–Когда я доберусь до Зильберрада,– сказал Вагнер,– я распорю ему живот, посажу в него дюжину крыс и дождусь, пока они прогрызут себе путь наружу. А тебя заставлю поддерживать его все это время в сознании.
Ауэрхан вздохнул, осмотрел свои пальцы и, оставшись недоволен, принялся тереть их с удвоенной силой.
–Мне обычно удается заразить тебя своей кровожадностью,– так и не дождавшись ответа, заметил Кристоф.– В чем теперь дело? Не любишь крыс? Не желаешь быть пособником жестокой расправы? Боишься суда Божьего? Что?
Прошла целая вечность, прежде чем Ауэрхан ответил:
–Мне нужно обсудить все с магистратом и свериться с Corpus iuris daemoniaci
[35], но, вероятнее всего, я не смогу вмешаться в это дело. Если бы вы внимательно читали свой договор, то знали бы, что конфликт двух людей, заключивших Пакт, должен быть урегулирован ими без нашего вмешательства.
Кристоф подался вперед и сузил глаза:
–Ах ты шельма! Ты знал, что Зильберрад подписал Пакт? Как давно это случилось?
–Не знаю. Но когда казнили Эльзу Гвиннер, демона при нем еще не было, а когда он прибыл к нам – был.
–И ты мне ничего не сказал?
Вагнер знал, что, если он разорется, Ауэрхан только обрадуется. Но Урсулу беспокоить лишний раз не хотелось: девочка и без того много вытерпела.
–Это был тот мальчишка рядом с ним? Почему ты промолчал? Если ответишь: «Вы не спрашивали», я прикажу тебе вырвать и сожрать твой собственный язык!
–Хотел присмотреться,– невозмутимо ответил Ауэрхан.– Пока Зильберрад гостил у нас, я побеседовал с его демоном. Он не показался мне ни злонамеренным, ни опасным. Я не думал, что есть повод вас тревожить.
Кристоф мог бы многое ему ответить, но помешал стук – слишком решительный для гостя. Не дождавшись разрешения, стучавший распахнул дверь и вошел. За ним вбежала взъерошенная Агата.
Визитером оказался незнакомый Кристофу мужчина – чересчур сдержанный и приличный на его вкус. Будь он вином, это было бы пресное пойло, недостаточно паршивое, чтобы устраивать скандал трактирщику, но и не настолько ценное, чтобы допивать кувшин. Ни слова не говоря, первым делом незнакомец кинулся к Урсуле. Коротким прикосновением он проверил температуру, поморщился, не доверяя собственным ощущениям, и стал считать пульс.
Все это время ни Кристоф, ни Ауэрхан не мешали ему. Вагнер развлекался тем, что рассматривал его пальцы. Они были крепкие, длинные, с коротко остриженными опрятными ногтями. Интересные пальцы. Перспективные в некотором смысле… Но время шло, а гость не считал нужным даже представиться. Эта наглость сперва пришлась Кристофу по нутру – он любил решительных мужчин. Но, вспомнив, что так же в его доме хозяйничал Зильберрад, взвился:
–Прошу прощения! Я, случайно, не мешаю вам?
–Это врач,– пояснила Агата, как будто это оправдывало внезапное вторжение.
–Великолепно! А это мой замок и моя служанка, чью руку он так бесцеремонно схватил!
–Это не ваш замок,– возразила наглая девчонка.
–Я приношу свои извинения. Думал, дело срочное,– незнакомец говорил так, будто был убежден в собственной правоте.– Мое имя Рудольф ам Вальд. Вероятно, мы с вами коллеги. Приятно знать, что кто-то успел раньше меня спасти девушку.
«Коллеги»– это предназначалось Ауэрхану. Кристоф ухмыльнулся. Очень вряд ли вы с ним коллеги, дружок… Но Ауэрхан не возражал. Напустив на себя важный вид, он пожал гостю руку и обменялся с ним парой фраз на латыни. По всей видимости, они должны были объяснить чудесное спасение Урсулы. Дальше Кристофу стало неинтересно.
Гораздо важнее было отыскать управу на Зильберрада.
* * *
Урсулу разбудили не боль, ползущая от живота по ногам до самых ступней, не ругань извозчиков у окна, не утренний свет и не холод. Она проснулась от ощущения неумолимой пустоты в теле, как будто кто-то выпотрошил ее, оставив лишь хрупкие стенки.
Когда-то она желала, чтобы Ауэрхан проник в нее. Кто же мог подумать, что он сделает это так? От этой мысли она засмеялась, и все тело сковало судорогой. Но она смеялась еще и еще, пока из глаз не потекли слезы.
Желания всегда исполняются, дурочка! Разве нет?
Теперь у нее осталось одно желание. Только одно.
Глава 19
Они были на волосок от погибели. В ярости – настоящей, сухой, очищенной от всяких примесей – Кристоф Вагнер становился непредсказуем даже для Агаты. Плохо, что Рудольф явился так не вовремя. Разумеется, он ворвался к умирающей Урсуле, ни с кем не поздоровавшись и не спросив разрешения, лишь из самых благих побуждений. Он никак не мог знать, что пациентка больше не нуждается в спасении.
После всего, что случилось, они раскланялись с умеренной вежливостью. Рудольф извинился за вторжение, Кристоф его милостиво простил. Ауэрхан, польщенный тем, что его приняли за врача, охотно поделился вымышленным средством избавить женщину от части плода, что осталась в ней после незавершенного выкидыша. Агата впилась взглядом в лицо Рудольфа, безмолвно умоляя не поднимать сейчас вопрос помолвки. К счастью, он тоже рассудил, что спальня больной, которая еще недавно была на пороге смерти,– неподходящее место, чтобы говорить об этом.
К тому же Кристоф Вагнер, похоже, его поразил. Агата никогда не рассказывала о своем опекуне: ни кто он, ни при каких обстоятельствах таковым сделался. Рудольф наверняка представлял себе благообразного пожилого дядюшку, строгого с чужими, но мягкого со своей подопечной. Он никак не ожидал встретить мужчину по виду младше его самого, щеголевато одетого и с наглым резким лицом. Повадки Вагнера производили на людей ошеломительный, даже оглушающий эффект. Обычно Агате это нравилось, но теперь она стояла между Кристофом и Рудольфом, мечтая развести их как можно дальше друг от друга.
Рудольф ничего не произнес, но Кристоф все понял. Люди обыкновенно не догадывались, насколько он проницателен. Едва за лекарем закрылась дверь, как на Агату обрушились все семь казней египетских, включая нашествие саранчи и огненный град. Вагнер называл ее маленькой потаскухой и Фамарью
[36] и швырялся в нее пустыми чашками. Агата хотела уточнить, что блудницы, по словам Иисуса, тоже могут войти в Царство Небесное, но передумала. Всегда полезно уметь держать язык за зубами. Наконец Кристоф выдохся, упал в кресло и простонал, чтобы неблагодарная дрянь принесла ему воды. Агата налила ему вина, подав со склоненной головой и опущенными глазами. Ее смирение Вагнера не обмануло, но смягчило.
Потом он гладил ее по голове и умолял не делать глупостей. Разумеется, он не ждал, что Агата останется девственницей до глубокой старости, но видит ли она, сколько горя женщинам приносят мужчины? Что Берте, что Урсуле, что ее собственной матери… Ведь, строго говоря, Эльзу отправили на костер за грехи отца, то есть тоже по вине мужчины. «Не повторяй их ошибок!»– предостерегал Кристоф. Усадив Агату на подушечку у своих ног, он долго рассказывал ей, что мужское семя – это яд, и если она все же решит покувыркаться с негодяем вроде этого эскулапа – а он точно негодяй, женщины других не выбирают!– то пускай хотя бы убедится, что он не оставит ей парочку сюрпризов напоследок. От некоторых можно избавиться с помощью ванночек и мазей с омерзительным запахом, но вот с нежеланной беременностью, не говоря уже о французской болезни, совладать не так-то просто. В конце Кристоф окончательно размяк и взял с Агаты обещание, что она будет осторожна, не потеряет осмотрительности и останется его разумной славной девочкой, которая всегда думает головой.
