Но Вагнера не было. Была только она сама и годы обучения у нее за спиной.
Готовиться к вызову приходилось втайне от Рудольфа. Мефистофель являлся людям по средам, между десятью часами вечера и полуночью. Хорошее время: Рудольф проводил вечера среды и пятницы в Ягстторге, где тайком от князя-пробста все же помогал дознавателю «штопать» ведьм и колдунов перед казнью. Возвращался он обычно сильно за полночь, так что у Агаты было много времени. Как бы ей ни хотелось сделать все быстро, голос Ауэрхана в ее голове напоминал, что демоны обожают спешку. В спешке люди ошибаются, а демонам только того и надо.
Как полагается перед ритуалом, Агата выдержала трехдневный пост. К счастью, в ее положении отказ от еды ни у кого не вызывал вопросов. Все эти три дня она старалась оставаться сдержанной – не злиться и не радоваться, не смеяться и не плакать. Разум должен был напоминать спокойную поверхность озера, не тронутую рябью.
До новолуния оставалось четыре дня. Солнце зашло с полчаса назад, и Агата к этому времени успела завершить все приготовления: разложила на полу вырезанные из бумаги три круга и тщательно очертила внешний ножом так, что на досках остался тонкий светлый след от острия. Кристоф Вагнер предпочитал помещать в круг вызываемых демонов, но Агата не была уверена, что справится с их попытками прорвать барьер, и потому готовила защиту для себя. Когда демон остается снаружи, это безопаснее для начинающего мага, но не для людей вокруг. Однако Агата сомневалась, что сифилитики и нищие в лазарете покажутся Мефистофелю лакомой добычей.
Сразу за внешним кругом она положила нарисованную красными чернилами печать. Большая удача, что для вызова этого демона не требовалось ничего сложного: ни повивальной веревки, ни трех монет, что вернул бы тебе нищий у церкви. Она не встретила также указаний на то, что Мефистофеля требуется сечь можжевеловыми ветками или, напротив, совокупляться с ним, чтобы сделать более сговорчивым. В гримуаре лишь коротко упоминалось, что, если он явится в облике медведя, договориться с ним почти невозможно. Нужно дождаться, пока он примет вид человека.
Вдоль внешнего круга Агата расставила свечи, но никак не могла заставить себя зажечь их. Время уже перевалило за одиннадцать, а она снова и снова проверяла цельность кругов и перечитывала надпись, нанесенную на второй: «In principio erat Verbum, et Verbum erat apud Deum, et Deus erat Verbum, hoc erat in principio apud Deum, omnia per ipsum facta sunt». Это было начало Евангелия от Иоанна – того самого, которое она знала наизусть и которое читала, когда Рудольф и Рихтер отправились помогать Максу Краузе. Несколько раз она сбивалась, ей казалось, что в слове допущена ошибка, и тогда она начинала проверять заново: свечи, круги, печать…
Сердце стучало о ребра, руки дрожали от волнения. Что бы ни случилось, главное – не выходить из круга и не соглашаться ни на какие встречные предложения Мефистофеля, единственного демона, чье имя было под запретом в доме Кристофа Вагнера.
Наконец она заставила себя остановиться. Хватит! У нее оставался какой-то час на то, чтобы попытаться докричаться до Мефистофеля и попросить его об услуге. Если все пройдет, как надо, печать заставит его пойти на соглашение, а если нет – они попрощаются, ничего друг другу не отдав. Невелика беда.
Она встала в центре комнаты. Свечи горели ровно и тихо. Агата сочла это хорошим знаком. Опустив взгляд на носки своих туфель, убедилась, что они не касаются внутреннего круга. Медленно набрала в грудь воздуха и выдохнула. Тени колыхались по углам, и казалось, что в мансарде уже кто-то есть. Сквозь щели в окнах жалобно поскуливал ветер. Она знала все эти скрипы, стоны и шорохи, которые еженощно сопровождали ее отход ко сну. Но во время ритуала они обретали новые оттенки.
–Всемогущий Боже, вечный Адонай, сотворивший все, что на небе и на земле,– начала Агата нараспев, слегка покачиваясь с пятки на носок и обратно, чтобы поймать нужный ритм. Закрыла глаза, но не сумела держать их закрытыми, поэтому старалась смотреть только на пламя. За молитвой последовали первые стихи Евангелия от Иоанна, и лишь затем настал черед заклинания:– Заговариваю тебя, дух Мефистофель, словами Elohym, Escha, Eloha…
Заклинание было кратким и в основном состояло из имен прочих духов, а еще из звезды Мефистофеля, что определяет его нрав и привычки. Ей всегда было интересно, что чувствует демон, когда слышит призыв человека? Раздражает ли это его, как писк комара в ночной тишине, или вызывает нестерпимое желание устремиться на зов? Агата так и не спросила об этом Ауэрхана, хотя давно собиралась.
Заклинание кончилось. Она прочла его на одном дыхании, не остановившись и не споткнувшись. Сквозняк колыхнул свечи. Тишина сгустилась. Двумя этажами ниже надрывно закашлялся один из пациентов. От резкого звука Агата дернулась. Главное – не шагнуть ни вперед, ни назад, не выйти из круга и не повредить его случайно. Ее предупреждали, что на зов может явиться кто угодно, не всегда приходит нужный тебе демон.
На лестнице раздались шаги, скрипнула предпоследняя ступенька. Агата выпрямилась, словно для того, чтобы показаться демону выше. Так кошки изгибают спину, чтобы отпугнуть собак. Дверь открылась. Пространство за ней окутывала плотная тьма. В полнолуние туда падал свет из окна, так что входящего можно было рассмотреть во всех деталях, но в часы темной луны эта часть комнаты погружалась во мрак.
Вошедший замер на пороге. Молчала и Агата, ожидая, когда дух заговорит первым. Судя по очертаниям, вид он имел вполне человеческий и был отнюдь не гигантского роста. Она не могла разглядеть его лица, зато он ее, стоящую в круге света, должно быть, видел прекрасно.
Пришелец сделал несколько шагов к кругам и остановился у самого края. Перед ней был Рудольф – бледный, с тенями под глазами, с волосами, выбившимися из-под ленты. Глаза его двигались быстро-быстро, взгляд перебегал с печати на круги, с ее лица на коптящие свечи, будто он пытался убедить себя, что происходящее ему мерещится.
–Что тут происходит?– хрипло спросил он.
Агата втянула носом воздух – от его плаща пахло лекарствами. Этот запах повсюду сопровождал Рудольфа. Но демонам легко запутать человека. Мефистофелю ничего не стоит принять вид ее мужа, но он может ошибиться в какой-нибудь мелочи: сказать то, чего никогда не сказал бы настоящий Рудольф, оступиться там, где человек не допустил бы оплошности… Поэтому она хранила молчание, ожидая, что будет дальше.
«Рудольф» закрыл глаза и провел ладонями по лицу. Лента, которой были стянуты его волосы, развязалась и упала на пол, длинные пряди рассыпались по плечам. Он нервно засмеялся и стал ходить по комнате.
–Я убеждаю себя, что это какой-то глупый розыгрыш в духе Рихтера. Хотя даже он не стал бы заходить так далеко…
Он остановился в нескольких шагах от нее.
–И это после того, как я до хрипоты убеждал Киблера и его шайку, что Шпренгер и Крамер
[46] – не более чем пара шарлатанов! Конечно, не так напрямую, я ведь не идиот, но все же напоминал им, что единственная книга, где сокрыта истина,– это Святое Писание. Но знаешь, чего я не говорю таким, как Киблер? И даже не посвящаю в это отца Эберхарда?
