Умница! Все-таки взяла себя в руки, несмотря на волнение.
–Мы приедем в Шварцвальд, как только Рудольф закончит дела в лечебнице. Будем жить под вашей крышей или в любом другом месте, где вы велите. Я буду заниматься науками и совершу такие открытия, что вся империя ахнет, клянусь вам. Просто дайте нам время!
Вот и все. Выдохлась… Урсула достала из сундука плащ и сделала несколько шагов в сторону Агаты, чтобы укутать ее. Какая нежная сестринская забота! Кристоф остановил ее резким жестом. Черта с два она получит его плащ – тот, за который он заплатил. Да на этой дряни нет ни единой нитки, которая принадлежала бы ей! Даже то, что осело в ее крохотном мозгу,– его заслуга! Она досталась ему неграмотной дикаркой, а сейчас, поглядите-ка, разговорилась!
–С чего ты взяла,– спросил он,– что я стану хватать тебя? Кто я, по-твоему? Ночной охотник? Бутцеграале?
[38] Да я просто убью твоего мужа, и дело с концом.
Агата побледнела и задрожала. Капли дождя оставляли на ее платье темные отметины. Она ввинчивалась взглядом в лицо Кристофа, пытаясь угадать, шутит он или нет.
–Тогда я покончу с собой,– предупредила она.– Все ваши труды пойдут прахом. Все, что вы делали ради Фауста, будет зря!
Ей не следовало говорить этого. Никому нельзя всуе произносить имя Учителя. Кристоф размахнулся и ударил ее по лицу – хлестко, больно, не жалея сил. Голова дернулась в сторону, Агата пошатнулась и едва не потеряла равновесие – больше от неожиданности, чем от удара. На бледной щеке проступил красный след.
Кристоф не хотел больше ее слушать. От упоминания Фауста ушам стало больно, а на душе – муторно. Агата была права: он трудился зря. Растил ее, как редкий цветок, а когда бутон раскрылся, оказалось, что все эти годы он трясся над сорняком.
–Ты похожа на свою мать,– сказал он.– Такая же жалкая, упрямая и глупая. Я не говорил тебе, что перед казнью предлагал ей помощь? Но Эльза отказалась. Она предпочла сгореть, лишь бы больше не видеть тебя.
Рот Агаты уродливо исказился. Ее платье намокло и теперь напоминало мешок. Кристофа охватило чувство глубокого омерзения: кней, к себе, к миру… В такие мгновения он жалел, что срок его Пакта истекает не завтра.
–Ауэрхан,– собственный голос прозвучал словно издалека. Казалось, он позволил кому-то другому распоряжаться своим телом и разумом.– Оторви ей голову.
Кристоф развернулся, чтобы не видеть больше ее лица и вообще никого из присутствующих. Он прыгнул на ступеньку, подобрав полы плаща, и забрался в карету, нахохлившись, как тетерев. Со шляпы стекала вода. Дождь барабанил по крыше, ветер свистел в окна. Он закрыл за собой дверцу, чтобы не слышать суету на улице: крики Хармана, отчаянные уговоры Урсулы и в конце – низкий нечеловеческий вопль Агаты, в котором страх смешался с болью.
Ауэрхану не составит никакого труда отделить ее голову от тела. Он принесет ее господину, чтобы уточнить, что делать дальше: упаковать в один из сундуков или бросить прямо здесь, в грязь перед Эльвангенским замком, на потеху местным зевакам. Ауэрхан не скажет ни слова, но Кристоф будет чувствовать его осуждение. Его каменное лицо выразит больше, чем могли бы сказать слова.
–Хватит. Не надо. Я передумал.
Он произнес это совсем тихо, но Ауэрхан услышал. Демон способен различить приказ господина даже сквозь толщу земли.
Крик Агаты оборвался. Дверь кареты открылась. Короб качнулся, когда Урсула, опираясь на руку Ауэрхана, забралась внутрь и села напротив Кристофа. Демон устроился рядом. Они не глядели друг на друга.
Тук-тук – несколько ударов тростью по крыше, и под чавканье мокрой грязи и постукивание рессор карета тронулась с места. Последним, что успел увидеть Кристоф из своего окна, была растерянная, испуганная Агата, которая сидела на земле, обхватив шею руками.
* * *
Урсуле потребовалось несколько часов, чтобы прийти в себя. Ее руки, сложенные на коленях, дрожали так, что Ауэрхану пришлось накрыть их своей большой ладонью. Этими же руками он взялся за голову Агаты, которая смотрела на него в испуганном недоумении. Этими же руками он взялся бы и за ее голову, вели так Кристоф Вагнер.
Сам виновник скандала сидел неподвижно, крепко сжав зубы и отвернувшись к окну. Прошел час или больше, прежде чем глаза его стали закрываться, и он, убаюканный качкой, задремал.
–Он простит Агату?– спросила Урсула шепотом, чтобы не разбудить Вагнера.
Ауэрхан вздохнул:
–Зависит от многого. Если она вскоре забеременеет и приедет навестить его счастливой замужней матроной, то нет, ни за что. Но, полагаю, Агата всегда сможет обратиться к Кристофу за помощью, если что-то пойдет не так. Он любит помогать, хотя с виду и не скажешь.
Больше ни разу за время их путешествия они не заговорили об Агате Гвиннер. Казалось, девушки с этим именем никогда не существовало. Они ехали до самого Шварцвальда почти без остановок, с короткими ночевками в трактирах. Обыкновенно Кристоф трепетно подходил к месту ночлега, но теперь выбирал первые попавшиеся забегаловки, лишь бы ему уступали место у камина. Урсула, за годы службы привыкшая к хорошим условиям, предпочитала спать на полу, лишь бы только не ложиться в провонявшую чужим потом кровать, где наверняка блохи воевали с клопами. Наутро все тело болело, и тряска в карете делала только хуже. К счастью, путь от Эльвангена до поместья занял всего три дня.
«Они перевозят меня, как мебель»,– с тоской думала Урсула, глядя на то, как один город за окном сменяется другим. Дождь следовал за ними по пятам, словно проклятие, брошенное Агатой. Временами он переходил в град, и тогда казалось, что крупные куски льда вот-вот разобьют стекло и влетят внутрь, калеча им лица.
Один лишь Ауэрхан был неизменно вежлив и предупредителен. На вторую ночь он принес Урсуле невесть где раздобытую перину и чистое одеяло, а еще свежее пиво и кусок мясного пирога. Она впустила его и даже закрыла за ним дверь. Если кто-то станет говорить, что она распутничает, так что с того? Кого теперь это беспокоит?
Ауэрхан поставил раздобытую еду на маленький столик у кровати. Кружка была наполнена до краев, но ему удалось не расплескать ни капли.
Был один вопрос, который Урсула не хотела задавать. Но она должна была узнать ответ.
–Вы вправду не слышали, как Зильберрад насиловал меня?– Она откусила кусок пирога, чтобы горечь этих слов не задержалась во рту.– Можете сказать правду?
Демон тяжело вздохнул и придвинул стул, опустившись на него с идеально ровной спиной, точно проглотил крестовину для пугала.
–Я действительно ничего не слышал.
–Но разве демоны не различают, как мышь скребется в норе? Не чуют, как хозяйка за сотню миль от них сожгла хлеб в печи?
Он мимолетно улыбнулся:
–Вы путаете нас с собаками, моя дорогая.
