–Что потом случилось с мадианитянами?
–Благодарение Ваал-Фегору, народ возродился.
–А что же сам Ваал-Фегор?
–О, за него переживать не стоит! Почти сто лет назад он женился на девушке по имени Онеста, а затем его назначили послом ада во Франции
[39]. Должность почетная и непыльная.
Постепенно Урсула привыкла к их разговорам. Она стала навещать отца Лукаса не только по воскресеньям, и каждый раз у него находилась для нее притча или забавная история. И прежде нечужие, теперь они сблизились еще больше – настолько, что Урсула напрямую спросила однажды, как демон может служить священником и не противно ли ему указывать прихожанам путь в Царствие Небесное. Отец Лукас только рассмеялся в ответ:
–Дитя мое, я могу показать вам дорогу до Нового Света. Но доберетесь ли вы туда?
Сдружилась она и с Бертой, даже нашла в ее словах зерно истины. В самом деле, если сидеть сложа руки, безделье сожрет твою голову. Раз не получается шить, почему бы не научиться готовить?
Берта была очень талантливой поварихой, не хуже мужчин. Она научила Урсулу сгущать миндальное молоко на углях и запекать цыплят, вялить и солить сельдь, делать ароматное инжирное пюре и воздушные клубничные тарты. Больше всего Урсула любила печь. Ей нравилось мять тесто, истязать, душить его, швырять на деревянную столешницу… Берта похлопывала ее по спине и хвалила.
–Тесто должно страдать,– говорила она.– Так оно станет только лучше.
Однажды утром Урсула проснулась с ощущением легкого теплого счастья и верой в то, что сегодня произойдет нечто особенное. В то мгновение, когда она распахнула окно и вдохнула сырой рассветный воздух, она вдруг решила, что отправится в путешествие. Не желая терять времени и боясь, что в последний миг испугается и передумает, она сбежала в сад и отыскала там Ауэрхана.
Не изменяя своей обычной учтивости, он отметил, что сегодня она невероятно хороша собой. Демон почти не удивился, когда Урсула поделилась с ним своим намерением ехать в город. В Эльвангене никто из них так и не развлекся, а коротать лето в лесу в ожидании, пока главный враг ее вернется,– так себе занятие. Агаты больше нет, так что и прислуживать некому. Вряд ли господин Вагнер будет возражать.
–Не будет, уверяю вас,– согласился Ауэрхан, с видимым удовольствием наблюдая за Урсулой.– Не могу передать, как приятно видеть вас в приподнятом настроении!
–Проповеди отца Лукаса действуют на меня душеспасительно.
Ей хотелось посмотреть, как демон поморщится при этом упоминании, но лицо Ауэрхана осталось непроницаемым. Он только уточнил:
–Куда вы желаете отправиться? Во Фрайбург, полагаю?
–Нет. Я собираюсь в Оффенбург.
* * *
Агата никогда, за исключением детских лет в Оффенбурге, не жила без прислуги. Она не делила комнату и постель ни с кем, кроме Урсулы, не вела хозяйства и даже не штопала одежду, хотя Урсула ее учила. По задумке Кристофа, Агате не должны были понадобиться эти навыки. Теперь же она чувствовала себя бесполезной и безрукой.
Они так и жили с Рудольфом в небольшой комнате в мансарде. Агате удалось кое-как отчистить синее платье, но ходить в нем все равно было негде: не щеголять же в шелках среди местных кумушек. А то платье, которое ей одолжили, следовало вернуть – племянница фрау Шольц не выглядела богачкой, которая может разбрасываться одеждой. Тогда ей впервые пришлось попросить у Рудольфа денег. Он удивился, но без возражений дал жене пять серебряных рейхсталеров, чтобы она могла заказать себе одежду у портнихи.
Постепенно размеренная жизнь в лазарете затянула ее. Простая еда, которую стряпали монахи для больных, первое время казалась Агате безвкусной, но вскоре она научилась находить прелесть и в этой скромности. Среда и суббота считались постными днями. По пятницам подавали рыбу. Иногда они лакомились телятиной – Рихтер объяснил, что пора баранины еще не подошла. Для Агаты это было в новинку: вШварцвальде у них было на столе любое мясо, какое бы ни пожелал Кристоф Вагнер, независимо от времени года.
Они с Рудольфом вставали чуть свет, завтракали и спускались в кабинет к первым пациентам, которые обыкновенно не заставляли себя долго ждать. Больных в лазарете всегда было много, так что у них троих едва хватало рук на всех. Им помогали монахи, но и те сбивались с ног. Тщательнее всего следили, чтобы в лазарет не проник зараженный чумой. Зато гнилая горячка навещала их частенько. Агата терпеливо делала перевязки и следила за симптомами, делала записи и присутствовала на вскрытиях.
Ее мир уменьшился до нескольких этажей лечебницы и внутреннего двора с отцветшими яблоневыми деревьями. Удивительно, но каждый раз, засыпая рядом с Рудольфом, она желала проснуться в том же самом мире. Они могли не сказать друг другу ни слова за целый день, но по вечерам, после ужина, не умолкали до полуночи.
Каждую ночь Рудольф ложился на нее, успокаивая своей тяжестью, своим шепотом и большими теплыми ладонями. В эти мгновения Агате казалось, что никогда прежде она не была такой цельной, такой наполненной. Какие бы тревоги ни преследовали их днем, ночью они должны были слиться воедино, вплавиться друг в друга, заключить великий союз, подобно меркурию и сере во время рубедо
[40]. Агату веселила мысль, что в конце их мистерии тоже выделялся магистерий – жизненный эликсир. Она смеялась, и Рудольф смеялся вместе с ней, прижимая свой мокрый лоб к ее лбу.
А потом они лежали, повернувшись друг к другу, и говорили о прожитом дне. Веселого в этих разговорах было мало. Морщинка у Рудольфа между бровями делалась с каждым днем все отчетливее и глубже.
–Они разыскивают метку дьявола на телах несчастных женщин,– говорил он, подложив локоть под щеку.– Сбривают все волосы и ищут место, где их пометил Люцифер. Будто бы это островок кожи, нечувствительный к боли. Дознаватель прокалывает иглой каждое подозрительное пятнышко и смотрит, выступила ли кровь, больно ли подозреваемой… Уж мне ли не знать, сколько на человеческом теле может быть старых шрамов или рубцов! У меня в голове не укладывается такое варварство!
Говоря это, он обнимал ее и нащупывал кончиками пальцев рубцы от кнута – далекий привет из детства. Агата знала о ведьминых метках, пожалуй, побольше, чем Рудольф. Они действительно прятались в укромных местах: вухе или в заднем проходе, между пальцами на ногах или под ногтями. Разумеется, толковый дознаватель отыскал бы их без труда, вот только те, кто на самом деле заключил договор с нечистым, не пополняют ряды обвиняемых. Они занимают противоположную сторону: становятся обвинителями или зрителями, лакомятся чужими страданиями и наслаждаются чужой беспомощностью.
