–Да,– согласилась Первин, садясь, чтобы видеть его лицо.
–У вас были соития или половая связь с другим мужчиной?
Первин ужаснуло, что он мог о ней такое подумать. Она поспешно ответила:
–Нет. Только с мужем…
–Это точно? Никаких свекров, дядей, зятьев…
–Нет, конечно. Я не из такой семьи!– Голос Первин сорвался от негодования. После приезда в Калькутту она не раз уже слышала сальные комментарии по поводу распущенных богатых парсов из Бомбея. Любой вопрос касательно членов ее семьи вызывал у нее невольную вспышку.
Врач сомкнул кончики пальцев и подался вперед, вглядываясь ей в лицо.
–Вы просто не представляете, что случается даже в самых лучших семьях – у индуистов, парсов, мусульман. Да и у англичан тоже.
Первин почувствовала, как ускоряется пульс. Негромко произнесла:
–Вы спрашиваете, потому что увидели признаки какой-то болезни? Поэтому я и не могу зачать?
–На данный момент я не могу дать точного ответа на оба этих вопроса. Но я вижу признаки изменений: спайки, мутные выделения.
Сердце ее пустилось вскачь. Она в последние дни действительно замечала какие-то выделения и тщательно прополаскивала нижнее белье, прежде чем отдать его Гите для передачи дхоби
[65]. Не хотелось ей, чтобы нашлись новые поводы отправить ее в уединение.
–Недуги, поражающие органы размножения, называются венерическими заболеваниями. Я взял у вас мазок для лаборатории. Ответ я получу через несколько дней.
–А что означает это слово… «венерические»?– переспросила Первин, услышав резкую нотку у врача в голосе. Ее сердило, что она не понимает, что с ней творится.
–Слово происходит из латыни. «Венерический» означает «связанный с половой жизнью и половыми актами».– Врач говорил сухо, будто читал ей лекцию в университете.
–А!– Она покраснела, жалея, что задала этот вопрос. Чем дальше, тем сильнее смущал ее этот визит.
Врач произнес суровым голосом:
–Таких болезней несколько. Они вызывают неприятные ощущения и могут быть крайне опасны для тех, кто ими заразился.
Испугавшись худшего, она уточнила:
–Вы хотите сказать, я могу умереть?
Доктор Бхаттачария взял самопишущее перо и аккуратно его заполнил, прежде чем ответить.
–В случае женщин нас больше всего тревожит здоровье возможного зародыша. Анализ покажет, беременны вы или нет.
–Вряд ли. Месячные у меня были две недели назад. А если я больна, может ли быть, что… я вообще не смогу зачать?
За эти несколько минут ее замужняя жизнь обрушилась в пропасть.
–Не спешите с выводами,– сказал врач, не глядя на нее,– он что-то стремительно писал на листке бумаги.– Вы должны прийти ко мне еще раз, мы посмотрим результаты посевов, и тогда все станет ясно. А до тех пор воздержитесь от интимных контактов. Да, и в следующий раз приходите с мужем.
Как та дама в приемной. Вот только вряд ли Сайрус будет сиять от гордости, если им огласят диагноз, означающий жизнь или смерть. Первин очень хотелось прочитать истину, которую врач наверняка записал на листке. Сдерживая слезы, она сказала:
–Я не уверена, что он сможет прийти. Он очень занят на разливочной фабрике. Уходит в девять утра каждое утро и редко возвращается раньше десяти-одиннадцати вечера.
–Я не смогу выдать вам диагноз и план лечения без присутствия мужа.
Вот как и в колледж не поступишь без подписи родственника-мужчины. И тут вдруг весь гнев, долго копившийся внутри, прорвался наружу.
–Почему я обязана его приводить? Вы что, не понимаете, что, услышав новость, он, возможно, со мной разведется? А если узнает моя свекровь…
Голос врача прозвучал бесстрастно:
–У них нет никаких оснований возлагать вину на вас.
–Но, судя по вашим словам, я больна чем-то страшным. Конечно, меня станут винить.
Доктор Бхаттачария покачал головой.
–Венерические заболевания передаются от одного партнера другому. А поскольку у вас половая связь была только с мужем, совершенно ясно, кто виноват.
16.Испорченный узор
Калькутта, март 1917 года
Присев на корточки на плиточный пол вестибюля, Первин поставила под руку жестяную коробку с трафаретами, взяла шейкер с толченым известняком. Осторожно вытряхнула порошок в трубочку, проследила, как он высыпается на пол.
Неделю назад она нарисовала специальный узор в честь дня рождения Бехнуш. Сегодня возобновила обыкновенный: череда свастик, символизирующая жизнетворную силу вращающегося солнца.
Дома, в Бомбее, ей иногда доставляло удовольствие рисовать такие узоры. Мать ей объяснила, что в старые времена толченый известняк поглощал грязь и дезинфицировал ноги входящих. Постепенно обычай этот превратился в обряд гостеприимства – а также в свидетельство ловкости рук женщин-хозяек.
Но теперь ползать по полу, чтобы украсить дом Содавалла, стало для нее докучной обязанностью. Она будто обводила изящной рамкой уродливую картину, в которую превратилась ее жизнь. Если бы Первин позволили выбрать цвет порошка, он оказался бы серо-черным, как пепел от мусора, который сжигали на улицах Калькутты.
Чуть дальше в коридоре, на столике в гостиной, горел чистый огонек сандалового дерева. Скоро это дерево заполнит весь дом – настанут тринадцать дней празднования персидского Нового года. Бехнуш, Первин, Гита и Пушпа три недели наводили чистоту, освежая все комнаты ради гостей и родственников, которые к ним заглянут.
Первин ни на миг не забывала, сколько дней месяца ей осталось до заточения в комнатушке. Она подсчитала, что менструальный цикл отправит ее в неволю ровно в середине празднования, а потом она восемь дней будет сидеть взаперти.
Оказавшись в комнатушке в прошлый раз, она стала разглядывать пятна на стене и вдруг поняла, что это не просто грязь. Своего рода календарь – ряды по семь-восемь пятен заполняли пространство от матраса на койке почти до плинтуса. Первин стала гадать: это Бехнуш отмечала дни? Или Азара?
Первин стала добавлять карандашом свои метки, зафиксировав тем самым примерно сорок три дня, которые за полгода жизни в бунгало провела в заточении. Однако вспомнить точную продолжительность каждого заключения ей не удалось. Дни сливались воедино.
В этот раз в комнате было особенно душно из-за весенней жары, Первин острее обычного ощущала запах своего пота и крови. Можно было только гадать, каково здесь будет летом. Следуя материнскому наставлению, большую часть времени она спала или читала.
Хотя очень боялась своих снов.
Среди них были совсем страшные. Она счастливо забеременела, потом родила слепого ребенка. В другом сне Сайрус сговаривался с какой-то красоткой, что они сбросят ее с моста в Ховрахе. И несколько раз ей снилось, что она – четырнадцатилетняя Азара, терзаемая лихорадкой,– мечется на той же жесткой койке.
