–Какрыба вводе,– говорит учитель, избавив ее отневинности напровисшем диване.– Явидел это втебе. Видел, что ты такая иесть.
–Что вы имеете ввиду?
–Втвоих глазах. Ты разве нехотела меня соблазнить?
–Наверно,– отвечает она, хотя точно незнает, чего хотела.
Она просто отвечала наего взгляды ипозволила ему совершить то, что хотелон, почувствовав тупую, режущую боль; оба практически нераздевались. Потом, когда она шла пошкольной лужайке, нанее навалилась грусть, которая, видимо, является послевкусием любого человеческого общения, ноопыт ненеприятный, иона охотно явилась кнему вкабинет, когда он вызвал ее вследующий раз. Прежде он отвернулся ичто-то ссобой сделал, необходимое, поего словам, чтобы небыло ребенка. Сопытом она научилась извлекать изего манипуляций мерцание извон, иногда даже пульсацию ивспышку, ногрусть всеравно оставалась.
–Давай убежим,– предлагаетон, аона смотрит нанего сдивана, обескураженная тем, что он думает, будто им есть куда податься.
Изпоследней школы ее неисключают, ав шестнадцать выдают аттестат, иона возвращается вНью-Йорк. Изовсех сил старается вести внешне респектабельную жизнь вкачестве незамужней половины отца, его спутницы наужинах, приемах, впутешествиях. Пытается быть хорошей, избавиться отдрянных потребностей. Ноизгнать их можно, только отрубив себе голову ипродолжая жить. Унее появляются любовники. Мера их скромности различна.
–Может, тебе стоит подумать озамужестве?– спрашивает отец.
Оба знают, что вНью-Йорке никто немечтает наней жениться, несмотря наего состояние.
Занятия любовью приносят облегчение, да, нокроме того позор, слухи ипрезрение. Она хотела быть другой, нетаскаться помужчинам, негнуться подтяжестью мрака, неиспытывать жадных желаний. Ноунее неполучилось. Неполучилось нивНью-Йорке, нивЛондоне («Может, английский муж?»– предложил отец), нивКопенгагене («Может, датский?»), нивПариже («Может?..»), нивРиме (обитальянском муже речи небыло). Неполучилось ина «Джозефине». Она недумала, будто может зачать ребенка, уверенная, что ее дрянная матка совсем сгнила.
–Эддисон Грейвз,– сказала она отцу, убедившись вбеременности.
–Кто?
–Капитан. Капитан корабля.
Втот вечер, когда она познакомилась сЭддисоном, отец после ужина отправился вкурительную комнату, вверив Аннабел дамской гостиной, откуда таслегкостью улизнула. Она стояла накорме «Джозефины», внимательно смотря начерную воду, наподнимающиеся отгребных винтов серебряные облака водяной пыли. Страх прошил ее, приковав руки клеерам. Она представила порыв ветра, удар холода, огромные кромсающие лопасти, удаляющиеся огни корабля.
Будетли унее время проследить, каккорабль пропадет загоризонтом? Останетсяли она одна вцентре черной звездной сферы? Будутли последним, что она увидит, бесчисленные, беззвучные искорки света? Неможет быть большего одиночества. Или, думала она, большей правды. Поее опыту, близость кдругим человеческим существам вобщем-то неуменьшает одиночества. Она представила, какопускается все глубже, глубже, оседает надно океана. Последняя холодная ванна, чтобы погасить огонь.
Ветер пронизывал платье. Она немогла предсказать, когда ослабнет сила воли, нотой ночью дрянь ее спасла, отодрала откильватера ипотащила вкаюту Эддисона. Заужином он увидел ее, какая она есть. Ипонял стакой силой, будто дал пощечину.
* * *
Возможно, Аннабел вспомнит, какие дети красивые, взяв их наруки, предложила дневная кормилица. Какаяже она счастливая, унее такие здоровые дети, ведь некоторые теряют своих прирождении, бедняжки.
–Господь создал женщину матерью.
–Если увас есть хоть капля здравого смысла иесли вы любите вашего Бога, держите их отменя подальше,– ответила Аннабел, ииспуганная кормилица, подхватив детей, ушла, хлопнув засобой дверью спальни.
Вопреки совету доктора, она разместила объявление вгазетах онайме кормилиц дорождения близнецов ивзяла первыхже откликнувшихся женщин. Обе утверждали, что замужем. Ниодна непредложила объяснения тому, почему ее грудь изобилует лишним молоком, аАннабел неспрашивала.
–Помоему мнению, подобная практика недалека отпроституции,– сказал доктор.– Часто их собственные дети живут вчудовищных условиях, чтобы они могли продавать молоко. Едвали позволительно называть таких женщин достойными.
Однако достоинство этих женщин Аннабел неинтересовало.
Когда она нарассвете вышла отЭддисона ивернулась всвою каюту, отец неспал и, еще вбабочке ифраке, сидел усебя возле пустого стакана иполной пепельницы вожидании, оставив дверь между их комнатами открытой.
–Аннабел.– Он выглядел старым, усталым, отчаявшимся.– Что ядолжен делать иначе?
–Ты должен дать мне поспать,– ответила она, закрывая дверь.
Нью-Йорк
Октябрь 1914г.
Месяц спустя
Ллойд Файфер втрауре внешне неотличался отЛлойда Файфера навершине счастья. Пальто ишляпа безупречны. Воротничок выстиран инакрахмален идеально. Узел галстука безукоризнен. Он ходил быстрым шагом.
Новтечение месяца Ллойд Файфер, проигрывавший жизнь ипривычки Ллойда Файфера, являлся неболее чем приведенным вдвижение панцирем, пустой оболочкой. Внутри разлилась тень, струйка дыма, дух мрака, проглядывающий наружу, когда он просматривал декларации, обсуждал цены науголь, ел наобед крабовый ньюбург идрал любовницу. То, что было прежде,– жовиальный, хоть ибезжалостный мужчина, полный презрительного ума инеистощимой энергии,– похоже, отлетело вместе споследним вздохом сына Леандра.
Дифтерия. Шестьлет.
Матильда еще невыходила изсвоей спальни (отделенной отспальни Ллойда их гардеробными исовместной гостиной) ипочти ничего неела. Выживших мальчиков– Генри, Клиффорда иРоберта– убрала сглаз подальше няня, иЛлойд незнал, какони проводят время: угрюмо сопят иливопят идерутся. Он никогда неинтересовался детскими делами ине подозревал, что, если потеряет одного, изего недр поднимется такая боль, черная, первозданная, какнефть.
Генри, которому было двенадцать, как-то вечером пришел кнему вкабинет ивежливо попросил отправить его вшколу. Ллойд выразил сомнения, сказав, что мать внем нуждается.
–Ноона даже нехочет меня видеть,– возразил Генри.– Неотвечает, когда ястучу.
–Женщины, желая продемонстрировать глубину ивозвышенность своих чувств,– ответил Ллойд,– прибегают ктеатральным приемам. Потакание лишь продлит спектакль. Она появится, кактолько поймет, что неимеет смысла продолжать.
Мальчик ушел уязвленный имрачный. Нарассвете, устав лежать безсна, Ллойд сбросил одеяла иширокими шагами прошел через смежные комнаты вспальню Матильды, намереваясь выбранить жену заоцепенелость ивелеть ей взять себя вруки. Нопрежде, чем он успел заговорить, Тильди, лежа впостели, безмолвно подняла руки, иЛлойд, упав вних, зарыдал унее нагруди. Файфер впервые плакал оЛеандре, несчитая дня смерти, когдаон, принимая ванну, скорчился, опустив лицо вводу, ирыдал туда. Он иТильди необнимал, стех пор как… Он непомнил. Он плакал, аона гладила его поголове; он плакал, пока неуснул.
