Так что я вам точно говорю: ячитаю чужие мысли, только если меня прижали к стенке, или если кто-то подозрительно долго идет за мной в темном переулке, или если сантехник, который ремонтирует протечку, с наглой улыбочкой выставляет мне счет баксов на триста больше положенного. Ну, или в минуту слабости. Но потом я неделями восстанавливаюсь. Неделями.
Штука в том, что пока не отправишься в путешествие по миру другого человека, совершенно не представляешь, что он на самом деле думает. Если бы у Фомы Аквинского были мои способности, он мигом бы сделался отшельником, чтобы в минуты слабости иметь поблизости только овец и ежиков.
Из-за моей способности читать мысли –я начал это делать лет в пять-шесть, если не раньше,– в моей жизни было не больше дюжины людей, с которыми я сблизился и рассказал о своем даре. Лишь трое из них никогда не пытались воспользоваться им и не пытались убить меня. Из этих троих двое были моими родителями –чудесная черная пара; они усыновили меня в пожилом возрасте, и их уже нет в живых (хотя, возможно, они продолжают волноваться за меня даже Там). Я очень скучаю по ним, особенно в такие дни. Оставшиеся восемь-девять человек были либо настолько шокированы моими способностями, что отказывались приближаться ко мне (одна девушка даже эмигрировала на всякий случай, хотя ее мысли были гораздо скучнее и невиннее, чем она думала), либо пытались стукнуть меня чем-то тяжелым, когда я отвернусь (мое поврежденное плечо до сих пор ноет в дождливые дни), либо хотели воспользоваться моими способностями, чтобы заработать. У них не хватало мозгов задуматься: если я могу зарабатывать этим огромные суммы денег, почему я еле свожу концы с концами, как вечный студент, который боится оставить учебу и начать взрослую жизнь?
Идиоты хреновы.
Так вот, из тех троих, которые никогда не использовали мой дар и не шарахались от меня, третьей была Элисон Рош. Эта самая Элисон сидела напротив меня в кафе в центре города Клэнтон, штат Алабама, и поливала кетчупом свой гамбургер. На дворе стоял май, а ей вдруг приспичило поговорить о той чертовой новогодней ночи три года назад, которую мы провели вместе с братьями Маркс, и о нашем случайном сексе. Она задала мне вопрос и ждала ответа.
–Я предпочел бы понюхать скунса,– ответил я.
Элисон промокнула бумажной салфеткой брызги кетчупа на булочке и пластиковой поверхности стола и посмотрела на меня из-под опущенных густых ресниц. Это взгляд, наверно, отлично действовал на агрессивных свидетелей защиты (Элисон была заместителем окружного прокурора округа Джефферсон). Клэнтон находится недалеко от Бирмингема, где у нее был офис. Это была тайная встреча; мы сидели в закусочной и ели бургеры –три года спустя после дешевого шампанского, черно-белых прокатных фильмов тридцатых годов и черно-белого секса. Три года спустя после большой ошибки в новогоднюю ночь.
Мы с Элисон дружили одиннадцать лет, а переспали только раз –отличный пример того, что можно натворить в минуту слабости. Не то, чтобы это бы плохой секс –нет, секс был отличный, просто класс. Но это было только один раз, и больше мы не говорили на эту тему. Утром первого января мы проснулись, посмотрели друг на друга, как люди смотрят на неожиданно взорвавшуюся консервную банку сардин в масле, хором сказали: «О Господи», и все, инцидент исчерпан. Никто из нас даже не упоминал об этом до того памятного майского дня. Элисон позвонила и предложила встретиться, ничего толком не объяснив. Мы выбрали Клэнтон, потому что это было на полдороге между Бирмингемом и Монтгомери, где жил я.
Повару в закусочной разномастность посетителей была явно не по нраву, но я не стал лезть ему в голову –пусть думает, что хочет. Времена менялись, но здесь, в глубинке, все было по-прежнему.
–Все, о чем я прошу –это чтобы ты поговорил с ним,– сказала Элисон, сопровождая просьбу фирменным взглядом из-под ресниц. У меня всегда были проблемы с этим взглядом –не то чтобы неискренним, но немного нечестным, что ли. Элисон пыталась сыграть на моих воспоминаниях о той ночи, а это уже само по себе нечестно. Это взгляд напоминал мне о том, что мы делали на полу, на диване, на барной стойке между кухней и гостиной, в ванне и в гардеробной, в которой пахло кедровой полиролью и непорочностью. Это взгляд хотел, чтобы я вспомнил всё.
–Не хочу я с ним разговаривать. Во-первых, он полное дерьмо; во-вторых, мне есть чем заняться помимо того, чтобы тащиться в Атмор и лезть в прогнившую голову этого сукина сына. И потом, позволь тебе напомнить, что из ста шестидесяти-ста семидесяти человек, которые закончили свою жизнь на «желтой мамочке»
[80], около ста тридцати были цветными, и когда я говорю «цветными», я не имею в виду что-то светлей кофе в твоей чашке. Я это к тому, что, будучи необычайно хорошо образованным афроамериканцем, который ценит каждую клеточку своего негритянского тела, я не такой идиот, чтобы тащиться в расистскую тюрьму вроде Холмана. Нет уж, благодарю покорно.
–У тебя всё?– осведомилась Элисон, вытирая рот.
–Да, у меня всё. Дело закрыто. Найди другого дурака.
Это ей не понравилось.
–Другого такого нет.
–Где-нибудь да найдется. Посмотри лабораторные записи в Университете Дьюка
[81]. Позвони в «Фортеанское общество»
[82]. Или в «Менсу»
[83]. Или в программу «Рискуй!» Или попытай счастья на горячей линии астрологов. Неужели не найдется какой-нибудь слабоумный сенатор, который пытался добиться государственного финансирования таких исследований? Не будем забывать и про русских –теперь, когда «империя зла» пала, можно, наверно, достать информацию об исследованиях «кремлевской ауры» или чем там они еще занимались за железным занавесом. А еще можно…
–Заткнись, Руди!– заорала она так, что повар от неожиданности выронил кухонную лопатку. На его лице было ясно написано (мысли я не читал): «Только пикни еще, и я вызываю копов».
Я наградил его своим особым взглядом, и он молча вернулся к чистке гриля,нужно было готовиться к вечернему наплыву посетителей. Но что-то в его напряженной спине подсказывало мне, что он этого так не оставит.
Я наклонился к Элисон и самым серьезным тоном тихо сказал:
–Элли, дружище, послушай меня. Ты одна из немногих, на кого я всегда мог рассчитывать. Мы через многое прошли вместе, и ты ни разу не дала мне понять, что считаешь меня выродком. Поэтому я и доверился тебе. Я рассказал тебе о своем даре, который причиняет мне невыносимую боль. Даре, из-за которого меня могут убить. Ты никогда не предавала моего доверия, никогда не пыталась использовать меня –до сегодняшнего дня. И то, о чем ты меня просишь, настолько дико, что мне было бы легче понять, если бы ты объявила, что проиграла в казино все, что у тебя было, и еще задолжала мафии, и предложила бы мне поехать с тобой в Вегас и прошерстить мозги крупных игроков в покер, чтоб отыграться!
