–Решили принести меня в жертву как девственника?– спросил Кристоф. Доктор улыбнулся, но не стал острить в ответ.
Оказалось, он хотел показать Кристофу дом, скрывавшийся в глубине леса. Тот был старый, темный и неприветливый, с загнутыми вовнутрь крыльями, объединенными деревянной галереей. Когда-то, вероятно, перед домом был разбит сад, но бывшему хозяину не было до него никакого дела, и участок зарос травой. Высохший фонтан с каменной статуей позеленел от мха и плесени. «Унылое местечко»,– подумал Кристоф, но промолчал. Оказалось, правильно сделал, потому что Фауст неожиданно обернулся к нему и сказал, указывая на дом:
–Это тебе.
Кристоф хотел переспросить, но Доктор поднял руку, запрещая ему говорить.
–Тебе достанется после меня много всего: шахты, земли и серебро,– продолжил он.– Но это поместье, Кристоф,– не то, что ты унаследуешь. Это подарок. Чтобы ты меня помнил.
Кристоф сглотнул. В горле неожиданно пересохло.
–Так ведь пока вы скончаетесь,– пробормотал он,– этот дом в труху рассыплется.
Он был горд собой, потому что вовремя прикусил язык и не сказал «эта развалюха». Молодец, Кристоф!
Но Фауст не улыбнулся. Он в последнее время вообще улыбался редко.
–Не беспокойся,– ответил он.– Ждать осталось не так долго.
Кристоф тогда ничего на это не ответил. Сказать по правде, он постарался выбросить эти слова из головы уже в следующее мгновение. Одна только мысль о смерти Фауста приводила его в такой ужас, что все тело каменело. Взглядом он искал и находил в лице Фауста едва наметившуюся тень прежней усмешки. «Все будет хорошо»,– твердил он себе. Все будет хорошо еще много лет, так долго, что этот дом успеет окончательно обветшать и рухнуть, прежде чем Доктор умрет.
* * *
Ранним утром апрельского дня 1540 года в «Штауфенских львах» прогремел взрыв. Он разбудил хозяина и его жену, которые сразу догадались об источнике шума: кроме комнаты номер пять, постояльцев в этот день в трактире не было. Трактирщик долго мялся у двери, кряхтя и покашливая. Накануне человек в красном плаще с аккуратно подстриженной бородой созвал к себе гостей и кутил с ними до самого утра. То и дело он посылал на кухню за вином и приказывал ставить на стол лучшее мясо. Гости разошлись, только когда луна уже сползла к самым крышам.
Трактирщик хотел узнать, все ли в порядке у достопочтенного господина, но дверь ему никто не открыл. Приложив ухо к замочной скважине, он не услышал ни звука. На случай чего у хозяина имелся запасной ключ, но он так и не решился им воспользоваться.
Кристоф Вагнер не слышал взрыва. Эту ночь Фауст велел ему провести в новом доме в Шварцвальде. Сказал, что хочет покутить с друзьями без свидетелей.
–Что вы мне там прикажете делать?– удивился и обиделся Кристоф. Он бы тоже, между прочим, хотел покутить!
–Можешь напиться до беспамятства, друг мой. В погребе хранятся две бочки с отличным вином. Я договорился с бывшим владельцем, что вино останется нам. Осуши их обе, если сможешь. Я разрешаю.
–В котором часу я буду нужен вам завтра?
Доктор задумался, пожевал губами.
–Можешь не спешить. Приезжай к полудню.
Кристоф провел самую тревожную ночь в своей жизни – тревожнее даже той, когда люди князя-епископа ворвались в осажденный город. Он не взял в рот ни капли спиртного: покружил вокруг бочек, но так и не смог к ним прикоснуться. Оставаться одному в холодном полузаброшенном доме оказалось жутко. Кристоф припомнил, что еще ни разу за свою жизнь не ночевал совсем один. А тут еще и дом не посреди города, а в лесной чаще. Снаружи не скрипят колеса телег, не переругиваются стражники, не стучат деревянными ботинками пьянчуги, возвращаясь домой из кабака… В такой тишине Кристоф не бывал ни разу.
Мебель в доме имелась, хотя и немного. На втором этаже отыскалась кровать, пригодная для сна. Кристоф полночи проворочался с боку на бок и под утро забылся коротким беспокойным сном. Фауст просил явиться к полудню, но уже к семи Кристоф понял, что не пробудет в этом доме ни часу дольше. Где те блаженные времена, когда Фаусту или Мефистофелю приходилось будить его тычками и затрещинами? Он и сам не понял, отчего так неистово гнал несчастного коня. Быстрее, быстрее, лишь бы вырваться из этого проклятого леса!
На пороге трактира его неожиданно встретил хозяин. При виде его озабоченного лица Кристоф догадался: что-то не так.
–Слава богу, вы тут!
Ни один трактирщик еще не приветствовал его такими словами.
–Господин ваш с самого вечера не покидал своей комнаты. А утром я услышал шум, словно бочка с порохом взорвалась. С тех пор там тихо. На стук не изволит отвечать.
Кристоф бросил слуге поводья.
–Так чего же ты, дурная твоя голова, не зашел и не проверил?!
Трактирщик развел руками:
–Так я стучал! Даже наружу вышел: окна закрыты, ставни целы. Не вламываться же мне к почтенному гостю, в самом-то деле.
–В самом деле,– зачем-то вполголоса повторил Кристоф и направился к лестнице.
Чудовищные мысли метались у него в голове. Что, если Мефистофель все-таки убедил Доктора в бесполезности глупого слуги, и они решили улететь без него? Учитель ведь такой наивный! Ну ничего, успокаивал себя Кристоф. Если и так, он объездит Германию вдоль и поперек, пока они снова не встретятся.
Он немного постоял перед дверью Фауста, не решаясь постучать. Наконец прочистил горло и решительно стукнул кулаком по крашеному дереву:
–Мой господин, я здесь! Может, вам завтрак подать?
С той стороны ему ответила тишина. Не то спокойствие, которое царит в комнате, где кто-то спит, а пустая, равнодушная тишина безлюдного жилья. Кристоф еще немного постоял на пороге, а затем спустился и взял у трактирщика запасной ключ. Он распахнул двери, ожидая увидеть пустую комнату, где не будет ни вещей, ни следов того, что тут кто-то жил, если не считать грязных тарелок на столе.
Он совсем не был готов к открывшейся перед ним картине. А потому застыл на пороге, пока разум медленно принимал увиденное. Кто-то мертвый в одежде Фауста лежал ничком на полу. Вместо головы у него была мешанина из крови, мозга, волос и осколков черепа. Левая рука и правая нога были оторваны, плащ покрыт свернувшейся кровью. В воздухе висел запах крови и серы.
Кристоф простоял неподвижно полчаса или даже больше. Ему не было страшно. Его словно кто-то незримый замуровал в собственном теле, не давая ни пошевелиться, не испытывать какие-либо чувства. Разрешалось только отмечать и запоминать, как во время учебы.
«Нельзя зевать и ловить ворон. Нельзя рисовать гениталии на полях книг. Нельзя отпускать скабрезности. Только усидчивость и внимание!»
На столе лежит конверт из плотной бумаги, скрепленный красной печатью. Рядом стоит единственный кубок, из которого накануне, должно быть, пили вино. Кровавые отпечатки пальцев по всей комнате: на мебели, покрывале, на деревянных панелях… Кристоф медленно закрыл за собой дверь, подошел к столу и, найдя там нож, аккуратно взломал печать конверта. Он даже взялся за спинку стула, чтобы отодвинуть его, но пальцы наткнулись на что-то холодное и липкое. Он вытер руку, не глядя, но ощущение липкости не проходило. Значит, на эту руку больше нельзя смотреть – ее просто нет.
