Чем дальше мы были от дома, тем легче становилось Андресу. К тому моменту, как мы припали к деревянной двери капеллы, он уже держался на ногах. Я распахнула дверь, и мы ввалились в тусклую часовню.
Кто-то зажег церковные свечи у скромно раскрашенной деревянной статуи Девы Марии Гваделупской. Света хватало, чтобы видеть обстановку… Было так светло, что к пересохшему от криков горлу подступили рыдания.
Дверь с грохотом захлопнулась за нами. Наконец ноги подкосились, и мы упали в проход между скамьями. Колени стукнулись о пол из плитки, и я бросилась вперед в попытке поймать Андреса, чтобы он не ударился головой во второй раз, но он упал на плечо и перекатился на спину, кашляя и хрипя от боли.
Я стояла на коленях, упираясь руками в пол, – прямо как в гостиной, когда кровь стекала…
Я опустила взгляд на руки.
На них не было и следа крови. Как и на юбках.
Я рывком села на колени и прикоснулась к подбородку. Крови не было. Я ощупала рот, чтобы… Я в ужасе вздрогнула, но зубы оказались целы. Крепко держались в десне и челюсти.
Глаза и щеки щипало от слез, пока я жадными глотками втягивала воздух. Наше с Андресом дыхание было единственным звуком в пустой часовне. Это и стук моего колотящегося сердца, которое все замедлялось, замедлялось, замедлялось.
Очень-очень тихо.
Даже темнота здесь была иная.
Тени окрашивали углы комнаты в мягкий, глубокий, угольно-серый цвет. Темнота сна без сновидений, темнота ночной молитвы. Темнота, которой коснулись обнадеживающие пальцы рассвета.
Андрес открыл глаза и нахмурился, глядя в потолок.
– Где…
– Капелла. – Какое-то хриплое карканье, совсем непохожее на мой голос.
Его серое изнуренное лицо побледнело еще больше, когда он услышал мои слова.
– Не… выходите за пределы круга.
– Вам было больно. И становилось только хуже. Я не могла вас оставить.
– Разорвали круг… – пробормотал он в потолок.
Неужели я совершила ошибку, приведя его сюда? Нет, ведь что-то пошло не так. Что-то швырнуло Андреса через всю комнату. Оно могло убить его. Могло убить нас обоих. Кому было дело до разорванного круга, если он мог погибнуть?
– К черту круг, – прошептала я, слезы застилали мне глаза. Андрес лежал на спине между скамьями, бледный и истощенный, кровь стекала у него из носа. – Вам больно. Это важнее.
– Не больно. – Кашель сотряс все его тело. Он скривился. – Порядок.
– Ложь – это грех, падре Андрес.
Хриплый смешок. Он повернул голову в мою сторону, и глаза, лихорадочные и слишком яркие, блеснули. Андрес без стеснения улыбнулся – улыбка вышла перекошенная, на зубах алела кровь.
Он протянул руку и нежно провел костяшками пальцев по моей щеке. От этого прикосновения по коже пробежали мурашки.
– Ангел, – пробормотал он. – Вы ангел?
Видимо, Андрес сильно приложился головой… Вряд ли бы он сказал такое в здравом уме.
– Скажите, где болит, – на этих словах голос дрогнул.
В его глазах промелькнуло понимание, брови изогнулись, пока он сосредотачивался.
– Думаю… ребро сломано. – Андрес поморщился, опустив руку к туловищу. – Или два.
– Мне стоит позвать врача?
– Нет, – пробурчал он.
– Но что, если у вас внутреннее кровотечение?
– Врачи – не ведуньи. Искалеченных ведунов не вылечат.
Сейчас мы были в безопасности, спасены от какой бы то ни было ошибки, которую совершили, но поведение Андреса подымало во мне волну страха. Какой вред его голове мог нанести тот удар? Переживет ли он вообще эту ночь?..
– Ну, разумеется, врач сможет вылечить искалеченного ведуна, – спокойно настояла я.
– Пиками проткнуть да сжечь ведунью, – пробормотал Андрес, его глаза под закрытыми веками затрепетали. – Землю посолить, а прах развеять.
Виток страха, обернувшегося вокруг моих легких, только разросся. В словах Андреса не было никакого смысла.
– Вас никто не собирается сжигать, падре Андрес, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал властно. – Не на моей территории. А теперь посмотрите на меня.
Он распахнул глаза, и в его взгляде читалось такое открытое обожание, что еще немного, и в моей груди бы что-то оборвалось.
– Вам станет гораздо лучше после того, как вы поспите.
– Поспите, – мечтательно повторил Андрес.
Да, отправить его в постель – отличная идея, но я была совсем не в состоянии протащить Андреса до покоев в задней части капеллы. Я проверила его конечности на наличие переломов, но не обнаружила никаких других повреждений, кроме ушибленной головы и поломанных ребер.
– Вы можете стоять?
Он утвердительно промычал и стал подниматься.
– Подождите. – Я встала на ноги; голова закружилась, в груди все сжалось. Лучше всего было бы довести Андреса, снова забросив его руку себе на плечо. Я собралась с силами, и он прижался ко мне теплым телом, слишком тяжелый.
– Нет, вам нужно стоять самостоятельно.
Андрес выровнялся, и мы, слегка покачиваясь, отправились по извилистому проходу часовни. Иисус наблюдал за нами с деревянного распятия над алтарем. Свечи с алтаря отбрасывали тени на Его впалые скулы, придавая резному лицу снисходительный вид.
– Или помоги мне, или хватит осуждать, – пробормотала я себе под нос.
– М-м? – удивился Андрес.
Я не ответила. К счастью, он стал меньше опираться на меня и больше идти сам, когда мы приближались к комнатам в задней части часовни. Я предупредила Андреса, чтобы он был поаккуратнее с головой, и мы вошли в дверь.
В покоях стояла темнота, но то была темнота кроткая. Безопасная, мягкая, угольная темнота часовни.
Я прошла за Андресом к постели и помогла ему улечься.
Затем принялась искать свечи со спичками – они лежали на небольшом круглом камине. Я зажгла больше свечей, чем требовалось, – скорее из привычки, чем из настоящего страха. Здесь за нами никто не наблюдал. Здесь было тихо. Тихо, и только дождь барабанил по крыше; Андрес вздыхал, сбрасывая туфли и укладываясь на тонкий матрас.
Свечи заливали теплым светом скудно обставленную комнату. Я огляделась. Над камином висела икона Богоматери. Выбеленные стены, деревянный крест напротив Девы. На столе – глиняная миска и кувшин. Один стул и стопка книг с потертыми корешками у постели.
Андрес свернулся калачиком. На лбу у него поблескивали капли пота. Он вдруг свел брови от внезапной тревоги.
– Вы в порядке? – спросила я.
– Меня сейчас…
Я схватила глиняную миску и бросилась к Андресу через крошечную комнату – как раз вовремя. Его сильно вырвало. Я прикусила губу, продолжая держать миску, пока его не перестало тошнить и он, пораженный, не опустился щекой на матрас.
