—Ха!— воскликнула Анна.
—Так вы думаете, здесь все же присутствует сексуальный элемент?— спросила Пам.
—Господи,— протянула Анна из своего шезлонга,— Зигмунд Фрейд возвращается. Да люди тысячелетиями влюблялись в актеров и сохли по ним. Ведь мы же именно этого от них и хотим, а?
Шпандау поскреб красные чернила на одном из писем. Буквы хлопьями осыпались со страницы. Очень похоже на кровь, но он не стал произносить это вслух.
—Большинство понимает, что их фантазии — всего лишь фантазии,— сказал он.— Но большинство — не значит все.
—Почему ты не хочешь признавать, что у нас проблема?— набросилась Пам на сестру.— Какой-то сумасшедший налетел на тебя и порезал твою одежду. А мог бы порезать тебя. Не понимаю, почему ты норовишь спрятать голову в песок?
Анна села.
—Да потому, что не желаю, чтобы моя жизнь пошла наперекосяк только из-за того, что какой-то гребаный влюбленный недоумок подобрался чересчур близко. Буду постоянно держать при себе Чандлера или еще что-нибудь придумаю.
—Эта задача не для Чандлера. А вот у господина Шпандау многолетний опыт.
—Нет уж, благодарю,— отрезала Анна.— Нет.— Она вскочила и принялась собирать вещи.
—Я тебя не понимаю,— повторила попытку Пам.— Что ты творишь?
—Я актриса, только и всего,— ответила Анна.— Просто актриса. И я не отвечаю за то, что происходит в головах у всех этих людишек. Мне дана жизнь, и я не позволю, чтобы какой-то никчемный извращенец диктовал, как мне ее прожить.
—Пятнадцать лет назад,— сказал Шпандау,— вы позировали обнаженной для глянцевого журнала. А потом передумали и потратили примерно половину бюджета страны на то, чтобы выкупить у фотографа эти снимки. А сделал их ваш тогдашний друг, если не ошибаюсь. Снимков я не видел, но уверен — они были шикарные. После этого трудновато делать вид, будто вы никогда сознательно не разжигали чьи-то фантазии.
Анна пронзила его взглядом.
—Господин Шпандау, не думаю, что…— попыталась вмешаться Пам.
—Нет, Памми,— прервала ее сестра.— Давай уж, дослушаем господина Шпандау. А вы переходите к делу.
—Да, мэм, именно для этого люди вроде вас и нанимают меня. Не собираюсь понапрасну тратить ни ваше время, ни свое.
—Я не обязана вам ничего объяснять, господин Шпандау. Не обязана отчитываться.
—Да, мэм.
—Я могу показать вам эти снимки. Убеждена, они не оставят вас равнодушным. Уйма народу согласилась платить за такую честь.
—Не сомневаюсь, мэм. Но удивлен, что вы все еще их храните.
—О да, все еще храню. И время от времени вытаскиваю — когда хочу напомнить себе, каким же дерьмом могут быть мужчины. Глядя на фотографии, я лишний раз убеждаюсь, что никто и никогда больше не уболтает меня сделать то, чего я не хочу. Мои слова не разбивают вам сердце, нет? Вашу нравственность не оскорбляет то, как я зарабатывала при помощи своего тела?
—Нет, мэм. Вы красивы и хотите использовать этот козырь. Потом появляется кто-то еще и решает использовать его за вас. Это не делает вас невинной овечкой, скорее уж неудачницей в бизнесе. Впрочем, никто пока не назначал меня на роль главного арбитра Вселенной по части нравственности.
—Неужели вы сами ни разу не совершали ошибок? Не делали ничего такого, чего теперь стыдитесь?
—Делал, конечно. Бывает, ты предполагаешь, что события сложатся так, а они складываются совершенно по-другому. Но я ведь не говорю, будто не ведал, что творю. Очень даже ведал — просто не добился желаемых результатов.
—Вы случайно не иезуит, господин Шпандау?
—Нет, мэм. Но я прожил в Голливуде достаточно времени, чтобы понимать, что к чему.
—Как и я, вы хотите сказать?
—Ох, ребятки,— встревоженно вставила Пам,— кажется, у нас не слишком хорошо получается играть в одной песочнице.
—Да идите вы на хрен, господин Шпандау, вместе со своей грошовой этикой. Я уехала из Техаса, чтобы избежать нравоучений, и не готова выслушивать их от такого узколобого критикана и зануды.
—Может быть, господин Шпандау хочет извиниться…
—Нет,— отрезал Шпандау.— Не думаю, что он этого хочет. Господин Шпандау просто старается быть предельно ясным. Вы тратите жизнь на попытки сделать фантазию настолько реальной, чтобы люди пересекли черту и оказались в созданном вами мире. Как ни печально, некоторые из них потом не способны вернуться назад.
—Что вы такое говорите? Неужели мы при съемках каждого фильма должны беспокоиться, что среди миллиона зрителей найдется один чокнутый? Не я превращаю его в психа. Он псих, потому что не видит разницы между мечтами и реальностью. И таким его вовсе не я сделала. Он уже вошел в гребаный кинотеатр законченным психопатом, господин Шпандау. Все случилось до того, как он уставился на экран.
—Но ведь в кинотеатре это не заканчивается. Подумайте, сколько вокруг вас людей, которые помогают длить эту фантазию, переносить ее из кино в реальность. Ведь экраном все не ограничивается. Вот вы выступаете в ток-шоу, вот вы появляетесь на церемонии вручения «Оскара» или премии для иностранной прессы, вот вы мелькаете на страницах журналов, даете интервью. И после этого вы говорите, что все это — не часть фантазии? Утверждаете, что иллюзия должна ограничиваться экраном, а сколько вы при этом платите своему пиарщику, чтобы добиться обратного? Вы совершаете ошибку, а потом откупаетесь и замалчиваете последствия. Да вы сами не даете фантазии остаться на экране. Что-то в последнее время принципы у всех стали такими размытыми…
—Господин Шпандау, идите вы в задницу,— не сдержалась Анна.— Пам, попроси кого-нибудь выкинуть этого сукиного сына через забор.
И умчалась прочь.
—Вы что, с ума сошли?— спросила Пам.
—Сам часто гадаю,— ответил Шпандау.
—Потрясающе!— воскликнула она.— Я пыталась помочь сестре, обеспечить ей безопасность, а вы пришли и все испортили.
—Она отрицает, что ей нужна помощь,— возразил Шпандау.
—Все актеры отрицают, господин Шпандау. Это их манера поведения. Спасибо, что облегчили мне жизнь.
В дверях они столкнулись с Анной. Она вылетела им навстречу в махровом халате и запустила Шпандау в лоб щеткой для волос.
—Сукин сын! Да как ты посмел, сукин ты сын!
Она направилась прямо к нему, но Пам встала между ними и легонько оттолкнула сестру.
—Остынь. Он уже уходит.
—Я выдавлю твои вонючие глаза!— выкрикнула Анна, обращаясь к Шпандау.
—Анна, успокойся,— продолжала увещевать ее Пам.
—Да какое к черту «успокойся»?! Сукин сын!
Шпандау потрогал лоб, на пальцах остался кровавый след.
—Анна, сядь. Я серьезно. Сядь.
