–Евнухи обычно бывают только во дворцах.
Элис задержалась у окна.
–А мне этот домик нравится. Напоминает миниатюрный дворец из слоновой кости.
–Просто издалека не видно пятен сырости на стенах. Штукатурка облупилась, а это битое стекло на изгороди – такой примитив.– Леди Хобсон-Джонс передернулась.– Ну, оставлю вас разглядывать это убожество. А сама пойду вниз, прослежу за приготовлением чая.
–Да, кстати, я привезла сладости. Возможно, они пригодятся к чаю.– Первин протянула хозяйке коробку, которую уже час держала в руке.
–Как предусмотрительно.– Леди Хобсон-Джонс с неуверенной улыбкой взяла у нее коробку.
Когда материнские каблуки застучали по ступеням, Элис повернулась к подруге.
–Слушай, мне так неудобно. Я ее три года не видела, и за это время все стало только хуже.
Первин решила проявить великодушие.
–Ну, многие англичане индианку даже на веранду не пригласят, а уж в спальню и подавно.
Элис поджала губы.
–Ты понимаешь, зачем мне подготовили такую огромную спальню?
–Чтобы тебе тут было счастливо и привольно?
Элис энергично затрясла головой.
–Родители уверены, что я к ним надолго. Я думала, что приеду погостить, а на апрель у меня будет билет обратно, но мне его купили только в одну сторону.
–Тебе кажется, что в Бомбее так уж ужасно? Ты же писала, что хочешь приехать!– Первин была озадачена.
–Я хотела приехать.– Элис говорила размеренно.– Но я знаю, они хотят держать меня под надзором, потому что им не нравится, чем я занимаюсь в Лондоне.
Первин выдохнула, вспомнив о самых разных увлечениях Элис.
–Коммунистические сходки или марши суфражисток?
–Все гораздо хуже.– Понизив голос, Элис продолжила:– Папа написал мне в письме, что кто-то ему сообщил, что видел меня в таверне «Фицрой». Его это очень встревожило.
–Мой отец бы тоже встревожился, если бы узнал, что я хожу в питейное заведение. И совершенно неважно, что на праздниках и свадьбах парсийки могут пить в свое удовольствие.
Элис подошла к окнам, выходившим на море. Посмотрела наружу и произнесла:
–Тут, скорее, дело в том, что в таверне «Фицрой» собираются люди с иными предпочтениями.
–Господи.– Они давно уже не говорили о тайной амурной жизни Элис.
Элис продолжила – голос все еще звучал тихо, но подрагивал от гнева:
–После того кошмара в Челтнеме меня выпустили из санатория и приняли в Оксфорд только потому, что я сделала вид, будто излечилась. Теперь за эту ложь приходится платить. Мне двадцать три года, я все еще не замужем, вот меня и привезли сюда поправить дело.
Первин подошла к подруге, ласково опустила руку на ее напряженную спину.
–На дворе 1921 год. Родители не могут тебя выдать замуж насильно.
–Зато могут довести до ручки! С мамы станется подсунуть мне какое-нибудь очередное убожество вроде мистера Мартина. Или натравить на меня богатого соседа. Можешь себе представить, что тебя зовут Элис Липстай? Прямо лишай какой-то!– Элис слегка покачнулась от возмущения.
Первин подхватила ее под локоть.
–Тебе нехорошо?
–Давай присядем. Я будто все еще на судне.
Первин пристроилась рядом с подругой на розовом покрывале из шенили, натянутом на кровать под балдахином.
–Занятно, да, что ни ты, ни я не можем выйти замуж,– заметила Элис.– Вон, посмотри в зеркало на нас обеих. Ну прямо типичные юные старые девы.
–У нас и помимо этого немало общего.– Первин, в принципе, не была старой девой, но не стоило напоминать об этом сейчас, когда Элис так загрустила.
–Ты с этим справилась. Работаешь в полную силу, наградой тебе – деньги и общественное признание, а мне пришлось бросить преподавание в Лондоне и стать бездельницей.
–Ты можешь опять устроиться на работу,– заметила Первин.– Здесь очень ценятся грамотные преподаватели математики. Множество школ и колледжей с удовольствием возьмут на работу выпускницу Оксфорда.
–Моя мать все годы моей учебы переживала, что я стану синим чулком,– проворчала Элис.– Так и получилось. Я даже хожу во всем синем.
Первин посмотрела на их отражение в круглом зеркале на щегольском туалетном столике. Когда они сидели рядом, верхушка прически-помпадур, в которую были уложены волнистые черные волосы Первин, чуть возвышалась у Элис над плечом. Из-за двадцатисантиметровой разницы в росте они всегда смотрелись рядом очень комично. Но сейчас большие карие глаза Первин глядели не столько весело, сколько устало. Наверное, все дело в постоянном чтении документов – или в шоке, который она сегодня пережила. Первин отметила, что выглядит немного старше своих двадцати трех лет: это полезно для работы с клиентами, но обидно для самолюбия.
Элис тоже переменилась. Ее аквамариновое хлопчатобумажное платье измялось и пошло пятнами – похоже, она надевала его не раз и забывала постирать. Но неопрятность можно было списать на долгую дорогу или непривычку к жаркому климату. Куда сильнее Первин обеспокоило то, что круглое загорелое лицо Элис выглядело напряженным, а этого не было, когда год назад они прощались в Англии. Напряжение не сквозило в ясных голубых глазах Элис, но читалось в складке губ: на них не было улыбки.
–Ты чего?– удивилась Элис, заметив этот пристрастный осмотр.
–Синий тебе к лицу,– поспешно произнесла Первин.
Вот так же ей, Первин, пришлась по душе их университетская дружба: ведь она тогда была беззащитной молодой женщиной, стремившейся забыть свое прошлое.
Рядом с Элис она чувствовала себя в Англии сносно, рядом с ней проще было забыть угрозу под названием Сайрус. Но однажды вечером, когда они проходили мимо Баллиол-колледжа, пьяный первокурсник метнул бутылку через двор. Первин вскрикнула и убежала во тьму. Элис помчалась следом и вытянула из подруги правду о том, почему звук бьющегося бутылочного стекла повергает ее обратно в прошлое.
Первин была признательна Элис за то, что она ее не жалела и не осуждала. Элис помогла ей встать обратно на ноги, научиться не думать каждый миг о стене рушащихся блестящих бутылок…
Первин, содрогнувшись, вернулась в настоящее.
–Ну, говори. Что-то не так!– требовательно произнесла Элис.
Первин страшно хотелось рассказать ей о том, что Сайрус, похоже, появился снова. Ее остановила мысль, что Элис, наверное, очень устала, да и страх перед тем, что назойливая Гвендолен Хобсон-Джонс может в любой миг войти в дверь. Если эта женщина почует, что в жизни у Первин не все в порядке, она, чего доброго, запретит Элис с ней общаться.
Первин ответила:
–Так, простудилась слегка.
7.Птица на крыле
Бомбей, февраль 1921 года
