И каждая компания, заполучившая мое имя, продает это самое имя и адрес десяткам других компаний почтовых заказов, которые каждый день забивают мой ящик мусором. Появление почтового фургона стало вызывать у меня ужас.
Был еще и другой дурак, который подписал меня на каждый книжный клуб Америки –от Гильдии литераторов до «Библиотеки Второй Мировой войны» от Тайм-Лайф. Нам пришлось возвращать штабеля книг, которые я не заказывал, в течение полугода. Подумайте, сколько пришлось паковать, сколько ездить на почту! Подумайте, сколько было убито времени, которое могло быть потрачено на работу!
Был еще один кретин, который зарегистрировал меня в клубе одиноких сердец; ворганизациях, через которые можно познакомиться с восточными женщинами, желающими стать американскими невестами; вфирмах, организующих виртуальные свидания, в ассоциации друзей по переписке; вконторе, распространяющей порнографические открытки и дающей объявления примерно такого содержания: «Привет, я Ронда, и если хочешь видеть откровенные цветные фотки, на которых я и моя подруга Роксана делаем то, что мы лучше всего умеем, просто отправь нам пятнадцать долларов и свои конкретные пожелания –остальное мы сделаем сами».
Был и другой урод, который анонимно позвонил в полицию, когда я в 1960-м жил в Нью-Йорке, и сообщил, что моя квартира набита наркотиками и оружием. В один прекрасный день, о котором рассказано в моей книге «Записки из чистилища», меня арестовали и отвезли в манхэттенский обезьянник, который называется «Гробницы», и, хотя у меня в квартире не нашлось даже таблетки кофеина, мне было предъявлено обвинение и я предстал перед Большим жюри.
Восхитительно. Просто восхитительно. Все пранкеры-школьники умирают со смеху. И сколько часов, ушедших на устранение всех этих ненужных препятствий, можно было посвятить написанию новых рассказов? Сколько потеряно времени, сколько не написано книг? А теперь то, что произошло со мной, все эти потерянные часы, умножьте на количество писателей, с которыми случилась та же история. У писателя есть только один талант, конечное количество внутренних сил и мало времени –его всегда не хватает. Восхитительно.
Они –мелкие трусливые подонки, умственно отсталые психи, порочащие честных фанатов, когда называют себя поклонниками литературы воображения. Они сплетничают за вашей спиной, они отпускают едкие замечания, проходя мимо вас в коридорах на конвентах, они не ставят обратный адрес на своих мерзких письмах, подписываются чужими именами, когда посылают письма ненависти в те журналы, в которых вас печатают, они звонят по телефону. Для них храбрость или разумное поведение –это общие понятия, о которых можно только читать в удалых космических операх. Подобные явления не вписываются в узкие рамки их жалкой жизни в реальном мире.
–
Идея этого эссе возникла однажды вечером на приеме, который давал Джон Браннер в один из своих приездов в Лос-Анджелес. На этом вечере я оказался за одним столом с Робертом Блохом, Филиппом Хосе Фармером и ныне покойным Крисом Невиллом. Мы обсуждали случившееся со мной накануне вечером.
Я в то время только недавно съехался с женщиной, с которой познакомился в Бостоне. Она переехала ко мне в Лос-Анджелес, и мы пошли смотреть фильм Вуди Аллена «Воспоминания о звездной пыли». В одной сцене этого фильма Вуди, в роли всемирно известного комедийного режиссера, приходит на кино-уикенд –один из тех, что слишком часто проводятся в курортных отелях в горах Поконо. На него налетают напористые, дерзкие, вульгарные и заискивающие фанаты его работы. Они изводят его и преследуют, и в какой-то момент одна из женщин сурово требует, чтобы он расписался у нее на руке. Он отказывается,и она переходит к оскорблениям.
Я наклонился и шепнул моей подруге из Бостона:
–Сейчас ты видишь мою жизнь.
Она засмеялась, а потом, когда мы ушли из кино, заявила, что я слишком высокого мнения о своей персоне, и добавила, что хотя она и из Бостона, но все же не настолько наивна. Я улыбнулся и ничего не сказал.
Через два дня, в пятницу вечером перед приемом у Джона Браннера, мне надо было выступать на мероприятии, проводившемся в поддержку находящихся в заключении латиноамериканских писателей. Оно было организовано ПЕН-клубом, международной ассоциацией журналистов, и, когда мы сели в первом ряду в ожидании начала мероприятия, крупная женщина, сидящая позади меня, ухнула по-совиному, положила мне лапу на плечо и строго спросила:
–Вы Харлан Эллисон?
Весь трепеща, я обернулся, увидел это слоноподобное явление и неохотно признал, что да, я и есть эта погибшая душа. Моя подруга из Бостона тоже обернулась, и глаза у нее полезли на лоб, когда женщина заявила с сельским кокетством скотницы, созывающей свиней:
–Я все читала, что вы написали! И мне оно жуть до чего нравится! Вот, подпишите мне грудь!
И она, отодвинув край топа с оборками, обнажила гигантскую молочную железу, размером с добрую Латвию. Моя подруга в ужасе перевела взгляд на меня и выпалила:
–Ой, господи! Так ты не шутил?
Я обсуждал это рядовое событие с Крисом, Филом и Бобом на приеме у Джона, и мы стали весело делиться подобными жуткими сценами с участием фанатов.
Крис Невилл поведал нам о требовательном юном фанате, который пришел выразить почтение своему кумиру. В итоге он поселился на газоне перед домом Криса и Ли, так что им пришлось обращаться в органы по делам несовершеннолетних.
Боб рассказал весьма своеобразную историю о том, как однажды получил с почтой поздравительную открытку ко дню рождения, к которой был прицеплен какой-то зеленый камешек. Боб бросил открытку вместе с камешком в ящик с прочим барахлом, а через несколько лет, когда содержимое ящика переслали в один университетский архив, сохранявший бумаги знаменитых писателей, Бобу позвонил куратор, который посоветовал отдать камень на оценку. Он был оценен в семь тысяч долларов.
В тот день, когда я сел писать эту статью, 6 июня 1984 года, мне, кроме упомянутой выше открытки от Эпштейна и сотен других почтовых чудес, пришло письмо от некоего Лероя Джонса из Филадельфии. Его просьба отличалась от сотен похожих, полученных мною за год. Я привожу ее точно по лежащей передо мной нацарапанной записке:
–
Дорогой мистер Эллисон!
Я собираю цитаты от работ авторов (sic!). Не могли бы вы написать пару десятков цитат от вашей работы на приложенных открытках. Мне только 16 лет, и я поэтому не очень много вас читал. Не знаю, понравятся ли мне все ваши книги, но знаю, что вы сделали кино на Оскар, и я его видел. Мне нужны цитаты.
С благодарностью –Лерой.
–
Когда я увидел эту записку с ее небрежной наглостью и совершенно искренней грубостью, с полным отсутствием понимания, чего стоит время писателя, я подумал: «Не может быть, что я один ежедневно получаю письма от таких психов».
Я вспомнил разговор с Крисом, Филом и Бобом, составил письмо, отксерил его и послал восьмидесяти пяти своим знакомым писателям и художникам. Письмо это было наглостью именно того рода, который я больше всего терпеть не могу, и потому я постарался совершенно ясно показать, что это всего лишь шутка, розыгрыш, забава, и если послание хоть как-то помешает получателю писать, на него просто не надо обращать внимания.
