Все эти рассказы и заметки показывают нам сущность писателя: он наслаждается работой, уговаривает несговорчивую музу, отказывается что-либо предвидеть, а свой талант то подталкивает, то загоняет в угол. Все они показывают писателя, как человека, создающего что-то новое –к добру или к худу –и несущего ответственность за плод своей деятельности независимо от того, каким он получится и какой будет его дальнейшая судьба. Дело Харлана, по его словам, «вспахать поле».
* * *
«Небольшое замечание –неважно, в какую форму облечено искусство, посыл всегда один: смотри и слушай!»
Из интервью Харлана Эллисона «Сила слова» (газета «Острэлиан», январь 1996).
Где обретусь я в новом мире
Заметки о процессе: как это происходит, откуда приходит идея, почему она «говорит» именно таким языком? Вечный треклятый вопрос, на который нет ответа. Но они не успокаиваются, и этот допрос длится бесконечно. У них всегда есть свежие кадры. Мы сидим под раскаленным светом ламп, направленных нам в лицо, и они всё спрашивают одно и то же, а мы монотонно отвечаем, что не знаем. Когда кто-то из них устает, ему или ей на замену сразу приходит другой, безжалостно задающий этот неизменный вопрос. Мы отвечаем, что если бы мы знали, то, конечно, рассказали бы. Поделились бы всеми секретами мастерства, если бы только они минут на пятнадцать выключили свет и позволили нам скорчиться на холодном каменном полу и проморгаться. О, тогда бы мы рассказали всё –до последней циферки кода и координат. Мы бы заложили самых близких друзей и возлюбленных. Мы бы проболтались, раскололись, распустили язык. Мы бы отдали всё за то, чтобы получить пятнадцатиминутную передышку, побыть в темноте, поспать. Но они беспощадны и никогда не умнеют, потому что у них всегда есть свежие кадры. Свежий питчер всегда разогревается заранее, чтобы быстро сменить уставшего товарища, который выдохся и начал промахиваться мимо страйк-зоны. Новичок –только вчера из академии, глаза горят, как у азиатского зелёного рогоклюва,– снисходительно улыбаясь, плюхается в кресло дознавателя и немедленно задает этот чертов вопрос. Снова и снова. «Откуда вы черпаете свои идеи»?
Джереми Дж. Бирн, один из редакторов «Эйдолона» (чрезвычайно элегантного и толкового литературного журнала из Перта, что на западном побережье Австралии), в своем письме от 10 июля 1991 года говорит: «…создание “Эйдолона” было процессом долгим; вы можете догадаться, что на идею нас натолкнул ваш рассказ “Эйдолоны”
[113] из сборника “Злые леденцы”, в котором была отсылка к Австралии. Когда мы обнаружили, что у этого слова есть и другие значения, это название показалось нам поразительно подходящим или, по крайней мере, забавно-претенциозным».
Откуда вы черпаете свои идеи?
В аннотации к записи начитанного мной рассказа «Джеффти пять лет» янаписал следующее:
«Мои друзья, Уолтер и Джуди Кёниг, пригласили меня на вечеринку. Я не люблю вечеринки, но люблю Уолтера, Джуди и их детей. Так что я согласился. Большую часть времени я провел, сидя у камина. Я был дружелюбен, но особого энтузиазма не выказывал. В основном я общался с сыном Уолтера и Джуди, Джошем –настолько чудесным мальчиком, что словами не передать. А потом я краем уха услышал обрывок разговора. Актер по имени Джек Дэйнон сказал что-то вроде: «Джеффу пять, ему всегда пять». На самом деле я, наверно, не расслышал, и он, скорее всего, сказал: «…спать, Джефф всегда хочет спать», а может, что-то совершенно другое. Но я был так очарован Джошем Кёнингом, что сразу подумал о ребенке, который застыл во времени в возрасте пяти лет. Джеффти во многом списан с Джоша: он такой же милый, умный и любознательный. Так, благодаря одному мудрому невинному ребенку и плохо расслышанному замечанию, начался процесс, который не под силу систематизировать даже Аристотелю.
Откуда вы черпаете свои идеи?
Я нарочно стараюсь ослышаться. Замечательный автор и литературный критик Джеффри Вулф писал: «Каждый писатель переделывает существующий мир, потому что предлагаемые этим миром факты, вещи и люди абсолютно неприемлемы». Так что да, я всегда стараюсь ослышаться. Это цементирует дыры в скучной беседе и помогает следовать заветам покойного архитектора Роберта Смитсона: «Творите загадки, а не разгадки».
«Джеффти пять, ему всегда пять».
Скажите мне что-то о ручной китайской прачечной, и я воображу огромную плетеную корзину, полную китайских рук, которым необходима стирка. Это мой косоглазый медведь
[114], мой крапчатый лев
[115].
Откуда вы черпаете свои идеи?
Мой рассказ «Эйдолоны» основан на собрании таких ошибок, трансформированных в небольшие аллегории или музыкальные поэмы. Когда я был ведущим еженедельного радиошоу, я начинал каждую программу с такой аллегории или поэмы.
Теперь мы, подобно Уроборосу
[116], прошли полный цикл. Пожалуйста, вникните в мой творческий процесс и дайте поспать. Сначала вы стараетесь нарочно ослушаться; потом трансформируете неверно услышанное в фантазию; затем собираете такие трансформированные ошибки в рассказ; благодаря этому рассказу появляется журнал «Эйдолон»; создатели этого журнала просят вас написать что-нибудь для них; вы отправляете в журнал, название которого является следствием того, что вы ослышались, рассказ, который представляет собой собрание неверно расслышанных слов.
Это процесс. Откуда вы черпаете свои идеи? Сначала рождается история; потом –откровение сказанного и услышанного. Это процесс. Наконец-то ответ найден! Спать!
Некро-официанты
Полосатая кошка была слепой на один глаз, но ей и оставшегося глаза вполне хватало. Она восседала на уставленном кактусами подоконнике огромного окна в заведении «Человечинка: бар и гриль», буквально в двух шагах от меня. Я ждал свой ужин, рассеянно поправляя скатерть, а кошка напряженно, словно гроб перед открытой могилой, следила за трехлапой собакой, перебегавшей улицу Циклопов. Потом, не меняя своей напряженной позы, она перевела безжалостный единственный глаз на меня.
–О, этого я знаю,– сказала кошка.– В жизни он был профессором сравнительного религиоведения. Самодовольным до ужаса. Постоянно говорил с Богом и регулярно получал от него ответы –иногда по факсу, а иногда и с курьером.
Я ничего не ответил. Не люблю кошек, они всегда внушали мне недоверие.