Если Хуане и было понятно, она этого не показала.
– Кланяюсь, – фальшиво и громко объявила она на всю комнату и швырнула салфетку на стол. Я застыла. Хуана резко встала со своего места и, бросив короткое «доброй ночи», ушла.
* * *
Если Родольфо и Хуана остыли после перепалки за те две недели, что он провел в Сан-Исидро, я этого не заметила. Признаться честно, я вообще не видела Хуану. Она как будто растворилась в бесконечных рядах агавы, заполонившей поля за домом, и стала эфемерной, словно призрак.
Хуана не присоединилась к нам с Родольфо, когда мы отправились в Апан на воскресную мессу. Это был мой первый визит в город, и мне впервые предстояло встретиться с другими землевладельцами и их женами.
Как только мы выехали за ворота асьенды, в воздухе будто что-то переменилось, и я с наслаждением откинулась на сиденье. Моя голова покоилась у Родольфо на плече и подскакивала с каждым движением экипажа. Он рассказывал о всех тех землевладельцах, с которыми хотел познакомить меня после мессы.
– Их взгляды на политику весьма устойчивы, но они были союзниками моего отца, а теперь станут и нашими. Если, конечно, лояльное отношение к Хуане – хоть какой-то показатель их терпения.
Он переложил мои руки в перчатках себе на колени и теперь держал их, рассеянно проводя пальцами по кружеву.
Даже с закрытыми глазами я представляла его кривоватую полуулыбку, с которой он произнес следующие слова:
– К тому же загородное общество, по сравнению со столичным, весьма узколобо.
Поездка до центра Апана заняла у нас час. По приезде Родольфо помог мне выбраться из экипажа, и меня поразило, насколько маленьким оказался город. Судя по словам Родольфо, его населяло около трех тысяч человек и еще около тысячи были разбросаны по близлежащим асьендам. Но что для меня, выросшей в столице и привыкшей к густоте толпы, эта цифра? Теперь мне это было отчетливо понятно. Город сам по себе – его главная площадь перед приходом, почта, казармы и всякого рода другие заведения – был таким маленьким, что мы могли бы объехать его весь минут за десять.
Вдоль всей дороги до церкви росли хилые кипарисы. Передний фасад здания был прост и отделан лишь резным камнем, а оштукатуренные стены были так сильно выбелены, что храм казался облаком на фоне яркого лазурного неба. На единственной башне зазвенел колокол, возвещающий о начале мессы.
Я выбрала наряд в скромных цветах – нежно-сером и зеленом, но, войдя в церковь, порадовалась, что отдала предпочтение именно им. Даже несмотря на то, что мое платье не отличалось особой затейливостью, оно было самого высокого качества и привлекало взгляды горожан, пока я шла за Родольфо по проходу. Мантилья нежно касалась моей щеки; я поклонилась и заняла место на специально отведенной для нас скамье у алтаря, рядом с другими землевладельцами.
В столице я едва ли была кем-то большим, чем еще одной дочерью еще одного генерала, здесь же я была доньей Беатрис Солорсано, женой одного из богатейших землевладельцев, – утонченной и загадочной женщиной. В тишине по скамьям позади нас побежали шепотки.
Я наслаждалась ими. Я схватила эту власть и прижала ее к груди, когда началась месса. Сан-Исидро совершенно не соответствовал тем ожиданиям, что сложились у меня, когда я выходила замуж за Родольфо. В отличие от ощущения власти. Таковой была моя новая жизнь. Таковой была моя победа.
Месса растянулась на целый час – все это время люди бормотали, зажигали благовония, вставали и садились. Мы все двигались, говорили и отвечали, как единое целое, после многих лет повторения эти движения были встроены в нас, будто ритм колыбельной. Я всегда находила латинские обряды в лучшем случае скучными, и теперь, имея в поле зрения землевладельцев, они занимали еще меньше моего внимания. Вместо того чтобы смотреть на седовласого упитанного священника и его похожего на ворона метиса-помощника, стоявшего за алтарем, мой взгляд порхал по рядам, подобно колибри. Кто из этих незнакомцев станет мне другом? Кто окажется врагом?
Когда месса закончилась, Родольфо приступил к представлениям: Северо Пинья-и-Куэвас со своей женой Энкарнасьон – из асьенды Окотопек, братья Муньос из асьенды Алькантарилья и достопочтенный Атенохенес Морено с женой Марией Хосе – из Сан-Антонио Ометуско. Во всех этих асьендах производился пульке и, судя по роскошным шелкам на женщинах и фасонам их нарядов по последней моде полуострова, все они пережили одиннадцать лет гражданской войны так же удачно, как семья Родольфо.
– Как хорошо, что сестра вашего мужа больше не будет в одиночестве, – произнесла вдруг донья Мария Хосе, аккуратно взяв мою руку и положив поверх своей. Мы шли к выходу из храма вслед за ее мужем Атенохенесом и Родольфо. Волосы Марии Хосе блестели серебром под мантильей, спина была слегка сгорблена от возраста. – Некоторые вдовы самостоятельно управляют асьендами, это правда. Нужно представить вас вдове старика Эрреры. Она раньше тоже жила в столице, но вот уже почти десять лет управляет асьендой Буэнависта. Но донья Хуана… она вызывает некий интерес. Тем не менее я рада, что теперь у нее есть вы в качестве такого изысканного примера.
Она отстраненно похлопала меня по руке – проявив ласку, как это могла бы сделать бабушка, но в мягком голосе улавливалось предупреждение. Я сохранила прежнее выражение лица, отложив только что полученную информацию в дальний ящик. Возможно, землевладельцы были не так уж лояльны к Хуане, как думал Родольфо.
Донья Мария Хосе подняла слезящиеся глаза, пытаясь разглядеть меня сквозь свою мантилью.
– Вы почти так же прелестны, как донья Мария Каталина, только чуть темнее. Возможно, вы будете переносить загородные условия лучше нее. Бедняжка. Такая нежная конституция.
Меня будто окатили ледяной водой. Первая жена Родольфо… И как я не подумала, что о ней будут говорить.
Я изобразила на лице озабоченность и кивнула в знак согласия. Впервые я встретила человека, который действительно знал первую жену Родольфо, а не просто передавал очередные гадкие сплетни о ней. Стоило расспросить Марию Хосе о преждевременной кончине первой доньи Солорсано…
Но сама идея была мне отвратительна. Не такая прелестная, темнее ли, светлее – теперь я была доньей Солорсано. Родольфо и все, что ему принадлежало, было моим. Я честно выиграла эту битву.
Отвращение зудело у меня под кожей, когда я наблюдала за доньей Марией Хосе. Женщины вроде нее любили раздавать советы молодым женам, поэтому я увела разговор в сторону от мертвых женщин и цвета лица и стала задавать донье пустяковые вопросы о браке. В ответ на ее реплики кивала и улыбалась – тогда, когда требовалось. Но мысли мои были далеко.
Она вызывает некий… интерес.
Интерес всегда приводил к сплетням, а сплетни, будь они злонамеренные или нет, всегда откуда-то происходили. Может, поводом для разговоров послужило безразличное отношение Хуаны к своему внешнему виду. Может, дело было в ее грубости. Она решительно не вызывала у своих знакомых той же симпатии, что ее почившая невестка.
