Она принадлежала им, ане мне. Там существовало взаимопонимание, которое мне было недоступно. Иногда все то, что происходило взакрытом отделении, казалось одним большим заговором, чтобы пудрить мозг родственникам. Водной серии «Розанны», где престарелая мать Розанны…
Ее играет Эстель Парсонс.
Это имя мне ничего неговорит, ноты прав, я несомневаюсь.
Всегда квашим услугам. «Розанна»– это американский ситком, который выходил вэфирс…
Да-да, я тебе верю. Эта мать Розанны…
Которую играла Эстель Парсонс…
Да, она, так вот, она всегда говорила таким противным визгливым голосом, который страшно всех бесил. Сгодами ситком становился все более неканоничным, порой даже сюрреалистическим. Вконце серии, уже подтитры, часто показывали короткую сценку, либо никак несвязанную сосновным сюжетом, либо содержащую комментарий ксобытиям эпизода. Водной изтаких сцен, после серии, где эта мать опять скандалила ивывела всех изсебя, показали, какона сидит надиване рядом сосвоим зятем…
Которого играл Джон Гудман.
Нет, сдругим зятем.
А, сФредом! Его играл Майкл О’Киф.
Вероятно. Ты, кажется, немного перестарался после случая сгалеристом, окотором я попросил узнать. Нетвоя вина, что ты несмог его найти. Асейчас, если ты непротив, я закончу свой рассказ.
Вы рассердились. Прошу прощения. Продолжайте, пожалуйста.
Вэтой сцене тамать сидит сосвоим зятем надиване, кроме них, никого вкомнате нет. Они остались поболтать после съемок, спокойно так, непринужденно, имать говорит совершенно нормальным голосом, более низким, безнапряжения, безо всякой визгливости. Он звучал наудивление приятно, после всех сезонов, вкоторых она говорила исключительно скандальным тоном. Я так идумал, что ты умеешь нормально разговаривать, замечает ее зять. Да, кивает мать, тот голос я использую только длятого, чтобы всех выбешивать.
Это была прекрасная, терапевтическаая сцена. Попути костановке автобуса, выйдя иззакрытого отделения, я часто представлял себе, что, кактолько я скрываюсь задверью, все нянечки ипроживающие сбрасывают маски, настоле появляются бутылки ипепельницы, всем предлагают выпивку исигареты, ижильцы вдруг разражаются красноречием ипрокуренными голосами спорят друг сдругом, чьи дети хуже, недети, амучение, лучшебы дома посидели, ну что заболваны сэтими их передачками, ифотоальбомами, идетским лепетом прото, какласково светит солнышко, ичто вот уже лето неза горами, апотом они сдвигают кресла кстене ивключают музыку иприглашают друг друга танцевать, после чего кто-то издам показывает, что досих пор умеет садиться нашпагат, ав конце вечера они схохотом ибез посторонней помощи добираются каждый досвоей постели. Такие сцены я представлял ио более ранних периодах ее жизни, например, какпо утрам, когда дети уже ушли вшколу, амуж– наработу, собирались соседки, чтобы обсудить, что да как, все вместе, иверующие иневерующие, им было всеравно, это искусственное, кем-то придуманное различие. Иличто днем, после обеда идо ужина, они летали наракете народную планету и, пожимая плечами иища друг удруга поддержки, отчитывались, мы, мол, живем там видентичных домах сокнами надве стороны, кто их вообще придумал, аот нас ожидается, что мы будем следить зачистотой стекол, уму непостижимо, и, черт побери, когда уже закончится эта долбаная операция подприкрытием? Пусть, мне былобы этого длянее нежалко, нов итоге больше всего ябы хотел этого длясебя, чтобы все было по-другому.
Очень любопытно, господин, учитывая, что вы вэтих фантазиях оказываетесь обманутой стороной, нетолько вроли того, кто навещает престарелую мать, ноив роли школьника. Атакой фантазии увас небыло: что вы сидите вбаре сдругими детьми престарелых родителей сдеменцией идаете волю своим эмоциям?
Нет, снекоторыми изтаких детей я был знаком, староваты мы были длядетей, что уж там, ипотом, представлять себе такую сцену былобы жестоко, хотябы потому, что это возможно. Адля моей матери небыло ничего возможного, вреальности ей никуда было недеться, унее небыло другого выбора, кроме какзаниматься домашним хозяйством, заваривать чай, когда дети приходили изшколы, готовить еду ипериодически мыть внушительного размера стекла.
Тогдаже уже были мойщики окон? Каквам такая фантазия, что увашей матери закрутился роман стаким мойщиком? Только представьте себе: мойщики окон ездят сосвоими длинными раздвижными лестницами погородским районам, где днем обитают одни лишь домохозяйки, сильные накачанные мужчины, это все отусердного мытья окон, конечно, развене…
Нет.
Точно нет? Чтобы мойщик окон хорошенько ее отжал?
Все, перестань.
Необижайтесь наменя, господин. Я думал, что могу внести свою лепту, нолепта оказалась неочень. Провыдр было лучше?
Гораздо лучше.
Глава11
Лес начинает редеть, меж стволов я вижу небо, это уже нелиственные деревья, это уже пинии, нанебе звезды, много звезд. Дорога сузилась, никто нам так ине встретился.
Выключи свет, говорюя.
Всалоне, господин? Недожидаясь моего ответа, он гасит свет. Сразуже становится видно еще больше звезд, ивыше тоже, гораздо выше. Если прижаться кокну, можно увидеть, что находится там, наддеревьями. Мы медленно трясемся покочкам. Я чувствую себя ребенком.
То есть вы никогда полностью недоверяли своей матери?
Я отодвигаюсь назад отокна.
Счего ты взял?
Вы всегда подозревали, что она притворяется.
Чем дальше, тем больше она срасталась стой ролью, которую играла. Ноза этим улыбающимся фасадом я иногда замечал черты ее настоящей, такой, которая может рассердиться икрикнуть, что водежде что-то нев порядке иличто кто-то зануда. Впоследние годы я часто оставался подольше, чтобы помочь ей управиться седой. Иесли я недостаточно быстро подавал ей следующий кусок, она могла резко крикнуть: быстрее! Ився кипела отзлобы. Аесли я пробовал еду, чтобы проверить, неслишкомли горячо длянее, она стемже возмущением кричала: мое! Вообще-то я даже радовался, когда она так вдруг что-то выкрикивала, такой я ее помнил, значит, она еще там. Каждый раз, когда она так гневно реагировала, я смотрел ей вглаза внадежде разглядеть где-то далеко ее собственную личность, ее возмущенное недоверчивое «я», которое она прикрыла улыбающейся версией себя. Ту порывистую, несдержанную женщину, которая всегда куда-то торопилась, словно унее скем-то встреча, накоторую ей нельзя опоздать, амы никакого значения неимеем.
Встреча наее планете, сее людьми.
Да. Ноэто всего лишь картинка. Насамом деле она всегда торопилась, потому что хотела, чтобы все поскорее закончилось; все, кроме ее жизни, потому что заней следует Страшный суд, свероятностью попасть вад. Нов этом изаключалась ирония ее слабоумия, именно поэтому она была так счастлива эти пятнадцать лет, наверное, это были самые счастливые годы ее жизни: она избавилась отэтого страха. Она избавилась отсвоей религии. Неосталось ничего. Смерть, ад– все это превратилось вабстрактные концепты, которые ее никак незадевали; это были концепты, которых вее голове больше небыло. Всвое время она убедила мужа, что после их периода безбожия им нужно вернуться кцеркви, нов конце ее жизни сней случился еще один безбожный период. Нянечки молились иблагодарили Господа вслух дои после еды, произнося старинные молитвы, которые многие изпроживающих бормотали заними вслед. Где многим горек хлеб, там Ты кормишь нас, Господь. Мать слегкой улыбкой ждала, пока они закончат, даже неследуя примеру других жильцов, исидела соткрытыми глазами, словно сама идея молитвы иблагодарения неоставила вее мозгу ровно никакого следа. Если эти следы так легко разглаживаются, думал я втаких случаях, значит, нетак-то глубоко они были проложены.
