Внезапно он что-то нащупал в кармане и остановился. Справа от него, не замечая ничего вокруг, играла на двух автоматах сразу матрона лет пятидесяти, на каблуках, в ярких лиловых капри и блузке «Шип-эн-Шор». Она азартно бросала монетки и по очереди дергала рычаги автоматов. Запас четвертаков в ее бумажном стаканчике казался неисчерпаемым. В этой женщине было нечто сюрреалистическое: лицо лишено всякого выражения, глаза смотрят в одну точку, только руки, как у робота, двигаются. Лишь когда звук гонга возвестил чей-то выигрыш, она подняла взгляд. И тут Костнер понял, насколько преступен, аморален и страшен Вегас и весь этот легальный игорный бизнес, расставляющий свои ловушки с аппетитными приманками перед наивными людьми: лицо женщины, посеревшее от ненависти, зависти и желания, будто застыло во временипросто потому, что другой одурманенный выиграл небольшой джекпот, который еще глубже затянет его в омут, соблазняя удачей и везением. Да, выигрыш –это самая яркая приманка в полном отчаявшихся рыбешек море.
То, что Костнер нащупал у себя в кармане, оказалось серебряным долларом. Он вынул его, оглядел.
Изображение орла почему-то ужасно его позабавило.
От полного безденежья его отделяло каких-то полшага, но еще оставалось то, что крупные игроки называют «преимуществом»: одна последняя нераскрытая карта. Один серебряный доллар, новенький, блестящий, извлеченный из кармана, оказавшемся не столь глубоким, как омут, в который собирался с головой нырнуть Костнер.
«А, к черту всё»,– подумал он и повернулся к автоматам.
Он думал, что долларовых автоматов уже не осталось,– не было смысла их держать после того, как Монетный двор США объявил о нехватке металлических денег. И все же среди одноруких бандитов для десятицентовиков и четвертаков затесался один долларовый, с джекпотом в две тысячи долларов. Костнер заулыбался, как дурак. Помирать, так с музыкой. Он бросил свой доллар в щель и ухватился за тяжелую, хорошо смазанную ручку из литого алюминия и штампованной стали. На конце у нее был большой пластиковый шарик, сделанный так, чтобы удобнее было тянуть –хоть весь день дергай, не устанешь.
Костнер не стал обращаться к вселенной с молитвами и просто потянул ручку.
Она родилась в Тусоне. Мать у нее была чистокровной индианкой чероки, а отец –каким-то бродягой, мать работала в забегаловке для дальнобойщиков, и он заглянул туда, чтобы съесть стейк с гарниром. Мать еще не отошла от какой-то неприятной истории –неизвестно что там случилось, но кончилось всё не очень –и ей хотелось секса. Секс тоже вышел с гарниром. Гарнир, по имени Маргарет Энни Джесси, появился на свет девять месяцев спустя. У девочки были черные волосы и светлая кожа, и ждала ее бедность. Двадцать три года спустя Маргарет Энни Джесси, взращенная на рекламе «Клерол» и «Берлиц», превратилась в создание, одержимое идеальным имиджем и погоней за успехом, а ее имя сократилось до Мэгги.
У Мэгги были длинные точеные, как у жеребенка, ножки, чуть широковатые бедра –вызывающие у мужчин желание как следует за них подержаться,– плоский мускулистый живот и тончайшая талия –с такой талией хорошо смотрится любой стиль, от облегающих сверху платьев с широкой юбкой до обтягивающих брючек. Грудь у нее отсутствовала –соски были, а самой груди не было, как у дорогой шлюхи (по меткому наблюдению О’Хара). Но вкладки для лифчика она никогда не использовала. Да и кому важны буфера, детка, когда там столько всего куда более ценного:гладкая шея, как у статуи Микеланджело, и лицо, о, такое прекрасное лицо. Гордо вздернутый, пожалуй, немного чересчур воинственный подбородок (ну, если б тебе пришлось отбиваться от стольких охотников облапать, у тебя б такой же был, дорогуша); маленький ротик, капризная нижняя губка, которую так приятно прикусывать,казалось, она наполнена нектаром, который только и ждет случая, чтобы извергнуться наружу; нос с раздувающимися ноздрями, выгодно оттеняющий лицо (какими словами можно было бы описать такой нос? «Орлиный», «аристократический», «классический», что-то вроде этого); скулы, выпуклые и четкие, как первая полоска земли, увиденная моряком после десяти лет в открытом море –эти скулы отбрасывали мрачные тени на юные прекрасные черты; великолепное лицо, одним словом. Глаза древних королей, глаза черокисмотрят на тебя будто из замочной скважины, в которую ты подгладываешь,развратные, манящие глаза, обещающие позволить всё.
Роскошные белокурые кудри, старомодно подстриженные под пажа, как нравилось мужчинам, блестящими волнами спадали ей на плечи; никаких новомодных причесок, причудливых завивок или вытянутых щипцами прядей, похожих на спагетти,именно такие волосы, какие требуются мужчине, чтобы запустить в них руки и притянуть к себе это прекрасное лицо. Мэгги была женщиной, с которой легко управляться –роскошной заводной куклой, податливой и соблазнительной.
Ей было двадцать три, и она твердо решила выбраться из нищеты, которую ее мать всю жизнь называла «очищением»,пока не погибла в пожаре от загоревшегося на сковородке жира в обшарпанном трейлере посреди Аризоны. Что ж, по крайней мере, больше не будет клянчить деньги у своей малышки Мэгги, разносившей напитки топлесс в одном из заведений Лос-Анджелеса. (Наверняка где-то в глубине души Мэгги –если хорошенько поискать –таилось и сожаление о бедной мамочке, которая попала в специальный рай для всех безвинных жертв загоревшегося жира).
Мэгги. Причуда генетики с раскосыми, как у мамочки-чероки, и голубыми, как у похотливого папочки-поляка, глазами.
Голубоглазая крашеная блондинка Мэгги с шикарными ногами и лицом стоит всего пятьдесят баксов за ночь (стоны экстаза включаются). Невинные ирландские голубые глаза, невинного вида французские ножки –Мэгги просто сама невинность. Польская кровь, индейская, ирландская. Ей хватает, чтобы платить за дешевую комнатенку, покупать продукты на восемьдесят баксов в месяц, бензин для «мустанга», посещать специалиста в Беверли-Хиллс по поводу одышки после ночи траха в разных позах:с подмахом, сверху, снизу и прочими женскими штучками. Страсть и секс на продажу, а потом на тебе– одышка. Мэгги, Мэгги, Мэгги, красотка Мэгги Денежные Глаза, родившаяся в Тусоне среди трейлеров и ревматической лихорадки и наделенная жаждой жизни, что заставляет цепляться за любую возможность когтями и зубами, не размениваясь на мелочи. Если для хорошей жизни нужно лечь на спину и реветь, как пантера в пустыне –ничего не поделаешь, всё лучше, чем быть нищей, грязной, чесоточной униженной неудачницей с нечесаными волосами и в затасканном нижнем белье. Ничего нет хуже этого!
Мэгги. Шлюха, проститутка, гулящая девка. Если у тебя есть деньжата, то будет тебе Мэгги-Мэгги. Заплати, что причитается,и она начнет двигаться в нужном ритме, издавая нужные звуки.
У Мэгги был постоянный клиент. Нунсио, сицилиец. Он носил при себе бумажник из крокодиловой кожи с отделением для кредитных карточек. Нунсио был компанейский мужик, транжира, игрок, и вот однажды они с Мэгги отправились в Вегас. Беспроигрышный вариант: ее голубые глаза и его бумажник с отделением для кредиток. Глаза, однако, важнее.
Барабаны за стеклом завертелись, и Костнер понял, что ему ничего не светит. Две тысячи джекпота. Барабаны крутились, позвякивая. Если выпадет три колокольчика или два колокольчика и значок джекпота, он выиграет 18 баксов; если три сливы или две сливы и значок джекпота –14; три апельсина или два апельсина и значок джек… Десять, пять… два доллара, если крайней слева будет картинка с тремя вишенками. Что-то не так… я тону… что-то…
