Лесные пожары насклонах кажутся раскаленными конфорками старых электрических плит. Я немогу отвести отних глаз.
Когда мы сматерью листали альбомы, сначала она узнавала меня ина старых, ина новых фотографиях, говорюя, потом– только нанедавних, ав самом конце неузнавала ина них. Вточности тоже самое было ис ее собственными фотографиями.
Надо немного переждать, господин.
Всвете фар через дорогу слева направо идет широкий поток грязи, он течет медленно, какплотная серая каша, вкоторую кто-то накидал сорванных веток. Мы останавливаемся украя густого потока, мелкие струйки заползают нам подднище.
То есть непонятно, узнавала она меня илинет. Имена она очень скоро перестала использовать, аесли я упоминал кого-то поимени, она наэто нереагировала. Меня она всегда приветствовала широкой радостной улыбкой, тоесть что-то она узнавала, ночто именно икак именно непонятно. Когда она издавала свои недовольные илинетерпеливые вопли вовремя кормления, я думал: молодец, выпусти пар. Раньшебы она все держала всебе, я досих пор так делаю, какположено наследнику, которымя, судя повсему, являюсь, я коплю злобу всебе, вплоть дослучаев, каку кассы в«Алберт Хейне» (еще наэтой неделе, неужели так мало времени прошло?). Я видел, что поотношению кперсоналу мать выражала свое недовольство по-другому, осторожнее ипосле этого виновато улыбалась. Тоесть помнила еще, что существуют отношения между людьми, знала, что отменя зависит меньше, что я немогу ее наказать, что я стою ниже виерархии. Изэтого я сделал заключение, что она меня досамых последних недель определенным образом узнавала. Может быть, ине каксына, нов любом случае, что я человек менее значимый, чем нянечки, ичто сомной поэтому можно особо нецеремониться.
Я пугаюсь: втемноте справа отменя что-то шевелится, группа пилигримов, укутанных всерые накидки, сбивается вкучку, они тоже хотят переждать грязевой поток; язамечаю, каксветятся белки глаз, когда они смотрят наменя невидящим взором, потом они снова глядят перед собой, напротекающий поток грязи ина ветки внем. Некоторые ветки еще дымятся.
Слева отнас тоже собирается стайка видентичных, перепачканных вгрязи накидках ис редкими посохами; какслева, так исправа большинство мужчин бородатые, две группы кидают взгляды друг надруга, ноне здороваются ине поют; может, все компании, которые нам встретились, когда-то были частью одной большой компании– этобы объяснило идентичные накидки– компании, которая развалилась попричине ссор испоров касательно текстов исполняемых песен и, кто знает, может быть, мелодий итемпа тоже: еслибы их маршрут проследили своздуха, можно былобы увидеть, какизначальная группа распадается нафракции, взлобе убегающие друг отдруга, чтобы найти собственный путь, что достаточно сложно, учитывая, что все идут поодному итомуже паломническому маршруту. Вмолчании мы все ждем, пока грязь протечет вниз. Вней застряли целые половины деревьев, они проезжают мимо нас, идым кольцами поднимается вверх, жмущиеся друг кдругу существа, кабаны, наверное, илимедвежата, идут, постоянно поскальзываясь. Прямо перед нами скачет огромный горящий олень, языки пламени вырываются совсех сторон, ребра, какчерные шпангоуты, выделяются нафоне огня, бушующего изнутри, высоко посаженные глаза пылают подразвевающимся чубом изогня. Он сразуже проносится мимо, огненная тень, исчезающая врастительности. Паломники слева исправа издают изумленные возгласы, апотом начинают петь, суетясь идрожа, словно олень явился из-за их халатности итеперь они торопятся загладить свою вину.
Господин, я вижу ваше удивление, это механический.
Роботы-животные вдикой природе?
Разумеется.
Тем временем паломники запели разные песни, обе группы осыпают друг друга сердитыми взглядами.
Исколькоих? Они везде?
Точные цифры мне неизвестны.
Странно, разве ты невсе знаешь?
Грязь спала, видите? По-моему, сейчас мы проедем.
Мы срываемся сместа, давя колесами последние ручейки грязи. Паломники бегут понашему следу, дико жестикулируя, словно передвигаются польду, ирастворяются втемноте занами. Надороге так иостается грязь, мы скользя едем все дальше вниз, несмотря наремни, меня пару раз трясет дай боже. Дождь выбивает ямки влепешках грязи, будто оставленные надороге огромными коровами, вдали горят пожары, нестихающие, несмотря надождь. Стоит темная, пылающая ночь, ничто непредвещает, что когда-то может начаться рассвет, мы едем помаленькой деревне, забившейся вострый угол между скалой идорогой, вовсех окнах темно.
Каквсе закончилось свашей матерью, господин?
Глава14
Унее все чаще случались воспаления. Обычно цистит, иногда пневмония, запоследние годы мы ссестрой уже несколько раз дежурили уее кровати, потому что врач занее неручался. Мы сидели сней поочереди, я втаких случаях решал кроссворды изхристианской семейной газеты, которую она досих пор получала икартинки вкоторой мы сней рассматривали много лет (больше всего она любила фоторубрику окоролевской семье), пока иэто непришлось бросить. Длякроссвордов набиблейскую тематику мне нехватало знаний: они забылись заненадобностью. Когда она неспала, я держал ее заруку иона улыбалась. Безвставной челюсти, сввалившимся ртом, она сразу выглядела гораздо старше, какблестящее сморщенное яблочко. Когда она спала, верхняя губа казалась мятой занавесочкой, трепещущейся вверх-вниз отее дыхания.
Все эти случаи были ложной тревогой. Умерла она только после того, каквыпала изкровати, ито несразу. Позвонили мне вечером, я ехал напоезде ина автобусе– маршрут известный, ноя редко следовал понему втемноте, автобус был почти пустой, улицы тоже. Они весь день пичкали ее болеутоляющими, унее, наверное, перелом, нов больницу она непоедет, сэтим мы согласились давным-давно, дляэтого она была слишком стара инемощна. Ее кровать переставили наискосок комнаты, чтобы можно было подойти кней собеих сторон; все стало сразу выглядеть по-другому. Она немного забылась сном; когда я взял ее заруку, она наменя посмотрела, имне показалось, что наее лице промелькнула тень улыбки-узнавания, которой она всегда меня встречала, но, может, это я себе придумал, влюбом случае, это было неболее чем слегка дернувшийся уголокрта.
Вту ночь я остался сидеть настуле рядом сее кроватью. Спала она беспокойно. Ей сделали инъекцию морфина, нопрошло уже несколько часов. Она часто лежала соткрытыми глазами исузившимися зрачками смотрела куда-то вдаль. Дышала она неровно, струдом, иногда нанесколько секунд ее дыхание прерывалось, ия считал секунды, один, два, три– идыхание снова восстанавливалось.
Ночная смена пару раз приносила мне кофе. Покоридору шаталось несколько дамочек, которые немогли заснуть ипри этом были способны сами вставать скровати. Рядом сними разъезжала робот-сиделка ипроигрывала тихую классическую музыку, чтобы их успокоить.
Тем временем мать продолжала дышать, пусть ис перебоями, она трудилась вовсю. Хотелось сказать ей: ты молодец, теперь можно иотдохнуть,– ноона открывала глаза иневидящим взглядом таращилась прямо перед собой, ибыло странно ей что-либо говорить, потому что она была одна. Я пытался поспать вее кресле-трансформере, сбольшим трудом мне удалось привести спинку иподставку дляног вболее-менее горизонтальное положение, нозаснуть дольше, чем надесять минут, всеравно неполучилось. Я опять сел ккровати истал слушать ее дерущее дыхание. Ее организм сейчас решал одну задачу: снабжение кислородом. Впять часов ей дали новую дозу морфина– идыхание сделалось чуть спокойнее. Между выдохом ивдохом по-прежнему случались паузы, ивсе прекращалось, имать лежала неподвижно сполуоткрытым ртом, какфотография, новдруг откуда нивозьмись все снова начиналось, ифотография превращалась вфильм.
