Сразу наступила тишина, и все обернулись.
–Кто вы?– спросила Полоньи голосом точным, как скальпель.
Кто-то из гостей сделал быстрый знак рукой. У Хансарда заныло под ложечкой.
Гостья, которую он знал, Сэндридж, преподавательница университета Макгилла, подошла сзади к человеку, задавшему вопрос про игры.
–Он со мной,– сказала она.
–Нельзя было оставить его с нянькой?– пробормотал кто-то.
–Ларри не был знаком с Алланом,– сказала Сэндридж.
Вновь наступила неловкая пауза.
Хансард сказал:
–Это не похороны. Это – вечер памяти, если можно так выразиться… если бы вы знали доктора Беренсона, вы бы поняли, что это самый правильный способ о нем вспомнить. Многие из нас были его партнерами по играм. Я познакомился с ним за игровой доской и половину того, что знаю от него, услышал за ней. Мы продолжаем играть, чтобы он оставался с нами.
–Э… хм… извините,– промямлил Ларри.
Сэндридж тронула его за руку и увела прочь со словами: «Мне надо кое-что тебе объяснить».
Через минуту Полоньи сказала:
–Спасибо, Николас.
Хансард перевел дыхание. Никто больше не смеялся.
–Мне самому это показалось фразерством.
Рэйвен заметил:
–Фразерством? Укорять себя за фразерство в окружении политиков, дипломатов и прочих пустозвонов?
Другой гость, бывший посол, сказал:
–К слову о фразерстве, помните, как однажды Хэнк Киссинджер играл за Австро-Венгрию и…
Хансард глянул на Августину Полоньи, она глянула на него, и все остальные словно бы перестали существовать. Хансарду хотелось сказать ей, что они играют в память о Беренсоне, поскольку он, Хансард, убил Беренсона своей маленькой игрой с документами Монтроза. Однако это тайна: бумаги, причины, действия. У государств есть свои императивы и привилегии, но все сводится к тому, кто убивает и кого убивают.
–Вы в числе наследников,– говорил Рэйвен.
–Наследников?– переспросил Хансард.
–Там немного – деньги пойдут в благотворительные фонды, а поскольку квартира в Нью-Йорке, из-за нее будет свара.– Рэйвен шумно вздохнул.– Полагаю, назначить меня душеприказчиком было его последней шуткой.
Хансард подумал: «Нет, последняя шутка – я. Просто не очень смешная».
Рэйвен сказал:
–Мебель и личные вещи предстоит разделить между несколькими людьми из нашей компании, включая вас, Августину и меня. Я поручил составить опись, но из-за всякой ерунды с тем, что у Аллана могли быть служебные документы, это займет несколько дней.
–Я никуда не уезжаю,– ответил Хансард.
Рэйвен кивнул:
–Там Кей Паркс, она тоже в списке. Увидимся.
Он пошел прочь.
Хансард с Полоньи остались одни. Она прикурила следующую сигарету и сказала:
–Вы заметили в собравшихся что-нибудь особенное? Если не заметили, я огорчусь.
–Не говорите так,– сказал Хансард, затем смягчил фразу словом «пожалуйста».
–Но вы сами обратили на это внимание. Когда просветили спутника доктора Сэндридж, зачем мы здесь.
–Когда я…– Он внезапно понял: она хочет, чтобы я думал, а не горевал. Хорошо, буду думать.– Когда сказал, что это не похороны… никто не скорбит. Не плачет, насколько я вижу.
–Да,– медленно проговорила Полоньи.– Похороны – это прощанье. Но мы еще не достигли этой стадии. Все произошло так внезапно, вдали от глаз, что осознание запаздывает… Однако эти люди собирались вокруг Аллана, а вы помните, что он был центром любой компании.
–Здесь мы без центра,– сказал Хансард.– Сразу чувствуется, кого нет… Люди уже расходятся.
–Аллан терпеть не мог дураков.– Полоньи вскинула на него глаза.– И если вы скажете, каким угодно тоном, что он терпел вас, я вам никогда этого не прощу, Николас. Кроме шуток.– Она помрачнела, затянулась и, отвернувшись от Хансарда, выпустила дым.– Сегодня не время для восхвалений; вы правы, они были бы фразерством. Вы уходите, Николас?
–Думаю, да. Там сложно идти через собор.– Он указал на ручки инвалидного кресла.– Разрешите?..
–Вечно заигрывает,– сказала она, и Хансард уловил напряжение в ее голосе.– Спасибо, я справлюсь. До свидания, Николас.
–До свидания, Тина.
Небо уже совсем затянуло, где-то далеко рокотал гром. У дверей собора Хансард обернулся. Полоньи сидела одна и курила, глядя в никуда.
Он нагнал Рэйвена по пути через длинный неф; они молча пошли рядом. На улице шофер Рэйвена, поправив очки и кепку, распахнул дверцу.
–Вас куда-нибудь подбросить?– спросил Рэйвен.
–Нет… спасибо.
–Что ж, мне тоже нечего сказать. Я пришлю вам опись. Надо будет встретиться… и обсудить.
–Хм… Я бы… взял доску для «Дипломатии». Если никто другой не…
–Я сразу подумал, что она ваша.
В неподвижном воздухе раскатился гром.
Рэйвен сказал:
–Извините, Николас, но мне надо ехать домой и прореветься.
Он сел в машину, и она укатила. Хансард ослабил узел на галстуке, внезапно сдавившем шею, и пошел ловить такси, пока не начался дождь.
Двадцать девятого августа в Лондоне лило с рассвета. В Блумсбери, в квартире неподалеку от Британского музея, женщина в синем трикотажном платье сидела одна на стуле рядом со своей узкой кроватью. На кровати лежал номер «Тайм» с кратким некрологом д-ра Аллана Беренсона в разделе «События», документы из Центра командно-штабных игр министерства обороны, все с грифом «Секретно», и обоюдоострый кинжал из прозрачной эпоксидной смолы, почти не различимый на фоне цветного покрывала. Беренсон называл этот нож «церэушной вскрывалкой для конвертов». Нож лучше держал заточку, чем стальной, и был невидим для металлодетекторов.
–Такие подарки ты делаешь,– сказала она, когда он подарил ей этот кинжал.
Женщина захлопнула журнал, чтобы не видеть больше имя Аллана. На обложке была фотография американского сенатора; если верить заголовку, он «бросил вызов Вашингтону». У него была идиотская улыбка, какую американские политики всегда нацепляют на публике. Беренсон как-то рассказал ей историю про этого сенатора, официальный прием и средства производства.
В некрологе написали, что у д-ра Беренсона не осталось родственников.
Женщина сняла телефонную трубку и набрала номер. Тот, кто продиктовал ей этот номер, строго предупредил не записывать его. Она не записала, но по своим причинам.
Беренсон не знал, что ей известен этот номер. Он бы взял с нее слово никогда по этому номеру не звонить, как она пообещала не продолжать НОЧНОЙ ГАМБИТ. Даже одно обещание умершему нарушить больно.
