–Недурно, учитывая все обстоятельства. Присядьте ненадолго, ладно?– Тон у высокородной дамы был необычайно мягкий – возможно, секрет крылся в хрустальном сосуде у нее в руке.– Понятия не имею, чего это она сидит в помещении в такой погожий вечер.
–Ей хочется распаковать пластинки. Вам нравится ее коллекция? Когда водитель подвез меня к дому, я услышала музыку еще с улицы.
–Я всегда готова слушать Коула Портера. Но у Элис есть и другие пластинки – с совершенно ужасными, визгливыми, грубыми голосами. Эл Джонсон.
–Эл Джолсон, мама. Пора бы запомнить!– долетел из гостиной голос Элис.
–А где проводит вечер сэр Дэвид?– поинтересовалась Первин.– Случается ему спокойно отдохнуть в кругу семьи?
–Он не из любителей семейного круга,– ответила леди Хобсон-Джонс.– В данный момент он у себя в кабинете, беседует с незваными посетителями.
–С друзьями?– Первин вытягивала из нее информацию, стараясь как можно тщательнее это скрывать.
–Нет. С комиссаром полиции и его помощником.– Голос леди Хобсон-Джонс звучал пренебрежительно.
Первин захотелось узнать причину.
–Если они часто встречаются, может, и станут друзьями.
Леди Хобсон-Джонс вздохнула.
–Предыдущего комиссара, мистера Эдвардса, мы знали очень хорошо. Он был выпускником Международной лондонской школы. Комиссар Гриффит – из имперской полиции, просто продвинулся по службе.
Судя по аккуратному подбору слов, леди не считала Гриффита человеком особо достойным. Она продолжила:
–Одна надежда – что мистер Гриффит со своим опытом сможет погасить эту волну страшных злодеяний, захлестнувшую город. Сегодня ужасное преступление произошло буквально за углом, прямо в нашем районе!
Первин сообразила: если Элис упомянула при матери, что фирма ее отца представляет интересы Фаридов, разговор может принять неловкий оборот. Ведь она не имеет права обсуждать с чужими сложившуюся ситуацию.
–Я очень рада, что полицейские беседуют с вашим мужем. Было очень приятно с вами повидаться, но мне пора…
–Подождите.– Леди Хобсон-Джонс не чинясь отхлебнула из бокала, потом повернулась к Первин.– Вы ведь живете в колонии, где нет никого, кроме парсов, верно?
Мало того что Первин нервировала эта затянувшаяся беседа, она еще и не любила, когда ее рассматривают исключительно в свете ее религии.
–Да. В Бомбее религиозные общины вообще селятся компактно – не только парсы, но и индуисты, и мусульмане.
–И какой уровень преступности в вашем районе?
–Вряд ли кто-то его высчитывал. Но я не припомню никаких инцидентов.– Первин взглянула на собеседницу, которая вдруг выпрямилась в кресле, взгляд ее сделался сосредоточенным.
–Убеждена, у вас – никаких убийств!– заметила она с усмешкой.– Я сколько раз говорила мужу: вмонотонных общинах куда безопаснее.
«В однородных»,– подумала Первин. Именно это слово леди Хобсон-Джонс и хотела употребить. Но однородность действительно предполагает монотонность. Неужели леди Хобсон-Джонс хочет сказать, что, по ней, лучше бы Малабарский холм опять стал чисто английским?
–В Индии слишком много смертей.– Англичанка призадумалась.– Прежде всего, конечно, боишься заболеваний. Потом – террористов, которые ходят по домам и стреляют в людей. А теперь преступление совершили в бунгало, которое видно из нашего окна. Помните, мы вам его показывали?
Первин сдержанно кивнула.
–Мой муж сомневается в том, что это убийство из религиозной неприязни или по политическим мотивам. Я сегодня весь день наблюдаю за нашим задним двором, потому что нам не хватает охраны прикрыть все посты.
–Полицейские вместе с вашим мужем наверняка придумают эффективный способ вас защитить.– Первин пыталась говорить обнадеживающе. Ей вдруг стало ясно: главная причина поведения леди – страх.
–Ступайте к Элис,– распорядилась леди Хобсон-Джонс.– Скажите ей, что она никуда не будет выходить без сопровождения. Это не Белгравия. Она должна соблюдать ту же осмотрительность, что и вы.
В гостиной Первин застала подругу за разговором с двумя слугами – она давала им инструкции, как отнести наверх ее виктролу.
–Возьми с дивана последние пластинки,– обратилась Элис к Первин через плечо.– И прихвати свой бокал. Вон на подносе джин с лаймом, совсем свежий, специально для тебя сделали.
–Пойдем в твою комнату?– поинтересовалась Первин, беря в одну руку холодный бокал, а в другую – три пластинки.
–Нет!– ответила Элис, негромко пыхтя – она взбиралась по лестнице, нагруженная пластинками.– Я нашла этажом выше местечко еще получше и решила устроить там свой кабинет.
Оказалось, что речь идет об угловой комнате на третьем этаже, окна которой открываются в две стороны. Когда Элис дернула за цепочку и включила лампу и вентилятор на потолке, тысячи мотыльков и комаров тут же принялись биться о марлевые экраны. Летучих насекомых тут были тьмы – комната напоминала Викторию-Терминус в час пик.
–Давай, садись,– распорядилась Элис.– Мне столько тебе всего нужно рассказать! Но сперва заведем музыку.
Первин опустилась в ротанговое кресло, обвела комнату взглядом. После жизни в Калькутте у нее выработалась стойкая неприязнь к тесным помещениям. В некотором смысле эта каморка была похожа на комнату уединения в доме у Содавалла: узкая кровать и стол. Однако здесь все было мягким. Кровать была застелена покрывалом из набивного хлопка, сверху лежали вышитые подушки. Вместо металлического столика – письменный стол из розового дерева, на нем пишущая машинка и стопка математических книг. Один слуга уже расставлял пластинки в книжном шкафу, другой устанавливал на полу проигрыватель.
–Так хорошо, спасибо.– Элис взмахом руки отослала прочь обоих слуг, потом выбрала пластинку. Скоро комнату заполнил хрипловатый голос Эла Джолсона – звучал он как-то странно.
Элис застонала.
–Я так и думала, что пластинка поцарапана, но надеялась, что это не страшно. Я так надеялась!
–Видимо, это из-за долгого плаванья,– предположила Первин.– Мои книги по юриспруденции тоже прибыли не в лучшем виде – на них будто бы вырос зеленый мех.
–Придется купить новую,– сказала Элис, подошла к двери, закрыла ее.– А как тебе эта комната?
–Очень милая, но тут гораздо жарче, чем в твоей спальне на втором этаже. Обязательно держать дверь закрытой?– поинтересовалась Первин.
Элис села на деревянный стул у письменного стола.
–Я должна сказать тебе одну вещь.
Первин нынче уже довелось выслушать горячие новости в жарком месте. Однако она безмятежно потягивала холодный напиток. В устах Элис такие заявления обычно означали, что они сейчас от души посплетничают.
–До твоего приезда я все время проигрывала пластинки, чтобы родители думали, будто я в гостиной. А на самом деле я притаилась на веранде, прямо под окном папиного кабинета, и слушала его беседу с полицейской шишкой. Тот говорил про Фаридов из дома двадцать два по Си-Вью-роуд, и я сразу подумала о тебе!
