оттисками гаагских пейзажей насетчатке глаз уезжать влуга, чтобы полюбоваться нато, каксолнечный свет падает намостик иликак он играет наконьке деревенской крыши вдалеке… Созерцание, ане владение, дочегоже удачно все это вписывалось вконцепцию базового дохода, все это просто было спланировано, никто больше нечувствовал потребности работать ради дополнительного заработка, аименно этого они идобивались, потому что именно рабочие места длясреднего класса исчезли быстрее всего. ОБудда, оНескио, через пятьсот лет вы наЗападе будете одной итойже личностью. Дочегоже хорошо они все придумали ипровернули. Акто они? Может, это тщательно подготовленный заговор мусульман, чтобы ослабить изахватить нас? Это эффективнее, чем кидать бомбы идавить людей грузовиками, мы уже никому небудем чинить препятствий; завидев препятствия, мы будем слезать свелосипеда, электрического илинет, чтобы подольше этими препятствиями надороге полюбоваться, каккрасиво они смотрятся нарозовом асфальте велосипедной дорожки, иеслибы непостоянный поток других велосипедистов, то мыбы почтительно усаживались помедитировать прямо надорожке, авообще все дороги должны покрываться розовым асфальтом, ия самбы тоже этого хотел, ноэто интересно, только если я буду один, я нехочу, чтобы вокруг меня были все остальные, я слишком зол наостальных, все суки, все козлы, вы, блин, должны дать мне спокойно выложить продукты наленту… Один… Два… Все, хватит… Ноги болят, встать-то хоть получится? Мою жизнь, ненадо забывать, всегда кто-то контролировал… Нужно поговорить обэтом сЛенноксом… Какбудто эта жизнь мне непринадлежит… Это жизнь, ноэто нетвоя жизнь… Просто посмейся надэтим… Ивот ради этой мысли я тут отсиживал задницу… Значит, можно вставать,все.
