Как по мне, нет преступления хуже легковерия, хотя за него и не наказывают. Я имею в виду простачков, которые верят вранью продавцов подержанных автомобилей или думают, что если на входном билете написано «вы обязаны купить минимум два напитка», то это уже закон. Ну и девчонок, которые ведутся на любую хрень, что им втирает парень, чтобы затащить их в койку. Вот прямо всему верят. Дженни была продуктом преступного ротозейства. Типичная дурочка, очарованная фотографиями в глянцевых журналах и думающая, что детей аист приносит. Месяца через три она посмотрит на свой округлившийся животик и поймет, что ее жестоко обманули. И поимели.
Когда я только начал встречаться в Руни и узнал, что ее соседки –две восемнадцатилетние девчонки, только что приехавшие из какого-то захолустья, которых она взяла под свое крыло, у меня было два варианта: или замутить с ними втихаря, или стать им старшим братиком. Поскольку оказалось, что Руни мне вполне хватает, я выбрал второй вариант.
И вот мы стали брать Дженни и вторую соседку, Кошечку (урожденную Маргарет), с собой –на вечеринки, в кино или просто покататься: садились в машину и наматывали милю за милей от нечего делать.
Кошечка была нормальная девчонка, крутая, вполне соображала, что к чему, хотя и была младше Дженни на полгода. А вот Дженни –просто катастрофа. Ее наивность могла бы показаться кокетством, уловкой, если бы не поставлялась в комплекте с нереальной глупостью. Простодушие и глупость –разные вещи, а в сочетании они дают такую приторную тупость, что страшно становится.
Почему мы подпускаем к себе таких людей, почему позволяем им выбирать нас в качестве покровителей или, скорее, начинаем опекать их?
В моем случае, думаю, всё дело в прошлом, в обрывках воспоминаний о поступках, о которых даже думать не хочется. Я всю жизнь один, и этой детской природной чистоты во мне сроду не было. Поэтому я всегда искал ее в других людях, и Дженни с Кошечкой были для меня как бы социальным проектом. Не то чтобы я много ими занимался, но приятно было видеть, что они наслаждаются своей юностью –образцовой такой, как у Нормана Роквелла
[29], Эдгара Геста
[30], в рекламе пепси и прочее.
Позвольте представиться: Кеннет Дуэйн Маркэм, тридцать лет, филантроп. Отправляю хороших девочек в летние лагеря (если уж не вышло тра-ха-ха-хнуть). Можно сказать, что я руководствовался благими намерениями –в плохом смысле. На одной из вечеринок, куда мы притащили Дженни, я встретил Роджера Гора. Он был (и есть, и будет, пока его морда не встретится с моим кулаком) смазливым чуваком, который умел себя подать (даже в одежде, которая на других парнях выглядела затрапезно, он смотрелся шикарно) и обладал достойной восхищения способностью избегать честного труда. Его отец владел сетью каких-то магазинов, и Роджер не нуждался в деньгах. Иногда он ради развлечения устраивался работать в какие-то странные места: стрелочником на железной дороге, продавцом мыла или ночным сторожем, но нигде долго не задерживался. Он брался за тяжелую работу по той же причине, что начинающие романисты: чтобы потом говорить, что он работал там-то и там-то и знает жизнь. Строил из себя Роберта Руарка
[31], эдакого пролетария с волосатой грудью. Короче, Роджер был фальшивкой, но фальшивкой весьма смазливой и обаятельной, и смотрелся шикарно даже в том, что –ну, про это я уже говорил.
Знаете, как бывает, когда студент идет в клуб, где собираются и белые, и цветные, знакомится там с представителем местной богемы, приглашает его на «маленькую дружескую вечеринку», и в результате к нему припираются все, кому не лень? Это была именно такая вечеринка. Дом битком набит, причем половина –глупые сосунки из Калифорнийского университета, а половина –прожженные чернокожие в ярких шмотках. Для белых деток просто находиться в одной комнате с неграми уже было волнующим приключением, а черные отбросили всякое чувство собственного достоинства, мастерски отплясывали ватутси
[32] и старались выхлебать как можно больше дармовой выпивки. В душе, конечно, одни других ненавидели.
Мы зашли, и я сразу увидел Роджера во всей красе. Он пытался затусить с двумя черными чуваками, с которыми я был немного знаком. Они было снизошли до него, но сразу стало понятно, что с этим белым они не настроены корешаться и старину Роджера ждет разочарование; скоро его слащавая улыбка стала натянутой, и я смекнул, что его отшили. Как только он отошел, я повел Руни и Дженни знакомиться с черными парнями. Роджеру девочек представлять необязательно, он сам к ним потом наверняка подвалит, а вот эти чуваки были люди крутые, в смысле классные.
Один из них работал экспедитором у крупного дистрибьютора звукозаписывающей компании, а второй –ассистентом в дорогой мужской парикмахерской (ну как ассистентом: «Джерри, принеси кофе», «Джерри, принеси мистеру Бентли его ботинки», «Джерри, сбегай за…» ивсе в таком духе).
–Здорово, чувак, как жизнь?
–Норм, а как сам? Сто лет тебя не видал.
–Ну да, дела.
–Да, ты прямо такой деловой стал, охренеть.
–Ну, а как ты думал. Хлеб с маслом на стол с неба не падает.
–Ага, и капуста в карман тоже.
–Не поспоришь.
Дженни стояла, с любопытством оглядываясь вокруг,что она, интересно, думала об этой компашке? Руни, как обычно, тащилась от всего происходящего и пожирала меня глазами, от чего тащился я. Я кивнул на парней и сказал:
–Джерри, Уиллис, знакомьтесь: это Руни и Дженни.
У Кошечки в тот вечер было свидание. И не абы с кем –с аудитором из Санта-Моники!
–Приятно познакомиться,– ухмыльнулся Джерри. У этого парня самые красивые зубы в Штатах; он прекрасно об этом знал и при каждом удобном случае разевал рот шире входа в Китайский театр Граумана
[33].
–О-очень приятно,– сказал Уиллис. Я знал, что он мне подыгрывает –подкатывает к Руни, чтобы я почувствовал себя крутым.
Я легонько двинул его кулаком в бицепс, и мы с девчонками почапали дальше. Поздоровались с хозяином (редкий козел) и пошли в спальню кинуть куртки. Но на куртках и пальто, сваленных на кровати, целовалась парочка УКЛАдчиков
[34], поэтому мы положили свои на подоконник. Вечеринка обещала быть занудной. Из гостиной ревел ритм-энд-блюз, из столовой –дешевый поп, а в коридоре они накладывались друг на друга.
