–Однова живем,– ответилая.
* * *
Гвендолин его неслила, это секс-видео, номеня все-таки вышвырнули. Причем столь стремительно, что яневольно восхитилась скоростью ее мщения.
Гавен Дюпре позвонилсам.
–Узнаешь?– спросилон.
–Узнаю,– ответилая.
–Знаешь, почему язвоню?
Он говорил тихо, голос выдавливался туго, казалось вообще чудом, что он сним справляется.
–Догадываюсь.
–Гвендолин грозится запостить вашу сОливером порнушку, если ятебя неуволю. Азнаешь, где она, поее словам, взяла видео?
–Уменя.
–Верно, утебя. Так что, каквидишь, Хэдли, яв трудном положении. Чтобы ты сделала намоем месте? Еслибы ты дала актрисе шанс навсю жизнь, аонабы отплатила тебе сумасшедшей неблагодарностью инеуважением?
–Натвоем месте– правда, немогу утверждать, что знаю тебя очень хорошо, ноиз того, что знаю,– ябы, наверно, предложила какую-нибудь сделку, включающую пункт повторного отсасывания.
Он примолк. Такое молчание было знакомо мне пофильмам ужасов, оно всегда предшествует тому, что кто-то выскакивает изтемноты ивонзает втебя кинжал. Наконец Гавен сказал:
–Незнаю, очем ты, ноесли публично выступишь скакими-нибудь клеветническими инсинуациями, то окажешься ответчиком вгубительном иочень длительном судебном процессе, который вытащит насвет божий все твои подвиги. Ивсех. Икстати, да, ты уволена, аяпозабочусь отом, чтобы твоя карьера накрылась. Тебе конец.
Яотсоединилась и, спустившись вкомнату безокон, просмотровую вмарокканском стиле, легла набольшую подушку скисточками истала смотреть шоу проженщину, приводящую впорядок старые разрушенные дома. Она была маленькая, сильная ичасто пользовалась пневматическим молотком. Витоге вовсех домах оказывались ванны нальвиных лапах, деревянные панели иплитка «метро». Пофотографиям, которые явидела вдетстве, дом родителей подЧикаго походил наее проекты, еслибы она бросала их посередине. Есть фотография, где мама моет меня вванной нальвиных лапах, нотам видно, какотслаивается выцветший линолеум. Надругой неплохой деревянный пол, нотутже прискорбного вида матрас, застеленный мятыми простынями. Незнаю, почему они неустроились лучше. Деньги уних имелись, достаточно дляпогубившей их «Цессны». Незнаю, хотели они так жить илипросто неособо хотели что-то менять.
Вконце концов язаснула.
Кутру новость появилась везде, от«Репортера Голливуда» исайтов звезд доСи-эн-эн; все, какпорцией взбитых сливок, было сбрызнуто ликованием. Втвиттере уменя высветились три тысячи уведомлений. «Последние новости,– написалая.– Ничто невечно. Япройду через это». После чего удалила свой аккаунт изакрыла телефон.
Конечно, яхотела вывести Гвендолин изсебя, продемонстрировать, что нетолько получила то, чего она больше всего хотела, ноивышвырнула это напомойку. Ядогадывалась, скорее всего, так ибудет, новсеже меня колбасило, какпотерявшего равновесие обугленного мультяшного рыцаря, опаленного дыханием дракона.
Ялежала надиване исмотрела уже другое шоу онедвижимости, где неразумные люди скупают подешевке дома вужасных местах, получая капельку эндорфинов отпринимающих решения незнакомцев, итут Августина напомнила мне, что порасписанию уменя занятия стренером. Дляпятого фильма мне требовалось прийти вформу, питаться только рыбой икапустой, думать только отрицепсах, однако теперь все это неимело значения.
–Можешь отменить,– сказала Августина.– Он поймет.
Номне надо было выйти издома. Язаявила, что поведу сама. М. Г. сел рядом. Вконце подъездной аллеи яползла медленно, осторожно, помня осудебных процессах. Окна машины залепили объективы. Руки присосались кстеклу, какморские звезды.
–Хочешь, чтобы яих убрал?– спросил М.Г.
Обычно М. Г. скаменным лицом торчит недалеко отменя иоткрывает рот, только когда совершенно необходимо. Нояответила: нет, все впорядке. Пузо одного фотографа шлепнулось накапот, он снял мое лицо. Явыбросила руку скриком: «Отвалил нахер!» Даже через закрытые окна проникал грохот затворов. Рой роботов-насекомых. Игральные карты ввелосипедных спицах. Сотня одновременно работающих старых кинопроекторов.
«Предстань»,– говорил мой тренер. Предстань. Имелось ввиду, что, глядя взеркало, явнутренним взором увижу желаемую мне фигуру. Пытаясь удержать равновесие, янаклонялась вперед, сгибала колени ивыбрасывала руки встороны ивверх. Тренер называл такую позу бабочкой. Япыталась представить желаемую фигуру, новидела только бабочку, медленно пробирающуюся сквозь тяжелый, вязкий воздух. «Задействуй нутро»,– говорил тренер.
Какое-то время назад яходила кмозгоправу, недолго, так он велел всякий раз, какнаваливались сомнения всебе, представлять великолепного светящегося тигра, представлять, что тигр– мой источник силы, моя суть. Что тигр светится все ярче иярче, ана все остальное ложится толстый слой пыли, пока наконец весь мир, кроме моего тигра, нестановится серым. Тигр был чем-то вроде флакончика сбелым светом изтого фильма осупергерое. Тигр был нелеп. Тигр был мной. Тигр был всем, кроме меня.
Все знают, что Лос-Анджелес– город нитевого лифтинга. Все знают, что это город силикона, рестилайна, зажигательных проповедников велотренажеров игуру гирь, целебных кристаллов ипоющих чаш, пробиотиков иочищающих толстую кишку соковых диет, вставляемых вовлагалище нефритовых яиц инепомерно дорогого порошка иззмеиного масла, которым надо посыпать кокосовый пудинг изплодов малайской яблони. Мы очищаемся дляжизни, какбудто она могила. Лос-Анджелес боится смерти больше, чем все остальные города насвете. Однажды яподелилась сОливером, ион решил, что уменя какой-то негативный настрой. Яподелилась сШивон, иона назвала мне имя мозгоправа. Яподелилась смозгоправом, ион спросил, считаюлия, что люди неправы, боясь смерти. Врядли, ответилая, страх такаяже проблема, какпостоянная борьба. Наверное, сказалая, надо пытаться принять смерть, ане отрицатьее.
«М-м,– ответилон.– Представьте тигра».
СЕДЬМОЕ
Яплавала наматрасе всвоем бассейне, чувствуя себя расплющенным червячком, которого схватила ибросила хищная птица. Бьющееся сердце внеподвижном, распластанном теле. Подвеками кроваво-оранжевый свет.
Наверное, язаснула илипочти, потому что, когда кто-то очень по-английски произнес: «Нерекомендую спать вбассейне»,– испугалась ибултыхнулась сматраса всинюю муть. Ударившая вода заколола вносу.
–Недумал, что ты правда спишь,– сказал сэрХьюго, когда явынырнула. Унего была полупустая бутылка скотча, два стакана ихолщовая сумка через плечо.– Меня впустила Августина.
Явылезла через бордюр.
–Они ещетам?
–Журналюги? Ода.
Язавернулась вполотенце, имы сели застол, где якогда-то ела салат изсеми злаков сАлексеем.
Хьюго разлил скотч иподнял стакан:
–Зазавершение.
Мы чокнулись.
–Атеперь, девочка,– мягко прорычалон,– каковы твои планы? Перерыв?
