Но почему? Все дело в черной сутане и белом воротничке?
Как я могла быть уверена в нем, если священники сдавали своих прихожан-повстанцев в руки испанской армии, а такой могущественный человек, как Родольфо, боялся протянутых когтей Инквизиции?
Но падре Андрес был другим. Я знала это, я была уверена до боли.
– Добро пожаловать, падре, – сказала я.
Он поблагодарил меня и посмотрел мимо, в углубляющуюся тень дома.
– Ох, Сан-Исидро… Как ты переменился. – У него был мягкий, даже успокаивающий голос – будто он клал руку на лоб больного лихорадкой. – После вас, донья Беатрис.
Я наклонилась поднять курильницу и передала ее падре Андресу, после чего забрала со ступеней книгу.
– Что вы собираетесь делать, падре? – спросила я, когда мы вошли в темный проход. Я зажгла толстые сальные свечи и расставила их везде, где было место. Они ютились у дверей и в вырубленных нишах с изображениями святых. Аккуратная линия свечей тянулась вдоль коридора, ведущего к гостиным.
– Андрес, – поправил он меня рассеянно и, вздернув подбородок, стал рассматривать деревянные балки под потолком. – Я еще не уверен. Прежде всего мне нужно увидеть дом вашими глазами.
– Для этого вам придется остаться одному. – Я повела Андреса по освещенному коридору. Канделябры входили в длинный список вещей, который я послала Родольфо и который, как он сообщил мне, должно быть, затерялся по дороге, так как он его не получал. Список терялся дважды, а я начинала терять терпение в отношении почтальонов, которые возили почту в столицу.
Падре Андрес кивнул.
– Вы можете оставить меня, если желаете. Поспите немного.
Видимо, он заметил фиолетовые тени, залегшие у меня под глазами. Я сухо рассмеялась, хотя мне было не смешно.
– Я не могу спать в этом доме, па… Андрес, – исправилась я.
Обращение к священнику по его мирскому имени должно было показаться мне странным, но тем не менее оно слетело с языка естественно. Может, потому, что Андрес был так молод, а может, потому, что он обращался со мной как с равной, а не как со своей прихожанкой.
Мы дошли до зеленой гостиной, и я открыла дверь. Из углов комнаты расползлась темнота. Холод окатил каменные полы ледяной водой.
Дом проснулся.
– Это зеленая гостиная. – Даже несмотря на то, что я говорила тихо, от стен отразилось эхо. В комнате была одна дверь и привычные высокие окна. В отличие от моей спальни, где была дверь в кабинет и комнатку с ночным горшком, эта гостиная имела прочное и защищенное положение: можно было прижаться к стене и наблюдать за дверью напротив. Такую комнату я бы хотела занять, если б впервые ночевала в этом доме одна.
Я повторила объяснение Аны Луизы:
– Гостиная так называется, потому что…
– Потому что когда-то была зеленой, – пробормотал Андрес себе под нос, заходя в комнату. Внутри по-прежнему не было мебели; по просьбе падре я принесла несколько одеял и разложила их у камина, рядом с двумя курильницами для копала и многочисленными подсвечниками.
Он жестом указал на плитку, сам при этом рассматривая стропила.
– Ковер был зеленым.
– Падре Гильермо сказал, вы знакомы с Сан-Исидро. Откуда?
Андрес ответил не сразу. Он наклонил голову в сторону, словно услышал вдалеке звук музыки.
Последовало долгое молчание. Андрес был таким неподвижным, а темнота вокруг него такой кромешной, что казалось, он почти растворился в ней.
Затем он повернулся, и свет свечи отразился от его острых черт.
– Моя мать прожила на этой земле почти всю свою жизнь, пока не вышла замуж за отца. Здесь также жила моя бабушка. Я часто оставался с ней, когда был маленьким.
Так он знал этот дом и знал, что в нем что-то изменилось. Должно быть, это еще одна причина, по которой он ослушался приказов падре Висенте и решил помочь мне. Привязанность к детству.
– Где она сейчас? Ваша бабушка.
– Похоронена за капеллой. – Падре Андрес поставил свою сумку и зажженную курильницу рядом с одеялами. – Это происходит каждую ночь?
Он принялся зажигать свечи, освещая комнату, как часовню, и голос его теперь был резким и серьезным. Я прочистила горло, ощутив стыд за то, что влезла куда не следует.
– Чувство, что… что за мной кто-то наблюдает, не уходит даже днем. Нехорошие вещи случались и средь бела дня.
– Ваша находка.
Скелет в стене.
При мысли о нем на спине образовалась липкая пленка.
– Как правило, хуже всего с полуночи и до рассвета.
Падре Андрес поднялся, похожий на взмывающую струйку дыма.
– С вашего позволения, я осмотрю дом без копала.
– Вы сошли с ума, – уверенно произнесла я. Или сойдете к концу вашего пребывания в Сан-Исидро, если будете настаивать. В голове промелькнула вспышка красных глаз в темноте. – Если с вами что-то случится…
Что тогда станет со мной? Я смогу защищаться с помощью копала, но рано или поздно он сгорит. Мне нельзя оставаться в темноте одной. Теперь нельзя.
– Я буду в безопасности, донья Беатрис.
Но не я… Если я и знала что-то о доме – и в последнее время даже переживала, что знаю слишком многое, – то такие люди, как мы с Андресом, его возмущали. Люди с планами и идеями.
При мысли о том, чтобы вернуться в свою комнату и сидеть там в темноте, зная, что Андрес бродит по дому и ворошит его внутренности, в груди нарастал ужас. Он не понимал, что такое этот дом. Он и не смог бы.
Но я понимала.
– Я пойду с вами, – твердо заявила я. – Это мой дом. И я несу за вас ответственность.
– Донья Беатрис. – Он взял свечу, и теперь у каждого из нас в руке было по одной. – Я знаю, что делаю.
Тогда рядом с ним я буду в безопасности. Так ведь? Я бросила тоскливый взгляд на дым из курильницы.
В присутствии священника со мной не случится ничего плохого.
По крайней мере, так я себя успокаивала.
– Можем начать с гостиных, – предложила я, вкладывая в голос гораздо больше уверенности, чем на самом деле ощущала. – Дойдем до кухни, а потом вернемся в северное крыло.
Мы начали путь, и все это время Андрес шел рядом со мной, иногда спрашивая разрешения зайти в некоторые комнаты. Когда мы добрались до кухни, дом стал покладистее. Его щупальца держались на расстоянии от падре Андреса, но я знала, что он все продумывает, наблюдает с осторожностью. И это ощущение извивалось под моей кожей, будто многоножка.
Что, если дом ничего не сделает Андресу? Что, если все это происходит лишь у меня в голове? Что, если я выдумала и холод, и громыхающие удары в дверь спальни, и – ладони сделались липкими от пота – чувство, что за мной наблюдают? Холодные руки, тянущие за волосы? Голоса?
