Вообще-то Кристоф и сам вернул бы монету. Если она серебряная, это уже похоже на настоящую кражу, а от преступлений он старался воздерживаться. Но такое открытое обвинение оскорбило его до глубины души.
–Вы сейчас назвали меня вором, Доктор?
Фауст задумался ненадолго, а потом протянул руку ладонью вверх.
–Нет, если отдашь мне мою вещь и извинишься.
Кристоф упрямо упер руки в бока.
–Обидные вещи говорите, господин! Думаете, раз вы богаче, так имеете право обвинять меня во всем подряд?
Не будь это Фауст, Кристоф уже полез бы в драку. Вылетел бы с работы, но свою честь бы отстоял. Но чем дольше эти глаза смотрели ему в лицо, тем меньше злости оставалось в сердце. Да и серебряник начал нагреваться под рубашкой. Сначала Кристоф решил, что всему виной тепло его тела – в комнате стояла духота. Но монета нагрелась так, что, казалось, вот-вот прожжет кожу. Он сцепил зубы, укусив себя за щеку, но не помогло: из глаз брызнули слезы.
–Ничего. Я. Не крал,– упрямо повторил он.
Как по волшебству, монета остыла, приятно охладив кожу.
–Ступай, раз так,– улыбнулся Фауст.
Кристоф развернулся и распахнул дверь, которая теперь открылась беспрепятственно. За ней его ждала троица огромных черных псов. При виде парня собаки оскалились. Ни разу в жизни он не видел псин с такими огромными, как тыквы, головами и пастями, в которых легко поместились бы его руки. Губы псов дрожали, в тусклом свете розовели полоски десен, с брылей капала слюна. Их рык отдавался в позвоночнике Кристофа.
–…Но сперва отдай то, что ты украл,– терпеливо повторил Доктор.
Кристоф попытался захлопнуть дверь, но одна из собак бросилась на него. Он отскочил назад, споткнулся о выступающую доску и шлепнулся на зад. Закрылся локтем, ожидая, что псина наскочит на него, но ничего не произошло. Когда он отвел руку, собак уже и след простыл. Сердце колотилось как сумасшедшее, но теперь он уже не мог отступить. Никто не имеет права называть его вором, не доказав этого!
Доктор смотрел на юношу с любопытством, склонив голову.
–Да пошел ты!
От обиды голос Кристофа дал петуха. Мефистофель тихо рассмеялся.
–Милый мальчик, ты ведь даже не знаешь, что взял.
Бархатный голос Фауста окутывал его. Кристоф встал на ноги, отряхнул пыль со штанов и собрался уходить, но ледяной шепот Мефистофеля пригвоздил его к полу.
«Стоять»,– велел он, и Кристоф остановился. Как он ни пытался сойти с места, подошвы будто гвоздями прибило к доскам. «Подойди». В ноги словно вставили спицы, заставляя делать шаг за шагом, пока Кристоф не остановился перед столом. Взгляд его упал на почти нетронутые ребрышки. Мефистофель взял свою кружку и выплеснул остатки вина в камин. Огонь яростно зашипел. Гость взялся за кувшин и заново наполнил кружку, придвинув ее к Кристофу: «Пей».
Тело больше не принадлежало ему. Как бы он ни сопротивлялся, рука сама схватила кружку. В нос ударил резкий запах мочи, как от ночного горшка. Кристоф изо всех сил сжал губы, чтобы коварная рука, переставшая повиноваться, не плеснула нечистоты ему в рот. Плечо свело судорогой, а локоть, казалось, сейчас треснет. Мефистофель сложил руки перед собой и поднял брови, с интересом наблюдая за борьбой. Шею пронзило острой болью. Вонь сделалась такой сильной, что защипало в глазах. Еще немного, и рука вылетит из сустава…
–Довольно.
Фаусту достаточно было сказать слово, и Кристофа отпустило – резко, словно из него выдернули крючок. Пальцы разжались, и кружка упала на пол, расплескав вино. Он запыхался, будто пробежал десять раз по лестнице туда-сюда. По вискам текли ручейки пота.
–Можно подумать, твоя жизнь от этого зависит.– Доктор тоже отчего-то выглядел уставшим.– Иди домой. Никому не продавай и не дари то, что украл у меня. Это талисман Агриппы, знак Луны, выгравированный в серебре. Он поможет тебе никогда не уставать в дороге.
Кристоф так и не понял тогда, разочаровал он доктора или позабавил. Много лет он собирался задать Фаусту этот вопрос, но так ни разу и не спросил. В ту ночь домой он не вернулся – работы в трактире было много, и хозяин разрешил ему устроиться в свободной комнате, в нескольких шагах от места, где спали Фауст и Мефистофель. После ужина доктор в одиночестве спустился к Лютеру и долго слушал, не перебивая и не вступая в разговор. Когда студенты разошлись, Лютер и Фауст заняли стол в углу и до самого рассвета беседовали, наслаждаясь компанией друг друга.
Ворочаясь на соломенном матрасе, Кристоф успел сотню раз пожалеть о своем упрямстве и еще сотню – порадоваться своей победе. Только почему-то у победы был неприятный привкус мочи. Он извлек из-за пазухи монету и долго рассматривал выпуклый рисунок: крест на нем совсем не походил на Луну.
Утро застигло его врасплох, как преступника. Откуда-то он знал, что новый знакомый покинет сегодня трактир, поэтому кубарем скатился вниз. Лютер уже ушел, и Фауст сидел у окна один. Лицо у него посерело от бессонной ночи, но на губах бродила мечтательная улыбка.
Кристоф сел напротив и положил на стол серебряную монету. Фауст даже не взглянул на нее.
–Я не воровал. Она выпала из седла, и я подобрал. Я бы вернул, когда рассмотрел, что на ней нарисовано.
–Почему тогда не отдал сразу?
Кристоф поморщился, как от зубной боли.
–Потому что вы меня подозревали, и как бы оно выглядело, если бы я после этого возьми да вытащи вашу дурацкую монету из-за пазухи?
Фауст улыбнулся:
–Теперь хорошо рассмотрел?
–Да. Но оно все равно не похоже на Луну, вы уж простите. Ни капельки.
Доктор задумчиво провел пальцем по неровным краям талисмана. Потом вдруг подвинул его к Кристофу.
–Пусть будет тебе подарок. Скажи-ка мне, Кристоф, как твой батюшка посмотрит, если я найму тебя в услужение?
«Будет счастлив, как осел, с которого сняли поклажу»,– подумал Кристоф, но вслух сказал:
–Проплачет три дня, господин.
Глава 3
Наутро после Рождества Агата Гвиннер вела себя как глухонемая. Когда фрау Фальк вывела ее на порог, на ходу заправляя черные волосы под чепец, девочка даже не поздоровалась со своим благодетелем и словно не заметила, с какой помпой организовано путешествие. Поезд из кареты и двух груженных всякой всячиной саней выглядел так, словно ему предстояло проделать немалый путь. Хотя Кристоф заверял совет, что они двинутся на юго-восток в Вайссенбург, где он передаст Агату под присмотр своей тетушки – почтенной пожилой вдовы, доброй католички, воспитавшей троих детей,– на деле их путь был гораздо короче и вел на юг.
Путешественники намеревались проехать вверх по реке Кинциг, что брала свое начало у небольшого городка Лоссбург, текла через весь Шварцвальд и впадала в Рейн. Темные угодья Шварцвальда и служили их истинной целью. К ним вела дорога, проложенная еще римлянами. Она начиналась в Оффенбурге, а заканчивалась в городе, именуемом некогда Ара Флавиа, а ныне Ротвайль. Кристоф мог бы поделиться этими бесценными знаниями с новой воспитанницей, если бы та проявила к ним хоть малейший интерес. Но Агата казалась совершенно равнодушной как к цели путешествия, так и к родному городу, который покидала без всяких сожалений. Не попрощалась она ни с площадью, где сожгли ее мать, ни со зловещим шпилем церкви Святого Креста, ни с собственным домом, где остался ее отец один-одинешенек…
