Глава8
Этот ресторан тоже выбрал Леннокс, илион просто завернул впервый попавшийся, незнаю, он сегодня какой-то молчаливый, да имне несовсем понятно, очем говорить.
Ая только что помедитировал, произношу я то, что приходит вголову, илиты итак уже вкурсе?
Нет, счегобы?
То есть настолько серьезно вы замной неследите.
Он могбы улыбнуться, нонет.
Пооконному стеклу стекают капли дождя.
Акак все это происходило?– спрашиваюя.
Что?
Все эти годы, говорюя. Я представляю его застолом– это такой большой тяжелый письменный стол насерых металлических ногах, подним собеих сторон потумбе; надвери издымчатого молочного стекла буквы его имени взеркальном отражении, так, чтобы можно было прочитать изкоридора. Кнему вкабинет постоянно заходят люди сбумагами вруках. Он сейчас там-то итам-то, говорят они, или: он сейчас делает то-то ито-то, только что встречался стем-то итем-то– искладывают бумаги внеглубокие лотки, стоящие настоле. Леннокс благодарит их одним только жестом, неподнимая глаз. То идело он достает изкакого-нибудь лотка лист бумаги, пробегает его глазами, делает заметку вбольшой тетради перед собой, комкает листок икидает его вбольшое мусорное ведро изплетеной проволоки, стоящее устола. Пол рядом сведром весь усыпан бумажными шариками, самые свежие изних еще похрустывают.
Авот что я еще хотел спросить, говорюя, между Конторой иискусственным интеллектом есть связь, вы как-то связаны сроботами-регистраторами?
Нет, отвечает Леннокс.
Сэтим понятно. Он мог хотябы удивленно посмотреть, такого вопроса он точно неждал. Я снова представляю его зарабочим столом, какон читает один документ задругим. Он сидит напротив тебя вресторане изадает странные вопросы!– выкрикивает один изинформантов, незаходя вкабинет, атолько просунув голову вдверь. Сейчас перестанет, говорит Леннокс, неподнимая головы.
Он заказывает две пиццы, и, пока мы едим, я думаю: яем заодним столом сГосподом Богом. Он всеведущ, он знает каждый мой чих, он сохранил вотдельном сосуде все мои слезы. Леннокс– Господь Бог, ктобы мог подумать. Вообще-то нужнобы унего спросить, что он мне уготовил, прощеныли мои грехи, попадули я вад? Бог сидит записьменным столом, иосведомители– ангелы его. Один… Два… Нет-нет, я сейчас ем, я сижу напротив Леннокса. Можно былобы его порасспрашивать, например: ачто я делал 23апреля 1997года? Можно былобы приговаривать что-то вроде: надоже, ая все эти годы вел дневник, атеперь оказывается, что можно было себя неутруждать. Ноговорю я что-то другое, иникакого дневника я невел, я спрашиваю: может, съездим завтра вцентр, вкакой-нибудь музей, какраньше, илимы торопимся? Даже незнаю, зачем я это спрашиваю. Я же сегодня, по-моему, уже спрашивал? А,знаю, почему я еще раз обэтом спросил: яхочу, чтобы вернулся прежний Леннокс, такойже, каким он был сегодня днем, только сильнее, такой Леннокс, скоторым мы бродили поБоймансу, когда нам было подвадцать лет, авсе остальное нам еще только предстояло, аможет, ине предстояло. Я хочу опять восхищаться передачей фактуры ипейзажами позади распятий иблаговещений, я хочу рассказать ему очерепе Хёрста, ичто он все испортил, ичто мне кажется, что вместе мы смоглибы избавить меня отэтого, если будем бегать отзала кзалу, какраньше. Я очень хочу сним вмузей.
Музей, повторяет Леннокс. Больше он ничего неговорит. Я смотрю, какон ест пиццу. Вся Контора занималась единственно мной, это, конечно, невозможно, нокартинка великолепная. Хотя он постоянно следил еще иза Бонзо, все это время. Апочему я никак вэтом неучаствовал? Бонзо ведь имой тоже. Какбудто мы– разведенные родители иребенок посуду достался ему, ноя даже ничего незнаю проразвод, меня перевели назапасной путь, какбудто я был суррогатной матерью, предоставившей враспоряжение свою матку, ина этом все. Ага, ипри этом замнойже еще ишпионить, чтобы я нив коем случае непроговорился.
Ты решил оставить Бонзо себе?– спрашиваюя.
Леннокс повторяет мой вопрос впервом лице единственного числа ибез вопросительной интонации. Он жует кусок пиццы, нотакое впечатление, будто он пережевывает мой вопрос. Унас больше небыло длятебя работы, отвечаетон. Ачто, тыбы остался?
Это сложный вопрос, я незнаю, мне пока непривычна вся эта логика. Мнебы что, пришлось шпионить засамим собой?– спрашиваюя. Все как-то слишком запутывается, ия думаю, что сразговором пора завязывать. Ксчастью, мы уже почти доели.
После ужина я говорю, что хочу вернуться вгостиницу, прежде чем Леннокс опять потащит меня вкакой-нибудь ночной клуб. Подзонтиками, полученными отробота-регистратора, мы идем назад, позонтику Леннокса дождь стучит капельку иначе, нежели помоему, какбудто они сделаны изразного материала. Мы их складываем изаходим вхолл гостиницы, пока робот забирает унас зонтики, я бегло сравниваюих, они кажутся абсолютно идентичными. Робот смотрит наменя сироничной улыбкой, словно читает мои мысли, нодаже недумает сообщать освоих выводах. Даже небуду задумываться обэтом, может, стоит начать исходить изтого, что мы живем вразных мирах: робот ия,Леннокс ия, все остальные ия. Вполне возможно, это лучший способ сохранить здоровье; вернутьего.
Мы поднимаемся полестнице, я прощаюсь сЛенноксом изахожу всвой номер. Кто-то иличто-то зашторил окна, я раздвигаю занавески ивыглядываю наулицу. Дождь перестал, все еще мокрое. Заглухим забором, огораживающим территорию гостиницы, начинаются темные сады, заними вырисовываются стоящие вплотную друг кдругу задние фасады домов. Эти фасады, кажется, слегка шевелятся, какбудто дышат, какбудто это дыхание– скользящее движение пофасадам, втемноте плохо видно, что происходит. Кое-где горят окна, свет висит вкомнатах неподвижно, внутри ничто неколышется. Заодной избалконных дверей сидит застолом Коленбрандер ипишет подмягким светом лампы сзеленым абажуром, ия открываю окно ипо железной пожарной лестнице слезаю вниз. Двор непроблема, новот забор– дело непростое. Чтобы сверху ухватиться занего руками, приходится встать намусорную бочку, которую я какможно бесшумнее подтащил кзабору. Я неоглядываюсь наосвещенные окна гостиничной кухни илипомещения дляперсонала ина тех, кто там может находиться; если я никого невижу, то именя никто невидит. Подругую сторону забора я падаю вкусты сжесткими ветками. Я отряхиваюсь (хотя втемноте ничего ине видно), перебираюсь через сад, подпрыгиваю книжней части пожарной лестницы, подтягиваю ее ксебе изалезаю поней косвещенному окну. Тыльные стороны домов поросли плющом, мокрые листья выглядят черными втемноте, поним то идело пробегается ветер, это ибыло то дыхание, которое, какмне показалось, я видел изсвоего номера. Я перешагиваю слестницы набалкон (описать легче, чем выполнить) иоткрываю балконную дверь. Вкомнате уже никого нет, нолампа сзеленым абажуром так игорит настоле. Больше нанем ничего нет. Я надеюсь, что Коленбрандер досих пор где-то вдоме, потому что мне нужно его поблагодарить. Дверь комнаты выходит вкоридор, там есть идругие двери. Заними расположены темные комнаты свысокими потолками, там висят большие зеркала впозолоченных рамах, стоят шкафы темного полированного дерева икнижные шкафы сдверцами изфацетного стекла, света слишком мало, чтобы разглядеть названия накорешках. Коленбрандера сего другом я нахожу налестнице, они поднимаются наверх, сегодня Коленбрандер всветло-сером пиджаке, уего друга вруках папка-планшет.
