Такие люди к своим псам относятся лучше, чем к нам.
Неужели слуги так мало для него значили?
– Querida! – воскликнул Родольфо и направился ко мне, протягивая руки. Я взялась за них и подставила щеку для поцелуя, сохраняя на лице ангельское спокойствие, хотя от касания его сухих губ и бороды под кожей забурлило отвращение.
– Добро пожаловать домой. – Я подняла глаза, моргая и прикрывая лицо от яркого солнца, и улыбнулась ему своей самой яркой улыбкой. – Как прошел ваш путь?
– Будто вечность, – ответил Родольфо и взял меня за плечи.
– Как и жизнь без вас. Удалось ли вам доставить письма моей матери?
Улыбка Родольфо померкла.
– Мне жаль. – Он коснулся моей щеки рукой. Я застыла, стараясь сосредоточиться на разочаровании, которое тут же почувствовала, чтобы не отпрянуть от его прикосновения. Оно не было грубым, но потянуло меня вниз, прибило, как мокрая шерсть. – Она не хотела меня видеть, – добавил Родольфо. – Я посылал письма с гонцом и каждый день ждал ответа, но ничего так и не получил.
Мама не вняла моим мольбам приехать в Сан-Исидро. А если бы это все же произошло?.. Сан-Исидро был не готов к ее приезду.
Уж точно не сейчас.
– Не тревожьтесь, – мягко произнес Родольфо, его голос пробрался мне под кожу. – Она еще передумает. Возможно, ей просто нужно время.
Я кивнула и посмотрела Родольфо прямо в глаза. Он осматривал мое лицо, будто что-то искал; между его бровями образовалась складка.
– Вы не надели шляпу, – сказал он до странного высоким голосом.
Не надела. Чего не делала уже несколько дней кряду – ни в саду, ни во время сна на террасе под ярким послеполуденным солнцем, когда отчаянно нуждалась в отдыхе и передышке. Я едва ли проводила время в своей спальне – из-за страха, – а единственное зеркало находилось именно там. Без напоминаний Родольфо я совершенно не следила за цветом лица.
И прекрасно знала, к чему это приведет. Чем обернется мое легкомыслие. Я постаралась не выдать себя, хотя паника поднималась внутри, как жгучая кислота в горле.
Теперь вы одна из нас.
Родольфо даже не заметил, что Аны Луизы больше нет.
Если он запросто убил свою первую жену – бледную дворянку, восковую куклу, – то что станет со мной? Что, если он видит во мне, как и во всех жителях поселения, лишь расходный материал?
Поверить не могу, что допустила такую ошибку.
Что бы сказала мама?
Я изящно отмахнулась от его беспокойства.
– О, как мама корила бы меня за небрежность во время работы в саду!
Если б моя мать имела хоть малейшее представление о том, что творится в асьенде Сан-Исидро, она сказала бы гораздо больше. И начни она со слов: «Я ведь говорила тебе! Ты вышла замуж за чудовище», я не стала бы ее винить.
– Пойдемте в дом. Я возьму шляпу и покажу вам, как расставила мебель.
Дом загудел, почувствовав возвращение Родольфо. Зашевелился, похожий на жеребенка, готового броситься наутек; если Родольфо и ощущал это, его лицо оставалось до скрежета зубов бесстрастным.
Я быстро показала Родольфо все, что проделала в его отсутствие, – не особенно впечатляющий список, если быть откровенной, ведь моей главной задачей было остаться в живых – и затем он встретился с Хосе Мендосой. К моему облегчению, большую часть дня он провел с рабочим, прервавшись лишь на обед со мной на террасе. Я постаралась надеть свою самую плотную шляпу, как если б она могла что-то изменить, и весь обед внимательно слушала, как Родольфо радостно сообщает о хороших продажах пульке и о том, что экономика наконец приходит в порядок. Я задумалась об этом, вспомнив рассказы отца о том, что под конец войны у повстанцев не было даже оружия и им приходилось сражаться камнями… Никто не получал прибыли во время войны, но моему супругу это как-то удавалось.
Когда Родольфо упомянул, что на ужин к нам пожалуют землевладельцы с асьенд Окотопек и Ометуско, я вздрогнула.
– Что вы сказали, querido?
– Вы не читали мое последнее письмо?
Я выдавила из себя улыбку. Письма я не читала. Новости о возвращении Родольфо оказалось достаточно, чтобы занять мои мысли после неудавшегося обряда изгнания и смерти Аны Луизы.
– Ах да! Я так предвкушала ваше возвращение, что совершенно забыла об этом. С нетерпением жду гостей в нашем доме!
Никого я не ждала, ни капельки. После обеда Родольфо вернулся к Хосе Мендосе, и в ту самую минуту, как он исчез из поля зрения, я стянула шляпу и закатала рукава платья до локтей.
– Палома!
* * *
Мы с Паломой готовили в тишине и спешке, и каждая выполняла работу за двоих, ведь на предстоящий изысканный прием мы ждали восьмерых гостей. Родольфо настоял, что раз уж в имении находится священник, ему надлежит присоединиться к ужину, на котором также будет присутствовать Хуана и два землевладельца с женами. У меня пересохло во рту при мысли, что донья Мария Хосе увидит, как потемнела моя кожа с нашей первой встречи, но я отогнала эту мысль на задворки сознания.
– Как падре Андрес? – поинтересовалась я у Паломы, когда выдалась свободная минутка. Я разжигала огонь, наслаждаясь теплом на лице. Поднялся ветер, и хотя в полдень было светло, как и утром, в воздухе ощущалась прохлада подступающей зимы.
Палома, нарезающая лук, пробурчала что-то непонятное.
– Голова еще болит.
– Ты сказала ему…
– Да, я сказала, что вы передали, что он не обязан приходить. – Палома пожала плечами.
Мне стало не по себе, когда я представила, как Андрес с Родольфо будут сидеть друг напротив друга за обеденным столом. Поймет ли Родольфо, что я пыталась сделать с домом? Раскроет ли мое притворное обожание и увидит, что священник имеет надо мной такую же власть, как и над жителями? Ведь это было правдой: где-то среди бодрствования и сна, скрывшись в бледных, тихих рассветах, Андрес прокрался в мое сердце.
Возможно, все дело в том, что те крепкие стены, которые я, по мнению матери, возвела вокруг себя после смерти папы, не стали преградой для ведуна. Возможно, Андрес был той силой, на которую можно положиться, был пристанищем во время бури. Возможно, несмотря на все его способности – когда он, подобно ангелу, оседлавшему облако тьмы, взмывал в воздух, – он тоже признавал, что боится. И тоже хватался за мою руку в темноте. Нуждался в плече, на которое можно опереться до наступления рассвета.
– Он и слушать не стал. Зато я заставила его поспать. Достаточно побед для одного дня.
Палома вернулась к нарезке. Я вздохнула, глядя на пламя, и спросила:
– Он всегда был таким?
– М-м?
– Упрямым как осел.
В ответ Палома громко расхохоталась, что поразило меня. В моем представлении она была серьезной девушкой, с юных лет обремененной бедами и печалями. Наверное, таковой она и была. Но это не значило, что Палома не обладает чувством юмора или ее смех не звучит как церковный колокол в праздничный день.
