Это когда-нибудь повторилось, господин?
Нет, больше никогда. Вскоре после этого сней случился первый инсульт, иразговаривала она все сбольшим трудом. Иногда мне казалось, что я замечаю вее улыбке отблеск тогоже настроения, покорность, некоторую грусть, словно она хочет сказать: мы стобой ничего неможем сэтим поделать,– ноямог это просто придумать; нодаже если это было итак, мне оставалось лишь держать ее заруку, ктому времени она уже непонимала, что ей говорят.
Хлеб кончился, дождь пошел сильнее. Я слышу вголове какое-то пение, тихо идалеко: дети, дети, увашей мамы писька. Да, думаюя, между ног, я знаю, итут я слышу этот возглас насамом деле. Песня начинается заново инарастает, какбудто приближается. Она насамом деле приближается, она неу меня вголове, я оборачиваюсь, сзади кнам идет группа людей. Я вижу их еле-еле, это десять, двадцать мужчин иженщин, скрючившихся поддождем, завернутых внакидки, лежащие поверх их деформированных сгорбленных спин. Они поют опиське моей матери, голоса звучат устало, словно им уже наскучило нести эту весть иони предпочлибы идти молча. Некоторые, проходя мимо нас, заглядывают вокна, дорога узкая, так что идут они совсем близко, я вижу их пустые глаза, ивот уже они исчезли, поглощенные тьмой, какбудто их никогда ине было, такаяже процессия, какую я больше пятидесяти лет назад видел вРейссене, дети, которые все это время странствовали посвету сосвоей песней иуспели состариться исмертельно устать.
Паломники, господин. Мы сейчас наих маршруте.
Можешь их догнать?
Мы сразуже выезжаем, всвете фар падает косой дождь, искоро перед нами изтемноты выступают сгорбленные силуэты. Кто-то поправляет насебе накидку, подней топорщится небезобразный горб, арюкзак. Когда мы их обгоняем, они прижимаются кскале. Я спрашиваю, можемли мы остановиться; окно опускается– шум дождя становится сильнее; яинтересуюсь, откудаони.
Соотечественник!– кричит крепкого вида мужчина сбуйной бородой иузловатым посохом, этакий истязаемый дождем Моисей сосвоим немногочисленным народом. Теперь, когда он подошел ближе, из-за подсветки фарами его лицо озаряется рембрандтовским светом. Вы намоторизованном средстве передвижения, это жульничество, нужно пройти путь пешком, иначе несчитается.
Вы пели песню.
Вы слышали?– спрашивает мужчина. Она вас зацепила? Песня оматери-земле. Унашей матери, говорит он медленно, будто диктует, унашей матери, унашей матери писька. Вземле. Иповторяет снажимом: вземле!
Писька?– переспрашивает одна женщина. Ая все время пою «печка». Унашей матери печка. Наземле, наземле.
Да, присоединяется кней еще один мужчина, я вообще-то тоже так пою. Я думал, что печка– это очаги вмонастырях, которые попадаются нам напути.
Что забред, кричит мужчина спосохом, никакая непечка, аписька!
Вся компания сбивается вкучу, чтобы защититься отдождя и, наверное, лучше слышать друг друга.
Дело-то серьезное, говорит женщина, которая пела «печка». Ичто, нам надо ее оплодотворить иликак там? Разве мы ненатворили еще делов, нелучшели оставить ее наконец впокое?
Да!– кричит кто-то иззадних рядов. Ее уже много лет лихорадит, амы бациллы, которые…
Вирусы, поправляет кто-тоеще.
Мне эта песня кажется еще иагрессивной, если честно, говорит третий. Сделаем так: кто хочет петь «печка», пусть поет «печка», акому вочтобы то нистало…
Лидер поднимает посох. Вот уже сотни тысяч лет она растит то, что мы сеем. Мы порождены землей иживы ею. Она благословляет сама себя дождем.
Вы неизРейссена?– спрашиваюя.
Что?
НеизРейссена? Неоттуда?
Нет, отвечает мужчина. Другие тоже качают головами, все еще удивленные, изумленные, сомневающиеся.
Мы все родом сземли, отвечает лидер. Нашей матери. Укоторой писька.
Илипечка.
Одно другого неисключает.
Господин, нам нужно незабывать ографике.
Кто это сказал?– спрашивает один изпаломников.
Автомобиль.
Вот блин.
Это автомобиль сказал?
Да.
Да ладно.
Еще раз напоминаю, господин, нам нужно незабывать ографике.
Хорошо, говорюя, поехали.
Мы оставляем группу ускалы, обернувшись, я их уже невижу.
Атеперь продолжим наше собственное паломничество, господин.
Так исделаем, говорюя. Значит, мы оказались напаломническом маршруте. Странно, что мы только сейчас наткнулись нагруппу людей, после введения базового дохода порог длятого, чтобы все оставить иотправиться впуть, значительно опустился, сейчас паломников много какникогда.
Вокруг нас стоит непроглядная тьма, дождь усиливается.
Будем надеяться, что им где-нибудь встретится печка, говорюя.
Выже сейчас «печка» сказали, верно, господин?
Дорога ведет вниз, значит, завершину мы перевалили.
Глава13
Мы едем быстрее, просто безумно быстро, поворот заповоротом, я вижу сверкающее всвете фар полотно дороги, азатем скалы иликусты, которые, будто встрахе, просыпаются отпроносящегося поним света, апотом опять дорогу, адождь хлещет покрыше– я привязан ксиденью ремнями ине могу сдвинуться никуда, кроме каквниз.
Мы неслишком быстро едем?!
Вам, наверное, кажется, господин, вы, наверное, опять вспомнили слухи обеспилотниках ссуицидальными наклонностями, нодля этого спуска такой темп идеален.
Иногда возникает ощущение, что правые переднее изаднее колеса отрываются отземли ина время зависают впустом пространстве, прежде чем опять схватиться сдорогой, итогда мы снова летим вперед подшипение ибрызги, какот кипящего жира. Перед нами всплывает группа съежившихся, промокших донитки фигур, это могут быть только паломники, где один, там имного, ивот их опять уже нет, иснова поворот.
Сейчас вам лучше всего поспать, господин.
Какой уж тут сон. Единственный плюс этой скорости– это то, что мы быстро спустимся вниз; смотри-ка, сейчас мы уже там, где снова растут деревья, дорога теперь шире ине такая крутая, служами игрязью, грязь везде, вероятно, ее вымыло дождем излеса, мы едем медленнее, все скользкое исерое, даже группа паломников, которых мы обгоняем, точь-в-точь теже самые люди, тут тоже есть человек сбольшим посохом, апотом вдруг мир открывается темной панорамой плоскогорья, слева исправа вмокрой дали тьма вспыхивает тускло-оранжевыми, причудливыми горизонтальными линиями, будто там подночным дождем бушуют лесные пожары.
Видите свет, господин? Это лесные пожары. Сэтой точки зрения хорошо, что нас настигла зона осадков. Можно я вам задам еще один вопрос овашей матери? Вы ездили кней двадцать лет ив конце даже кормили ее. Она вас все этого время узнавала илина вашем месте мог быть кто угодно?
