Нет, правда, если я говорю, значит, так оно иесть. Мы стобой раньше подробно обсуждали «Битлз», ивтом числе что мы оба чуть-чуть недотягивали повозрасту. Утебя была старшая сестра, ау меня– старший брат. Я даже помню, где ты был, когда узнал, что Леннон убит. Это было утром, ты еще невстал, ик тебе вкомнату зашла мама исказала, что застрелили кого-то из«Битлз», порадио передавали, только она неуверена, что правильно запомнила имя: Леннен? Утебя тогда настене висело четыре фотографии из«Белого альбома», иона безошибочно показала: вот этот! Ты непереставал удивляться, что она вот так сразу его опознала.
Леннокс смотрит наменя, потом опять переводит взгляд надорогу иусмехается. Он запомнил все, что я ему рассказывал давным-давно. Что-то вэтом нето. Он всегда иво всем был выше меня. Ив шахматах всегда побеждал.
Едем дальше, я вспоминаю, какмама зашла комне вкомнату; ятогда был безработы, школу бросил, недоучившись, вот испал дополудня. Запару месяцев доэтого она тоже заходила комне. Ты что, голышом спишь?– прошипела она тогда, какбудто я совершил страшное преступление, которое надо вочтобы то нистало скрыть отвластей. Аможет, вэтом была еще изависть, что я начинаю то, счем она давно попрощалась. Через месяц я переехал вАмстердам, сестра училась там вуниверситете; один изее знакомых оставил мне квартиру всквоте врайоне Ост. Оттуда я так никуда больше ине перебирался. Всмысле, изАмстера; всквоте я прожил всего полгода.
Ты что, все забыл?– спрашивает Леннокс, думая, наверное, что видит все помоему лицу. Нет, я непомню только, кактебе обэтом рассказывал.
Глава5
День клонится квечеру, заспиной уже несколько часов езды пошоссе. Что слева, что справа поля, предприятия, съезды надругие шоссе, свиадуками иразвязками. Небо затянуто тучами, все вокруг серое. Приближаемся кгранице. Государственная граница– звучит так несовременно, казалосьбы, все границы уже должны были перейти вцифру, да имы сами тоже; хотя кто знает, такие слухи уже ходят. Иодновременно сэтим границы должны стать важнее, чем несколько десятилетий доэтого, ичто группы патриотов должны их если ине защищать, то хотябы охранять, потому что разваливается все,– короче, ожидать можно чего угодно, нопока все выглядит так, какбудто мы просто проедем ее, ивсе, если только запоследние несколько часов непроизошло что-нибудь, очем я еще незнаю. Радио молчит, навигатором Леннокс непользуется, судя повсему, он знает, куда ехать. Выключить планшет?– предлагаюя. Ачто?– спрашивает Леннокс. Ну, незнаю, я подумал, может, мы насекретном задании? Да уж, звучит по-дурацки, мне сразуже становится стыдно, но, сдругой стороны, акак это еще назвать, вот едут куда-то двое шестидесятилетних мужчин, понятно, что нена увеселительную прогулку. Можешь ничего невыключать, говорит Леннокс. Какбудто он врач, который видит все насквозь. Значит, нас смогут выследить, замечаюя. Кто?– спрашивает Леннокс. Кто угодно, отвечаюя, укого доступ есть… Я исам незнаю, может, доступ есть усамого Леннокса, мне-то откуда знать, я умею только книги писать, да ито несовсем понимаю, какэто происходит. Расскажи мне, я досих пор незнаю, чем мы сейчас занимаемся. Скоро остановимся поужинать, говорит Леннокс, вот тогда ирасскажу.
Справа отнас проезжает колонна беспилотных фур. Срасстоянием вполметра, надеюсь, уних там что-нибудь случится впереди, чтобы они затормозили все одновременно, я такое только вроликах видел. Впаре грузовиков вкабине кто-тоесть, остальные водители, наверное, дрыхнут. Казалосьбы, нанас должна обрушиться «стена звука» (меня запрограммировали еще встаром мире), нофуры электрические. Скоро закроется последняя школа вождения. Слово «автомобиль» итак всегда значило «самодвижущийся», так что можно сказать, что машины наконец достигли вершины эволюции, долгий век человека зарулем был всего лишь переходной фазой, эпохой несовершенства.
Расскажи что-нибудь, говорит Леннокс.
Чего?
Тыже писатель? Мастер бессюжетного триллера.
Иэто знает. Хотя это какраз узнать несложно: япишу безпсевдонима.
Мастер бессюжетного триллера, произносит Леннокс уже тише, задумчиво ив тоже время снажимом, какбудто мы играем насцене ион повторяет свою реплику, чтобы напомнить, что сейчас должна идти моя часть текста.
Этот эпитет я несам себе придумал, говорюя.
Понятно, так идолжно быть, отвечает Леннокс, какбудто разбирается вэтом лучше всех.
Ты несердишься?– спрашиваюя.
Ана что мне сердиться?
Ну, если уж ты знаешь, очем я пишу, то, наверное, изнаешь, какзовут детектива. Несердишься, что я взял твоеимя?
Леннокс?– спрашиваетон. Да зачемже? Может, это какраз дань уважения. Я ж твоих нетленок нечитал, читалбы– может, как-то по-другомубы относился. Он насекунду поворачивается комне. Леннокс сносом боксера, произноситон, улыбаясь всторону лобового стекла. Леннокс сносом боксера.
Мне показалось, что это придаст ему суровости, говорюя.
Естественно, соглашается Леннокс. Естественно. Вот только такого сурового носа унего больше нет, верно?
Мы проезжаем мимо промзон, собеих сторон вдоль дороги стоят складские помещения сметаллическими стенами безокон, нигде ничего непроисходит, только иногда высоко надпустыми парковками горит фонарь. Бетонные лапы развязок, широкие перекрестки сосветофорами, шоссе сужается додвух полос, побокам вырастают изземли многоэтажные панельки, фасады цвета охры спрямоугольными глазницами окон, закоторыми негорит свет. Поднекоторыми изокон натянуты веревки, наних сушится посеревшее белье. Небо затянуто, так что кажется, что уже поздно инаступили сумерки. Вдруг откуда-то появляется много людей, город неможет справиться снаплывом транспорта, мы еле тащимся, абольшую часть времени ивовсе стоим наместе, беспилотных фур нигде невидно, наверное, свернули куда-то.
Леннокс барабанит пальцами порулю. Заокнами многоэтажек то тут, то там зажигается свет, какбудто втеатр пришли зрители идекорации оживают. Толи нашестом, толи наседьмом этаже какая-то женщина снимает сверевки белье, рядом сней стоит ребенок исмотрит наулицу, налево, направо иеще раз налево, какбудто впервый раз видит этот пейзаж иудивляется ему. Я оглядываюсь проверить, остаетсяли свет включенным после того, какмы проехали мимо. Чего смотришь?– спрашивает Леннокс. Я молчу. Метр заметром мы продвигаемся вглубь города. Вдруг опять ускоряемся, дорога переходит вчетырехполосную, начинает петлять длинными плавными поворотами; вдалеке стоят серые небоскребы, верхушки которых растворяются внизкой облачности; ивдруг эта панорама исчезает, словно ее вовсе небывало, имы опять едем поузким улочкам, вдоль невысоких жилых комплексов идеревьев, роняющих натротуар свои медные листья. Вмаленьких магазинчиках наосвещенных окнах висят наклейки иплакаты, мы проезжаем мимо школы соградой изквадратных каменных колонн ичерных металлических прутьев, мимо площади снеработающим фонтаном, апотом опять останавливаемся, потому что все стоит. Потротуару, шурша сухими листьями, идут школьницы, кто-то поодиночке, кто-то потри вряд, занимая всю ширину тротуара, сраспущенными волосами. Навсех одинаковая школьная форма: зеленые пиджаки, белые рубашки, блестящие черные туфли, вечно спущенные серые гольфы. Они смотрят наэкраны ипоказывают их друг другу, те, кто поодной, идут медленнее, иих обгоняют, нои самым быстрым тройкам приходится время отвремени останавливаться, чтобы подтянуть гольф илиподождать отставший рюкзак. Вперед себя смотри, говорит Леннокс, ты дляних слишком старый. Иначинает перечислять знакомые названия, вовсяком случае, мне знакома концепция– это придуманные названия вперемешку снастоящими порноклипами, где актрисы одеты какшкольницы. Волосы уних обычно заплетены вкосички, чтобы моложе выглядеть, ноэто им непомогает, алишь придает неестественности, особенно если они еще ивеснушек себе подрисуют нащеках ина носу.
