Мы съезжаем набоковую дорогу. Он съезжает набоковую дорогу. Я смотрю вверх, вокруг, надеревья, накроны, окна опускаются, я слышу птиц, прохладно итемно, все цвета сглажены иполны тени. Он съезжает сбоковой дороги влес, прямо помху. Мы останавливаемся. Ремни отпускают меня, дверца отъезжает всторону.
Разрешите дать вам совет, господин, снимайте ботинки ивыходите.
Я ставлю напол бутылку вина иснимаю ботинки.
Носки тоже, господин.
Я снимаю носки иголыми ногами встаю намох. Он легонько пружинит, кое-где потрескивает. Илиэто веточки? Вдали стучит дятел, вверх постволу взмывает белка, прерывистыми движениями: останавливаясь каждый раз настолько внезапно, что кажется, какбудто кто-то поставил пленку напаузу. Полоски света между деревьями напоминают тихую ичуть торжественную органную музыку. Заэтой музыкой лес становится гуще итемнее.
Я возвращаюсь кавтомобилю исажусь внего обратно.
Великолепно, говорюя. Голыми ногами помху.
Вы нашли ручеек, господин?
Нет.
Неподалеку отсюда должен быть ручеек. Ноидти кнему прямо сейчас необязательно. Можем здесь переночевать, господин. Еды ипитья достаточно.
Переночевать? Здесь? Акак?Где?
Посмотрите сюда, господин.
Спинка моего кресла опускается, сиденье удлиняется вперед, все движения плавные иточные, я лежу накровати, наудобном матрасе, подголовой изнутри надувается мягкая подушка, вроде являясь частью кровати, нопо ощущениям другая: какмягкая ипружинистая подушка.
Удобно, господин?
Да, очень, прямо удивительно.
Приятно слышать, господин. Белье иодеяло лежат подзадним сиденьем. Сегодня ночью, какмне кажется, достаточно будет простыни, чтобы укрыться, ну илитонкого покрывала.
Подплечами начинает что-то вращаться, вибрировать– это неплохо, даже настолько, что поспине пробегают мурашки.
Кресло вашей матери тоже так умеет, господин?
Э, нет, неумеет. Ноятутже вспоминаю те новые кресла вобщей гостиной, какиз«Стартрека», они так, наверное, умели. Истановится понятно, чему так радовались проживающие.
Я могу добавить звук, господин. БЗЗЗЗЗЗТ. БЗЗЗЗЗТ.
Ненужно, Жером.
Так приятно, что вы называете меня поимени, господин. Перевернитесь-ка.
Азачем?
Лягте наживот.
Ачто?
Просто сделайте, какя говорю, господин.
Я ложусь наживот, снеохотой, какчеловек, который сциничной ивсезнающей улыбкой соглашается навечеринке участвовать врозыгрыше, предполагая, что его поставят вдурацкое положение, ижелая опередить общий смех. Новести себя так, когда рядом никого нет, просто глупо– рядом никого, кроме взятого напрокат автомобиля. Того, что произойдет, предугадать я немог: изсиденья поднимаются две конечности, которые начинают мять мои плечи. Эти руки являются частью сиденья, иликровати, которое было сиденьем, это все единое целое, какбудто вкровати прячется человек, акожа обивки такая тонкая, что он может шевелить каждым пальцем поотдельности,– кажется, будто меня массирует кто-то втончайших перчатках. Причем этот кто-то прекрасно справляется, и, освоившись сситуацией, я чувствую, какнапряжение отступает.
Другие руки начинают массировать мне ноги, палец запальцем. Восхитительно.
Надоже, что ваши умеют, говорюя. Ая ине знал.
Я прототип, господин. Продолжить? Обычно это очень успокаивает.
Да, пожалуйста.
Он еще немного продолжает.
Позже я сижу впроеме двери, свесив ноги намох, ием лазанью, которую разогрел вмикроволновке, оказавшейся втом квадратном ящичке рядом ссиденьем. Еще уменя есть кусок хлеба ибутылка вина. Мне редко доводилось чувствовать себя настолько расслабленным. Мне хочется позвонить людям изпрошлого: вот, смотрите, я прекрасно умею расслабляться, виделибы вы меня сейчас. Я запиваю последний кусок лазаньи вином. Азаряда утебя еще достаточно?– спрашиваюя.
Да, небеспокойтесь. Хотя мне очень приятно, что вы спрашиваете. Я тут еще подумал о«Кресле моей матери», нос точки зрения рифмы это будет непростая песня, господин. Кратере, катере, фарватере, перематери. Накатере вфарватере кчертовой перематери. Врядли это подходит ктой тональности, которую вы ищете.
Дауж.
Ивсеже вы улыбнулись.
Я подумал омюзикле. «Хороший Сын». Там можно былобы…
Вы написали мюзикл! Сейчас поищу.
Да нет, стой, ничего ты ненайдешь. Он существует только вмоем воображении.
Такие произведения– самые лучшие, господин. Готов поспорить, вы уже много сочинили. Скажите еще какое-нибудь название.
Невсе так быстро, говорюя, нотутже придумываю: «Мама, я боюсь попасть вад».
О, прекрасно! Мама, я боюсь попасть вад, / Вчемже, вчемже я виноват?
Он поет, придумал мелодию ипоет, и, когда запевает еще раз, я кнему присоединяюсь:
Мама, я боюсь попасть вад,
Вчемже, вчемже я виноват?
Потом мы придумываем продолжение, поем, импровизируем, возвращаемся ктому, что уже придумали, поем все громче, наши голоса разносятся полесу. Только что устроившиеся наночь птицы стревожными криками взлетают сосвоих мест, амы все поем проад ичто там происходит. Например, что там кости трещат. (Оужасный расклад, оужасный расклад.) Неслышишь ты, чтоли, какдуши кричат? /Пусти меня, мама, снаружи тут ад. (Ипусть иногда мы поем невпопад.) Наколенях вчасовне часами стоят, / Ноот камня идет равнодушия хлад. Атакже изпесни мать узнает, что ваду изнемогают истар имлад ипадает сверху огня водопад. (Оужасный расклад, оужасный расклад.) Вот так вот прескверно дела обстоят, / Аможет, пожарные боль облегчат? Прочасовню только негодится, говорюя, когда мы, наконец, успокаиваемся, какой-то католицизм получается. Уменя еще невосстановилось дыхание, пел я совсей дури. Чувствую себя восхитительно.
Только зануда обратит наэто внимание, господин. Позвольте дать вам еще один совет. Разденьтесь полностью ипробегитесь полесу. Сейчас достаточно тепло, вы незамерзнете.
Ну, говорюя, незнаю, незнаю. Новсе-таки, испытывая неловкость, раздеваюсь и, когда делаю первые шаги помху, чувствую удивительное освобождение. Я ступаю попружинистому мху, рысцой пробегаюсь вокруг автомобиля, бегу меж стволов деревьев, ничем незащищенный исвободный вэтих сумерках, делаю кувырок, пусть неуклюжий, новсеже останавливаюсь отдышаться, прислонившись спиной кдереву (опять белка взлетает вверх постволу), разворачиваюсь иписаю подстволом. Слышу плеск воды, иду туда инахожу ручеек, он журчит вомху покаменистому дну, я ложусь наживот ипью прохладную воду. Подняв голову, вижу надругом берегу косулю. Ручеек такой маленький, что я почти могу донее дотянуться. Она смотрит наменя, потом наклоняется кводе ипьет. Я пью вместе скосулей. Напившись, встаю. Косуля уходит обратно вчащу. Я осматриваюсь посторонам, чтобы найти автомобиль, ивижу его почти сразуже,– он включил фары, чтобы я быстрее его увидел,– ия иду кнему. Подбосыми ногами пружинистый мох, все никак немогу угомониться, какже это приятно, лес просто обалденный, он шелестит ипоскрипывает вокруг, ноничто невселяет вменя страх; теперьбы еще среди деревьев был домик, где вокнах горит свет, он идет отлампы иот греющей свечки подчайником, ав домике люди, которые спросят, какты живешь ичто сегодня делал, новсе это лишнее– мы сами домик.
