Еще одна зима. Больше приземлений налыжах. Больше настоящих полетов вгорах. Несколько весьма неприятных передряг воблаках: лыжи проезжаются поверхушкам деревьев, пару раз она чуть несрывается соскалистого обрыва.
Вмарте Элинор Смит, летавшая подмостами Ист-Ривер, поднимается надвадцать пять тысяч футов надНью-Йорком вгерметичной, снабженной нагнетателем воздуха «Белланке», пытаясь поставить рекорд высоты. Дыхательная трубка покрывается инеем. Что-то нетак, что-то отсоединилось илиразгерметизировалась кабина. Чернота накрывает ее, какколпак. Аэроплан, пилот которого потерял сознание, падает почти четыре мили. Надвух тысячах футов кЭлинор возвращается сознание, ей удается набоковом скольжении снизиться научасток безлюдного пространства, повернуться носом иуйти.
–Вот это самообладание!– восклицает Голец.
Через неделю Элинор опять поднимается ввоздух ибьет рекорд– тридцать две тысячи футов.
Мэриен умирает отзависти и, совершая спираль, забирается напятнадцать тысяч. Чуть выше. Потолок аэроплана– шестнадцать, ноона думает, может, технические характеристики занижены. Двигатель плюется, стучит, работает сперебоями. Она регулирует состав топливной смеси, ноне может стабилизировать его работу. Тот ковыляет, кактрехногая лошадь. Напуганная, Мэриен садится.
–Повезло,– качает головой Голец, когда она признается ему.– Поднимешься слишком высоко, опьянеешь. Там наверху своего рода безумие. Видения начинаются. Думаешь, стобой вкабине кто-тоесть. Боковым зрением видишь другой самолет, прямо затвоим крылом, хотя там ничегонет.
Ей нужно чем-то заняться, твердит она Гольцу, Калебу, Джейми, осторожно дает понять Баркли. Она действительно умеет летать. Голец муштровал ее добесконечности, заставляя садиться накрошечные пятачки жесткой травы, нагорные камни. Наверное, она, какястреб, сможет сесть даже назаборный столб, апотом взлететь снего.
–Ямоглабы летать через границу,– внушает она Гольцу.– Яхочу быть полезной.
–Явыучилась,– талдычит она Калебу.– Нодля чего? Они недадут мне перевозить спиртное. Безлицензии яне смогу принять участие вавиашоу. Яне могу полететь куда угодно. Какой смысл?
–Имы все еще разыгрываем спектакль,– жалуется она Джейми.– Баркли нипри чем. Он милый скототорговец, яразвозчица, которая иногда задерживается поболтать. Какой смысл?
–Ты говорила, ему так нравится,– отвечает Джейми.– Еслибы он нехотел, чтобы ты была участницей спектакля, тыбы небыла.
Вфеврале Амелия Эрхарт вышла замуж заДжорджа Палмера Патнема, ее издателя, покровителя и, какшепчутся, ее Свенгали. Он делал предложение шесть раз. Вдень свадьбы она написала ему письмо, где говорилось, что ниодин изних невправе ожидать верности, что временами ей нужно будет пожить отдельно отнего иот налагаемых браком ограничений. Она также берет снего обещание позволить ей уйти через год, если они небудут счастливы друг сдругом.
Мэриен, конечно, ничего этого незнала, она даже мечтать немогла отакой сделке.
* * *
Накануне ее семнадцатого дня рождения три важных полета.
Первый.
Погода ухудшилась. Голец на«трэвел эйре» вштопоре выходит изоблачности ине может восстановить контроль надуправлением. Покрайней мере, самое правдоподобное объяснение. Отнего мало что остается.
Мэриен проводит долгую ночь вофлигеле ипьет настоящий скотч, изовсех сил пытаясь быть твердой. Разве Голец неговорил ей, что увсех пилотов есть погибшие друзья? Что иона сама может стать таким другом? Напохоронах она почти несмотрит наего жену идетей– все низкорослые, жалкие, похожие налягушек. (Баркли обещает позаботиться оних.) Она твердит себе, Голец, дескать, умер так, какхотел. Последний удар. Возможно, даже неиспугался, слишком сосредоточившись натом, чтобы выровнять аэроплан. Возможно, все произошло очень быстро ион неуспел почувствовать боль.
Тело страшно обгорело. Передние зубы так глубоко впаялись вприборную панель, что остались там, даже когда останки вытащили.
Баркли прислал ей напохороны черное платье– мягкая шерсть, отороченная черной репсовой лентой, маленькие блестящие черные пуговицы. Вместо этого она надевает летную одежду. Джейми сидит рядом сней. Баркли, наскамье впереди, необращает наних внимания досамого конца, потом оборачивается ипротягивает Джейми руку:
–Да пребудет стобоймир.
Джейми смрачной решительностью дуэлянта отвечает:
–Ис вами.
Потом Мэриен идет кбело-зеленому дому, вруках коробка сплатьем.
–Можете взять обратно,– говорит она Баркли.– Яне надевала.
–Язаметил,– отвечаетон, ведя ее накухню.– Тебе непонравилось?
–Голец обсмеялбы меня снебес.
Она бросает коробку настол.
–Ты веришь внебеса?
–Нет.
–Вот как? Ачто, ты думаешь, происходит?
–Ядумаю, ничего непроисходит. Сэдлер здесь?
–Умистера Сэдлера дела вСпокане.
–Мне пора летать через границу. Язнаю, где посадочные полосы. Яна них практиковалась. Поскольку Гольца нет, ятеперь единственная, кто может.
Он облокачивается нараковину изакуривает сигарету.
–Нет. Страна кишит пилотами.
–Таково было мое изначальное условие. Выже знаете.
–Мэриен, яникогда несоглашался натвое так называемое условие.
Она таращит глаза:
–Согласились. Вы невозражали, чтобы яи дальше брала уроки.
–Ты неможешь считать, будто заключила скем-то сделку, просто издав указ.
–Япредупреждала, яне хотела никаких уроков безуверенности, что уменя будет возможность отработать. Иначе нечестно.
Весело:
–Нечестно получить то, чего тебе больше всего хотелось?
–Нечестно недать мне возможности расплатиться свами.
–Акрасиволи пытаться использовать смерть Гольца вдень его похорон, чтобы добиться возможности летать?
–Ему крышка!– выкрикивает Мэриен.– Он часто повторял, что такое может случиться.
Продолжая курить, Баркли смотрит нанее:
–Ты действительно такая жестокая?
–Голец сказалбы, яготова. Язнаю горы. Вы знаете, наменя можно положиться. Если нелетать, давайте ябуду вас возить. Дайте мне хоть какое-нибудь дело. Яопять начну собирать бутылки. Что угодно. Ячувствую себя дочерью богача иликак будто меня научили летать, только потому что девушка заштурвалом– уморительно. Собака назадних лапах.
Долгое молчание. Баркли смотрит нанее свызовом, она выдерживает взгляд. Наконец он сдается:
–Яне считаю тебя нидочерью, нисобакой.– Вытянув руку, Маккуин гасит сигарету впепельнице.– Нона биплане всеравно много неперевезешь. Думаю, нестоит рисковать.
Вот так, безо всяких торжественных аккордов, спектакль заканчивается.
