Из-за спины доносится нарастающий гвалт. Кое-кто изпаломников обнаружил, что я хочу попасть внутрь, иидет комне сквозь брызги иплеск. Незакрывайте!– кричат они. Незакрывайте! Дверь действительно незаперта имедленно отходит всторону. Они почти меня догнали, я быстро прошмыгиваю внутрь, через порог, две фигуры вбелых одеяниях проскальзывают мимо меня наулицу, это крупные мощные мужики, они принимают стойки, словно герои старых боевиков, иукладывают паломников изпервых рядов наземлю, или, точнее, втаптывают их вгрязь. Остальные смываются, некоторые ивпрямь показывают кулак, какперсонажи второго плана вкакой-нибудь киноэпопее пятидесятых годов.
Те два монаха закрывают дверь иуспокаивающе кивают, словно этот короткий эпизод относится ких ежедневным обязанностям исо мной никак несвязан. Издали доносится знакомый звук.
БЗЗТ. БЗЗЗЗТ. БЗЗЗТ. БЗЗЗЗЗЗТ.
Йохан еще больше растолстел. Нанем белая футболка ибелые штаны содной брючиной, слои жира свешиваются наружу запределы инвалидного кресла, какбудто его тело состоит изполусдувшихся кругов дляплавания. Его длинные волосы иборода белые, средкими вкраплениями серого.
Слишком много развелось паломников, говоритон, немогу я их всех принять. Такое впечатление, что теперь поэтим паломническим маршрутам ходят вообщевсе.
Улюдей слишком много свободного времени, бросаю я идумаю: вот ия теперь звучу вточности какмоя мать, она тоже любила поговорить о«людях». Людям слишком хорошо живется. Люди забыли, что насамом деле важно. Люди обращают внимание нато, вкаком виде ходят мои дети. Эту последнюю фразу она непроизносила, нообращать внимание нато, вкаком виде ходят ее дети, было, несомненно, одним изглавных занятий «людей».
Да уж, рассеянно соглашается Йохан, базовый доход– это тебе нехухры-мухры, апотом он смотрит мне прямо вглаза, словно начинается новая версия тойже сцены. Так что, спрашивает он снекоторым презрением вголосе, Леннокс струсил, значит?
Он нездесь?– удивляюсья. Глупо, ведь я вижу поЙохану, что он все знает, что это был скорее невопрос, апросто ремарка, комментарий, но, задавая ответный вопрос, я насамом деле думал, что Леннокс вполне мог оказаться здесь раньше меня, приехав другим путем.
Обовсем остальном расскажу вкратце. Йохан объясняет, где моя комната икак туда дойти, я снимаю влажные вещи ипереодеваюсь всухое. Услышав гонг, спускаюсь вобеденный зал– это вытянутое помещение снизким потолком, колоннами илепными сводами. Там стоят три длинных стола, закоторыми надеревянных скамьях сидят люди, некоторые водеяниях, другие вобычной одежде, это, наверное, те паломники, длякоторых хватило места. Настолах стоят деревянные миски, покоторым монахи раскладывают серого цвета кашу– точно также выгляделабы принесенная сулицы грязь. Когда все получили еду, взал въезжает Йохан вматово-черном кресле безкнопок, судя повсему, оно управляется силой мысли.
Заедой взале царит тишина, нодругая, нетакая, какв первом монастыре. Людей здесь больше, ноэто неглавное различие, эта тишина гнетущая, я так навскидку вижу одного, двух, трех паломников, которые хотелибы саркастическим тоном провести сравнение между едой игрязью, и, неимея возможности выразить свое негодование вербально, они корчат рожи, смысл которых перепутать невозможно. Другие смотрят наэти гримасы поджав губы, словно нехотят, чтобы их неодобрение чужого неодобрения обрело словесную форму ивыскользнуло уних изорта.
Уменя нет никакого желания придумывать убийства сучастием этих людей, потому что они мне ссамого начала ненравятся ия нехочу, чтобы уних была собственная история. Мне нехватает присутствия худощавого, облаченного вчерное Пастора, который смотрелбы посторонам, слегка подняв брови, идумал что-то свое. Я сижу среди всех этих людей заэтим столом один ичувствую себя– незнаю, какя себя чувствую, я чувствую себя далеко отсюда.
Я вжизни нетак много путешествовал, ноесли уезжал издома, то всегда удивлялся, что там, где я втот момент был, именно втом месте, находится точка, откуда я смотрю намир. Это началось еще вдетстве, когда родители впервый раз взяли нас ссестрой заграницу, внебольшую поездку поГермании. Я удивлялся, что был там полностью, что часть меня неосталась дома, там, где ей было место, ине смотрела наменя оттуда. Гдебы я нинаходился, я всегда был здесь. Другое место тоже становилось здесь, если я там оказывался. Это удивление так никуда ине делось, итеперь я впервые чувствую себя нездесь, будто я нена том месте, откуда строю связи состальным миром, агде-то еще, где меня быть недолжно, где-то, где меня насамом деле нет. Наглазах выступают слезы, завсю поездку я себя так нечувствовал, асейчас, прибыв впункт назначения, почему-то начал. Следовательно, все нетак, аесли все нетак, значит, ивсе предыдущее тоже было нетак. ВГермании мы сидели натеррасе кафе, такие поездки невписывались вжизнь моих родителей. Интересно, что тогда наних нашло? Они были изтех людей, кто каждый год ездит водно итоже место вХастерланде
[38]; если постараться, могу даже вспомнить адрес, там был небольшой лес, ав нем поминальная скамейка
[39]. Сидеть натеррасе кафе тоже невписывалось вжизнь моих родителей, я только теперь понимаю, что они решились начто-то, что наверняка часто делали раньше, всвое безбожное время, сдрузьями илибез. Отец заказал «айн пиво», мать– бокал вина; намаленькой немецкой площади, насолнце. Вот как, сказал отец, вино, ладно. Икивнул, опустив уголки рта, словно это произвело нанего впечатление. Ну да, мне просто захотелось вина, ответила мать, что вэтом такого? Я запомнил ее взгляд испустя много лет смог облечь вслова: самобичевание ипрезрение.
Когда я уже уехал издома инесколько лет жил один, мать однажды отвела меня всторонку вкоридоре: помнишь, я рассказывала тебе, что видела вгостях табличку, которая мне так понравилась, сословами «Наконцерте подназванием жизнь недают программку никому»? Ну так вот, мы были вотпуске вВоркуме иувидели магазинчик, где такие продавались, смотри. Иона показала изразец, висевший между зеркалом ибарометром, накотором было написано: «Наконцерте подназванием жизнь программки небывает». Ия несказал, что это несовсем тоже самое, мне духу нехватило. Нестоит предаваться сентиментальным воспоминаниям, уних самый маленький вес, они быстрее всего всплывают наповерхность, они даже идо дна-то еще неуспели опуститься, носложно невидеть вних чего-то многозначительного.
Йохан пару раз громко стучит постолу, он смотрит наменя истрого поднимает брови. Я знаю, что он имеет ввиду: неотвлекаемся. Все встревожились, слева исправа головы сидят нашеях подразным углом, так что все глаза устремлены наменя. Я наклоняюсь надмиской ипродолжаю есть, вовсяком случае, таков план, номне приходится притворяться, потому что миска уже пуста, ия подозреваю, что Йохану сего места это тоже видно.
После еды он подзывает меня ксебе. Я иду вслед заним посумрачным старым коридорам, освещенным лампочками накаливания. Его слои жира подфутболкой тихонько колышутся втакт движениям коляски. Влабораторию, поясняетон. Интересно, говорюя, я так изнал, что ты продолжил свои исследования, каждый раз, читая овиртуальной реальности, я думал: может, иЙохан сейчас этим занимается, может, это какраз он изобрел.
