Масла в огонь подливало то, что в семье Лауббахов уже была ведьма – родная бабка маленькой Агаты. Ее сожгли в 1597 году, когда она была преклонных лет и совсем выжила из ума. Зильберрад не имел к этому никакого отношения, но и без него в городе никто не сомневался, что старуха Лауббах – ведьма. Сгнивший на корню урожай и падеж скота сделали свое дело, и судьи единогласно объявили ее виновной во всех смертных грехах. В том, что они приняли правильное решение, их укрепили последовавшее за казнью теплое, в меру сухое лето и славный урожай пшеницы.
Так семья Лауббахов стала уязвимой. Все знали, что ведовство передается с кровью, а значит, другие члены семьи тоже попали под подозрение. А когда годом позже от долгой, мучительной болезни умер родственник Рупрехта Зильберрада, тот не стал далеко ходить за виновными и обвинил в колдовстве трех дочерей своего заклятого врага. Внимание суда остановилось на Эльзе. Может, она была самой упрямой, может, самой красивой – кто знает, что сыграло роковую роль?
Кристоф так и не понял, сколько Агата усвоила из того, что он рассказал. Она надолго задумалась, то хмурясь, то покусывая губы.
–Что Зильберрад хотел сделать со мной? Тоже сжечь?
Вагнер откинулся на спинку стула. Есть ему резко расхотелось.
–Думаю, не отказался бы. Это бы ясно дало понять его врагам: пусть сидят смирно, если не хотят, чтобы их дети тоже сгорели. Но его влияния хватило лишь на то, чтобы тебя посадили в темницу. Никто не ожидал, что к делу о ведовстве привлекут ребенка. Таких случаев в Ортенау пока не было. Если бы Эльза созналась раньше…
Он ждал, что она закончит фразу за него, но Агата молчала. Его раздражало, что приходится объяснять такие простые вещи. «Это тебе в наказание,– прозвучал знакомый голос в его голове,– за то, как ты изводил меня, тупица». Кристоф покорился.
–Представь, что мне нужно, чтобы ты сделала что-то неприятное. Например, освежевала и приготовила крысу, а затем съела ее на ужин.
Агата скривилась.
–Отлично. Ты отказываешься. Тогда я возьму твою любимую кошку и скажу, что убью ее, если ты не съешь крысу. Подвешу за хвост к стропилам и дождусь, пока она издохнет от голода.
–У меня нет кошки.
Кристоф закатил глаза:
–Просто представь! Нет кошки – нет воображения? Я мог бы пригрозить тебе смертью любого другого зверя или человека: Урсулы, Берты, Хармана, твоей лошадки или никчемного папаши, который испугался даже попрощаться с тобой. Ради кого ты бы съела крысу?
Она подняла взгляд и впервые посмотрела на него прямо и открыто. Темные глаза улыбались, словно ответ лежал на поверхности. Кристоф подался вперед, с интересом изучая ее лицо.
–Есть кто-нибудь, кто тебе дорог, Гвиннер?
–Вы,– ответила она без запинки.
Кристоф расхохотался и отсалютовал ей вином. «Никого,– думал он, глядя, как Агата сама подливает себе воды из глиняного кувшина и тянется к десерту,– ни одной живой души не осталось у этого мышонка».
* * *
По мере того как воздух теплел, а день удлинялся, Кристоф все реже покидал поместье. Он задергивал шторы и подолгу сидел у камина, укутавшись в халат. Его не радовали ни раннее солнце, ни паркое дыхание оттаявшей земли, ни первые лесные цветы, которыми Урсула украшала комнаты.
Весна 1611 года тянулась дольше, чем все предполагали. Мороз долго не отпускал землю, и яровые начали сеять поздно. В дом проникала сырость и выстуживала стены. Ауэрхан жаловался на плесень в подвале, но Кристоф его не слушал. Он не слушал ничего, кроме собственной тоски, что вгрызалась ему в кости и просачивалась в кровь.
Он даже не шелохнулся, когда дверь кабинета приоткрылась и в нее проникла тьма в форме демона. Ауэрхан вырос у него за спиной, дожидаясь, пока хозяин позволит ему заговорить. Вагнер разжал кулак с тем самым талисманом Агриппы, который он украл у Фауста в день их первой встречи. Серебро потускнело. Когда-то Фауст объяснял, что происходит это из-за того, что в него добавляют примеси – например, медь, которая взаимодействует с серой, что есть в человеческом поту. Забавно, и тут сера! Талисман поймал огненный блик, точно хотел напомнить, что он все еще жив и на что-то годен.
–Как ты думаешь,– задумчиво спросил Кристоф,– почему он выбрал меня? Я ограбил его в нашу первую встречу! Украл у него талисман и отказывался признаваться. Ему следовало отрубить мне пальцы, отрезать язык и избавить меня от ушей. Я все равно не слушал ни черта из того, что он рассказывал. Учитель должен был вырастить будущего великого алхимика, который продолжил бы его дело. Вместо этого ему достался я.
–Если бы ему был нужен великий алхимик, он бы быстро понял, что вы не годитесь на эту роль. Как долго вы служили ему?
–Десять лет,– ответил Кристоф, глядя в огонь, и спрятал талисман в карман.– Но на сей раз я все сделаю правильно.
Эта мысль освежила и встряхнула его. Он даже поинтересовался у Ауэрхана, зачем тот явился.
–Зильберрад разыскивает вас. Внушает городскому совету, что вы обманули их, пообещав отдать девочку на воспитание своей тетке в Вайссенбурге. По его наущению в Вайссенбург отправили лазутчиков и выяснили, что у вас там нет ни имущества, ни родни. В городе не знают никого с вашей фамилией. Вдобавок Зильберрад каким-то образом проведал о поместье в Шварцвальде.
–Так-так, а вот это уже любопытно… И зачем он все это разнюхивает?
–Полагаю, хочет проверить, как вы с Агатой поживаете.
Кристоф откинулся на спинку кресла и задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику.
–Мне стоит беспокоиться?
–Никогда не стоит беспокоиться. Но, возможно, будет нелишним приготовиться к встрече.
* * *
Одни люди хотели, чтобы Агата была хорошей – богобоязненной, послушной, доброй христианкой. Тогда, говорили они, она останется жить. Другие, наоборот, желали, чтобы она была плохой: это дало бы им право обращаться с ней как угодно и не чувствовать при этом вины. Лишь книги ничего не хотели от нее и ничего не отнимали, а только давали. Поэтому, едва научившись читать, она стала целые дни проводить в библиотеке.
Некоторые фолианты давались легко, над другими приходилось попотеть. Книги объясняли друг друга, словно связанные неназываемым братством. Из них Агата узнала, что планета, на которой они живут, вовсе не центр вселенной, а тело человека состоит из тех же элементов, что и окружающая природа. Она часами разглядывала схемы, где было изображено устройство мира: над всем царит Бог, нарисованный в виде зеленого треугольника, а в центре, подобно фениксу, воскресает из пепла Иисус. Ее завораживала мысль, что движение планет порождает музыку сфер, и она несколько ночей провела в саду, прислушиваясь к небу над поместьем.
Книги объясняли все: человека, Бога, ангелов и демонов… Демоны, как учила церковь, суть самые грязные и омерзительные создания, когда-либо ходившие по земле. Они совращают праведников, толкают их на грех и приводят в ад. Именно поэтому жить среди демонов оказалось проще, чем среди людей. Они не ждут, что ты будешь хорошей, а значит, с ними можно быть какой угодно. Ладить с ними легко: надо лишь найти к каждому свой подход. Это как правила игры, которые никогда не меняются. Раз усвоив их, дальше только оттачиваешь мастерство.
