КАМЕРА МЕДЛЕННО НАЕЗЖАЕТ НА ФЛИНТА, который стоит потрясенный тем, что ему пришлось убить своего «босса». Он пытается прийти в себя, потирая виски и веки закрытых глаз, и потому не видит то, что
64.МЫ ВИДИМ ТО, ЧТО ПРОИСХОДИТ ЗА СПИНОЙ ФЛИНТА. А там «Крамден» воспаряет с улицы, влетает в окно, хватает тяжелую вазу и наносит Флинту удар по затылку. Флинт падает, как носорог, на которого налетел тяжеленный грузовик.
65.КОМНАТА –ГЛАЗАМИ ФЛИНТА. Когда он начинает терять сознание, комната расфокусируется, изображение размывается, туманится по краям, и мы СМЕШИВАЕМ изображение квартиры с интерьером лаборатории Оружейников. Потом веки Флинта начинают подрагивать, но он еще не потерял сознания, и потому изображение лаборатории становится более резким, и Флинт видит Двоих в Черном. Их костюмы задраны, словно вывернутые и перекрученные чулки, связаны вместе –и мы понимаем, что две «девушки» были ничем иным, как галлюциногенным вариантом Двоих в Черном, а их «волосы», которые он связал вместе, были капюшонами их костюмов. Бармайер пытается развязать узел.
Когда Флинт начинает терять сознание, на краю его исчезающего мира появляется Калиста. Она недовольно смотрит на него.
КАЛИСТА (словно издалека):
–Даже эта галлюцинация не сработала. (Пауза.) Похоже, нам придется прибегнуть к менее приятным процедурам.
И Флинт расплывается, а мы ВИДИМ его обмякшее тело, которое поднимают над головами развязавшие наконец свои узлы Двое в Черном, которые уносят Флинта, так, словно готовятся принести его в жертву богу Солнца.
ЗАТЕМНЕНИЕ и ВЫХОД ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ.
КОНЕЦ ВТОРОГО АКТА. ТРЕТИЙ АКТ. ПОЯВЛЯЕТСЯ ИЗОБРАЖЕНИЕ:
66.ИНТЕРЬЕР КОМНАТЫ –УДЛИНЕННЫЙ КАДР, СНЯТЫЙ ШИРОКОУГОЛЬНЫМ ОБЪЕКТИВОМ вдоль всей комнаты, которая не намного меньше Латвии, благодаря искажению картинки, которую дает наш объектив. Стены белые или серые, с черными линиями, которые сходятся на большом расстоянии от зрителя. В ровном, мягком ГОЛОСЕ ЗА КАДРОМ мы СЛЫШИМ английский акцент. Не карикатурный, но достаточно культурный, чтобы было ясно: говорит образованный англичанин из хорошего общества, примерно как тот тип, что озвучивает рекламу в стиле старика ШЕКСПИРА. Все это время ГОЛОС ЗВУЧИТ ЗА КАДРОМ, а КАМЕРА В РОВНОМ РИТМЕ ДВИЖЕТСЯ к тому месту, где сходятся черные линии, а в точке этой находится кресло в стиле Сааринена, с изогнутой спинкой, очень современное, очень уютное и манящее. (Если нужно, автор готов предоставить такое кресло для съемки.)
ШЕКСПИР (З.К.):
–Мистер Флинт, меня попросили немного побеседовать с вами. (Пауза, и далее, с самоироничной легкостью). Я полагаю, они хотят, чтобы я убедил вас спасти собственную жизнь или, по меньшей мере, сохранить рассудок. Может быть и то, и другое суть синонимы, впрочем, я никогда не был в этом уверен. Мне кажется, что малая толика креативного сумасшествия –это именно то, что не позволяет нам окончательно превратиться в сонных тюленей.
КАМЕРА ПРОДОЛЖАЕТ РОВНОЕ ДВИЖЕНИЕ в течение всего диалога, пока не останавливается –СРЕДНИЙ ПЛАН, кресло вращается, не позволяя увидеть, кто же в нем расположился –нам мешает спинка, но вот последнее движение, и мы видим Флинта, сидящего в кресле, спокойного и внимательно слушающего голос за кадром. Он одет точно так же, как и в начале фильма: элегантный смокинг, скрещенные ноги, выглядит он весьма щеголевато и собранно.
ФЛИНТ:
–Если я не ошибаюсь, вы еще одна галлюцинация.
ПЕРЕХОД НА:
67.ОБРАТНЫЙ РАКУРС НА ФЛИНТА –ЕГО ГЛАЗАМИ. Комната с противоположной точки зрения, сходящиеся в перспективе черные линии, и напротив Флинта такое же кресло в стиле Сааринена. В кресле, попивая эль из стакана «пол-ярда», в костюме елизаветинской эпохи, восседает УИЛЬЯМ ШЕКСПИР. Не Бармайер, не кто-то одетый в стиле Барда, но сам Шекспир. О Боже! Бард кивает, отвечая на вопрос Флинта, и поднимает бокал, словно собирается провозгласить тост за дружбу.
ПРИМЕЧАНИЕ: В течение всей сцены Бард ни в коем случае не должен выглядеть угрожающе. Он дружелюбен, воспитан –то, что мы и ожидали бы от Шекспира.
ШЕКСПИР:
–Увы. Боюсь, что так оно и есть.
ФЛИНТ:
–Так с какой стати мне вообще обращать на вас внимание?
ШЕКСПИР:
–Потому что я гораздо более интересный собеседник, чем вся эта шайка хулиганов, придурков и мелких воришек.
ФЛИНТ:
–Согласен. И фразы вы строите гораздо изящнее.
ШЕКСПИР (улыбаясь):
–Так давайте же побеседуем как… Как интеллигентные люди. Всего лишь пару минут.
ФЛИНТ:
–Выбирайте тему.
ШЕКСПИР (подмигивая):
–Вас не огорчит, если я стану говорить о геммологии? И уж тем более об алмазах?
ФЛИНТ:
–Ни в малейшей степени.
ШЕКСПИР:
–Давайте поговорим о патриотизме.
68–75. СРЕДНИЙ ПЛАН,ПООЧЕРЕДНО,ФЛИНТ,БАРД и КАМЕРА, ДВИЖУЩАЯСЯ МЕЖДУ НИМИ, не позволяя кадру стать визуально статичным. Но ПЕРСПЕКТИВА СОХРАНЯЕТСЯ так, чтобы мы воспринимали эту дискуссию в огромном отрыве.
Как физически, так и интеллектуально.
ШЕКСПИР:
–Как вы считаете, должен ли человек умирать за свою страну?
ФЛИНТ:
–Я считаю, что он должен жить ради своей страны.
ШЕКСПИР:
–А! Отличное начало. Значит, вы не считаете, что человек должен жертвовать жизнью за свои убеждения?
ФЛИНТ (осторожно и медленно, словно читая заклинание):
–Я считаю, что жизнь священна, и ее следует сохранять любой ценой. (Пауза.) Если уж человек готов умереть, то он делает это во имя идей, а не убеждений.
ШЕКСПИР:
–То есть, вы отрицаете смерть во имя лозунгов?
ФЛИНТ:
–Идею нельзя убить. Убить можно носителей идеи (Пауза.) Христианские мученики погибали сотнями, но это было время христианства, и ничто не могло его остановить. Во всяком случае, императорскому Риму это не удалось.
ШЕКСПИР:
–Получается, по-вашему, что им следовало выживать, даже ценой отречения?
ФЛИНТ:
–В случае Галилея это сработало, а идеи его живы. Да, я думаю, что именно это хотел сказать.
ШЕКСПИР:
–Но если это так, разве мы не побеждаем несправедливость и зло уже тем, что боремся с ними?
ФЛИНТ:
–О чем и речь. Оставаясь живыми, мы сохраняем способность продолжать борьбу. (Пауза.) Шесть миллионов евреев пошли на смерть в крематории и газовые камеры, многие из них без малейшего сопротивления. Их смерть ничем и никому не помогла, не смогла прекратить эту чудовищную бойню.
