Я слышал его шаги, но не обернулся.
Я подошел к нему и присел рядом на корточки.
–Эй,– тихо сказал я.– Послушай, малыш Гас.
Я не обернусь. Нипочем не обернусь.
Я снова обратился к нему по имени, коснулся его плеча, и в ту же секунду он повернулся ко мне, обхватил руками, прижался к груди и заплакал мне в пиджак, не переставая бормотать:
–Не уходи, пожалуйста, не уходи, пожалуйста, забери меня с собой, пожалуйста, не оставляй здесь одного…
Я тоже плакал. Я обнял маленького Гаса, погладил по волосам, почувствовал, что он прижимался ко мне с небывалой для семилетнего мальчика силой, и попытался объяснить ему, как все было и как все будет.
–Гас… успокойся, успокойся, малыш Гас, послушай меня, я… хочу остаться, поверь, хочу… но не могу.
Я посмотрел на него, он тоже плакал. Это так странно, видеть плачущего взрослого, и я сказал ему:
–Если ты меня бросишь, я умру. Точно умру!
Я понимал, что нет смысла что-либо объяснять. Он был еще слишком маленьким. И не смог бы понять.
Он высвободился из моих объятий и положил мои руки мне на колени, затем встал, и я посмотрел на него. Он собирался бросить меня. Я знал, что так будет. Я перестал плакать. Не хотел, чтобы он видел мои слезы.
Я посмотрел на него. В лунном свете его лицо казалось бледной фотографией. Я не пытался себя обмануть. Он поймет. Он все узнает. Я повернулся и пошел обратно по тропинке. Гас не последовал за мной. Он сидел и смотрел мне вслед. Я только один раз обернулся и взглянул на него. Он все еще сидел там.
Он наблюдал за мной. Смотрел на меня, продолжая сидеть у пруда. И я понял, какое мгновение определило мою дальнейшую жизнь. Не тогда, когда меня стали называть неуправляемым или странным ребенком и тому подобное. Не моя бедность и не мое одиночество.
Я смотрел, как он уходит. Он был моим другом. Но оказался трусом. Просто трусом. И я еще покажу ему! Я выберусь отсюда, уеду, стану большим человеком, много чего сделаю и однажды где-нибудь встречусь с ним, он подойдёт ко мне, пожмет мне руку, а я плюну в него. А потом побью.
Он поднялся по тропинке и скрылся из виду. Я долго сидел у пруда. Пока совсем не замерз.
Я сел в машину и поехал искать обратную дорогу в будущее, где мне было самое место. Ничего особенного, но другого у меня не было. Я найду эту дорогу… драгун по-прежнему был со мной… и я сделал так много остановок на пути к тому, кем в итоге стал. Возможно, Канзас-Сити, возможно, Матаватчан в Канаде, возможно, Галвестон, возможно, Шелби в Северной Каролине.
Я ехал и не переставал плакать. Я оплакивал не себя нынешнего, а маленького Гаса, и то, что я с ним сделал, кем заставил стать. Гас… Гас!
Но… о боже… что, если я вернусь снова… а потом еще раз? Внезапно дорога показалась мне незнакомой.
Джеффти пять лет
Когда мне было пять лет, я играл с одним маленьким мальчиком –Джеффти. На самом деле его звали Джефф Кинцер, но товарищи по играм называли его Джеффти. Нам обоим было по пять лет, и мы с удовольствием проводили вместе время.
Когда мне было пять лет, шоколадный батончик «Кларк» был толстым в обхвате, как рукоятка бейсбольной биты, и почти шесть дюймов в длину, покрывали его тогда настоящим шоколадом, и он так здорово хрустел, если укусить его прямо посередине, а обертка пахла вкусно и свежо, когда ты разрывал ее с одного конца и держал в ней батончик, чтобы он не растаял у тебя в пальцах. Сегодняшний батончик «Кларк» тонкий, как кредитная карточка, вместо чистого шоколада используют что-то искусственное и ужасное на вкус, сам он весь мягкий и липкий и стоит центов пятнадцать или двадцать вместо славного правильного никеля
[21], к тому же упаковывают его так, чтобы казалось, будто размер у него как двадцать лет назад, только это не так; он стал тощим, уродливым, мерзким на вкус и не стоит даже пенни, не то что пятнадцати или двадцати центов.
Как раз в пять лет меня на два года отправили в Буффало в штате Нью-Йорк к тете Патрисии. Отец переживал «тяжелые времена», а тетя Патрисия была очень красивой и к тому же замужем за биржевым брокером. Два года они заботились обо мне. В семь лет я вернулся домой и стал разыскивать Джеффти, чтобы мы с ним снова могли вместе играть.
Мне было уже семь, а Джеффти по-прежнему –пять лет. Я не заметил разницы. Сам не знаю почему. Мне ведь было всего семь лет.
В семь лет я любил лежать на животе перед радиоприемником и слушать всякие замечательные передачи. Я привязывал заземлитель к радиатору, ложился рядом со своими раскрасками и цветными карандашами (тогда в большой коробке было всего шестнадцать цветов) и слушал радио Эн-би-си: Джека Бенни в шоу «Джелло», «Эймоса и Энди», Эдгара Бергена и Чарли Маккарти в шоу «Чейз и Санборн», а еще «Семью одного человека», «Любителей премьер», «Легкомысленных Эйсов», программу «Джергенс» сУолтером Уинчеллом, «Расскажите, пожалуйста», «Дни в Долине Смерти». Но самыми любимыми у меня были «Зеленый Шершень», «Одинокий рейнджер», «Тень» и «Тише, пожалуйста». Сегодня я, включая радио у себя в машине, прощелкиваю все радиостанции и получаю 100 выступлений струнных оркестров, рассказы пошлых домохозяек и скучных дальнобойщиков, обсуждающих свои сексуальные предпочтения с высокомерными ведущими, бредовые мелодии в стиле кантри и вестерн, а также рок-музыку –такую громкую, что у меня начинают болеть уши.
Когда мне было десять, от старости умер дедушка, а меня считали «трудным ребенком», поэтому отправили в военное училище, чтобы я «взялся за ум».
Я вернулся, когда мне было четырнадцать. Джеффти все еще было пять лет.
Когда мне было четырнадцать, то по субботам днем я ходил в кино; билет на сеанс стоил десять центов, а попкорн готовили на настоящем масле, и я всегда мог рассчитывать, что там покажут вестерны, вроде фильмов с Лашем Ларю или с Диким Билли Эллиотом в роли Реда Райдера и с Бобби Блейком в роли Маленького бобра, или с Роем Роджерсом, или с Джонни Мак Брауном. Или это будет фильм ужасов, как «Дом кошмаров» сРондо Хэтом в роли Душителя, или «Люди-Кошки», или «Мумия», или «Я женился на ведьме» сФредериком Марчем и Вероникой Лейк; или эпизоды каких-нибудь замечательных сериалов вроде «Тени» сВиктором Джори, или «Дика Трейси», или «Флэша Гордона»; еще непременно три мультфильма, а также «Поговорим о путешествиях» сДжеймсом Фицпатриком, выпуски новостей, «Споем вместе»; аесли я задерживался до вечера,то там была лотерея вроде «Бинго» или «Кено» иужин из трех блюд. Сейчас я хожу в кино посмотреть, как Клинт Иствуд простреливает людям головы, словно это дыни.
В восемнадцать я пошел учиться в колледж. Джеффти все еще было пять лет. Летом я приезжал и работал в ювелирном магазине моего дяди Джо. Джеффти не менялся. Теперь я понимаю, что в нем было нечто странное, неправильное, жутковатое. Джеффти по-прежнему было пять лет и ни днем больше.
