–Уоллес,– перебил Эддисон,– аздесь есть где поплавать?
–Поплавать?
–Да.
–Дай подумать.– Уоллес сбавил скорость, желая доставить брату удовольствие. Нет, Кларк Форк негодится, Биттеррут тоже, неночью. Кое-что пришло ему вголову:– Найдем.
Он свернул назапад искоро очутился нагрунтовой дороге, перешедшей вгрязный проулок. Побокам росли редкие деревья, воздух был свеж. Всвете фар косуля будто переплыла ухабистую дорогу иускакала. Когда машина подпрыгнула изаскрежетала, Эддисон поморщился иУоллес подавил рефлекс извиниться. Какбудто это он придумал купание, какбудто вообще все он придумал.
Младший Грейвз никогда нехотел детей, собирался навсегда остаться холостяком итем неменее нисекунды незамедлил сутвердительным ответом навопрос Честера Файна потелеграфу, готовли он взять двух младенцев, которые вырастут вдвух детей, будут жить вего доме, отнимать унего время итребовать части его внимания. Уоллес отмел свои нездоровые пристрастия куда-то наобочину, чтобы немаячили навиду. Все добровольно. Он изучал Джейми иМэриен, разгадывая характер собственного брата, ведь он никогда его толком незнал. Думал, откуда упорство Мэриен– ототца илимифической Аннабел, откого уДжейми почти лишающий разума ужас привиде страданий животных. Мальчонка помирал отвыпавших изгнезда птиц, раненых кроликов, бродячих собак, избитых лошадей. Отжестокости вжизни неуйти, пытался объяснить ему Уоллес, ноДжейми было нетак легко убедить илиутешить. Ничего удивительного, что уних дома редко бегало меньше пяти собак.
Хотя Уоллесу нетерпелось передать Эддисону часть ответственности задетей, он удивился своей радости, когда брат (немногословно) принял его предложение остаться вдоме после освобождения, исвоему облегчению, когда тот дал понять: он несобирается тутже забирать детей. Уоллес непонимал, что боится потерятьих.
Проулок заканчивался напологом поросшем травой подъеме, фары подуглом били вверх, вникуда.
–Тут внизу небольшая запруда,– сказал Уоллес, выключая мотор.
Ввоздухе загремел нестройный оркестр насекомых.
Эддисон вышел, аккуратно положил куртку насиденье, сверху– шляпу изашагал кводе. Уоллес двинулся заним. Это была небольшая излучина, заиленный участок вформе полумесяца, там, где река меняла течение. Посередине намаслянистой поверхности плавала луна. Эддисон, растягивая узел, задергал галстук ирывком, какбудто избавляясь отпетли, снял его через голову. Стакимже нетерпением сбросил рубашку. Влунном свете Уоллес увидел позвонки наспине, тени подлопатками. Эддисон стянул ботинки, носки, повозился сремнем ипуговицами напоясе, наконец брюки итрусы упали кего ногам, обнажив бледные ягодицы. Он вошел вводу накостлявых, какуцапли, ногах. Когда вода поднялась почти доколен, что-то будто сломалось внем ион бросился вводу, брызгаясь, ныряя, набирая скорость. Собака слаем кинулась следом.
Уоллес скинул одежду итоже зашел вводу, правда, более осторожно, дно запруды засасывало ноги. Он набрал воздуха иушел подводу. Вынырнув, обнаружил, что может стоять нацыпочках, хотя иструдом. Эддисон плыл, раскинув руки, его грудь прорезала водную гладь, он смотрел внебо. Собачий кильватер углом разбивал луну.
–Нормально? Это то, что ты хотел?– спросил Уоллес.
–Яничего нехотел много лет,– ответил Эддисон.– Апотом захотелось поплавать.
* * *
Все девять слишним лет, проведенных вСинг-Синге, Эддисон очень мало спал. Его пристанище, три насемь футов, изизвестняка, добытого давным-давно умершими заключенными, стало могилой, где после отбоя он лежал бездвижения, безсна, слушая храп, бормотание имастурбирующие ритмы восьмисот мужчин, набитых пошестеро водинаковые камеры. Накорабле он спал всегда, какбы нибушевало море илибыла неудобна постель. Втюрьме постоянное бодрствование сознания казалось особенно суровым видом наказания, назначенным несудом, аего душой.
Он неуснул иво флигеле, неизмял наузкой кровати белые простыни исине-белое лоскутное одеяло, сшитое знаменитой Берит. Вкомнате Грейвз нашел ящики икоробки. Уоллес сказал брату, что они принадлежат ему, прибыли морем пару лет спустя после того, какего законопатили вСинг-Синг. Нанаклейках было указано имя Честера Файна. Задернув занавески, Эддисон вскрыл наугад один ящик. Книги– его книги– изнью-йоркского дома. Востальных сувениры, собранные вплаваниях: маски, деревянные статуэтки, рога, плетенки, черепаший панцирь, поднос изБразилии скрылышками бабочек подстеклом, выложенными радужными кругами. Вдругих Эддисон нашел аккуратно обернутые иупакованные работы Уоллеса нью-йоркской поры, которые тот оставил ему вкачестве арендной платы. Корабли впорту. Шумные улицы. Гудзон. Дом красного кирпича.
Обвинение признало: выжив, капитан Грейвз, строго говоря, ненарушил закона. Однако указало: Международная конвенция поохране человеческой жизни наморе требует откапитана оставаться наборту, пока вбезопасности неокажутся все пассажиры, впротивном случае он виновен впреступной халатности. Более того, Грейвз размахивал смертельным оружием, препятствуя пассажирам, даже женщинам, занять место влодке, что можно квалифицировать какубийство присмягчающих обстоятельствах. Погибли пятьсот два пассажира ичлена экипажа– сгорели, утонули илиумерли отпереохлаждения вспасательных жилетах. Основная версия заключалась втом, что оттлеющего вбункере огня загорелся угольный мусор, бывший повсюду подпалубами, поэтой причине взорвался один изкотлов, после чего разнесло правую часть корпуса судна.
Капитан Грейвз, возражал Честер Файн, вхудшем случае занял одно место влодке, ноунего наруках были дети-близнецы, сын идочь. Кто осудит человека заспасение собственных детей?
Так ктоже, задавалось вопросом обвинение, несет ответственность завзрыв? Кто ответствен задееспособность экипажа? Забезопасность, невредимость корабля?Кто?
Яодин, говорил Эддисон Честеру Файну, умоляя его полностью признать вину ине торговаться омере искупления. НоЧестер сневозмутимой решительностью мольбы игнорировал. Плевать набушующие вобществе страсти, улягутся. Когда-нибудь, твердилон, Эддисон пожалеет отом, что выбрал путь мученичества. Зачем тогда было спасать близнецов? Чтобы опять их бросить? Витоге единогласное решение: виновен внепредумышленном убийстве. Десять лет наберегу Гудзона.
ИЭддисон, испытывая нечто вроде облегчения, пропал вСинг-Синге.
Уоллес прислал студийную фотографию спервого дня рождения близнецов: двое детей вбелых платьицах важно сидят ввольтеровском кресле саккуратно причесанными, слабыми бледными волосами. Присылал ипортретные рисунки, тронутые акварелью. Эддисон так ине пришел копределенному выводу, кто изблизнецов кто, аспрашивать считал идиотизмом. Каждый год вих день рождения он получал пофотографии, ипостепенно младенцы превратились вдлинноногих детей сневероятно светлыми волосами. Мэриен, снедоверчивым взглядом ислабой, упрямой улыбкой, имела некоторое сходство сАннабел, что, всочетании срассказами Уоллеса оее своенравии, беспокоило Эддисона. Джейми лучился искренней нежностью.
Где-то глубоко, впотемках души Грейвз считал, что, еслибы невзял Аннабел иблизнецов наборт «Джозефины», взрыва небылобы, хотя побольшому счету практически несомневался: виной тому стали ящики Ллойда. Илион сам, поскольку недобился ответа навопрос обих содержимом, поскольку позволил Ллойду махнуть рукой: дескать, слишком сложно заносить вдекларацию.
