—Да уж, представляю себе,— пробурчал Виньон.— Бутылочка терпкого красного вина, аккордеонные наигрыши, льющиеся при свете фонарей у моста Пон-Нёф, так и не прочитанный томик «Бытие и ничто» Сартра в рюкзаке, чашечка кофе, заказанная в «Дё маго» за целых восемь долларов — сумасшедшая трата только ради того, чтобы примостить свой зад там, где когда-то сиживал Хемингуэй. Только не говорите, что купили берет и после дежурных десяти минут в Лувре решили заделаться художником.— Он пригубил коньяк.— И вот вы снова во Франции, язык так и не выучили, боитесь хоть на пару шагов отойти от «Хард-рок кафе» и при этом воображаете, будто постигли тонкости нашей культуры. Господи, да вы даже кофе не можете выпить, предварительно не разбавив его водой.
—Ну да,— кивнул Шпандау,— типичное отношение. Я про американских туристов и про французов, полагающих, что все мы беспросветные дебилы и ничегошеньки не смыслим в местном укладе. Как-то раз я заглянул в одну забегаловку, где подают комплексный обед. Вошел, официантка усадила меня за один столик с местными, а я и не возражал. Но управляющий сделал ей замечание: «Не подсаживай его туда, они такого не любят. Это же американцы!» В итоге она проводила меня за отдельный столик, хотя я бы охотно пообедал в компании других посетителей. А потом официантка принесла мой салат. Точнее, это был не тот салат, что я заказал, а другой. Вторая официантка сказала моей: «Это же не то, что он заказывал». А официантка с салатом ей отвечает: «Он даже и не поймет, он же американец». И все присутствующие от души посмеялись.
—Удивительно, что кто-то из них все же проболтался вам.
Шпандау отхлебнул коньяку и улыбнулся.
—В том-то все и дело — никто не проболтался. В этом просто не было нужды. Все и так было кристально ясно.
Виньон уставился на него во все глаза. В голову закралась неприятная догадка, и ему стало не по себе. Он вдруг понял, что ему трудно смотреть собеседнику в лицо.
—Уверен, что вы ошиблись,— сказал Виньон.— Похоже, вы просто неверно истолковали их поведение.
—Нет,— возразил Шпандау.— Когда мне стукнуло девятнадцать, меня обязали пойти на языковые курсы. Немецкий я учить отказался, от испанской речи меня тошнило, вероятность столкнуться нос к носу с древнеримским солдатом была ничтожно мала, так что латынь я тоже отбросил. Оставался только французский. Всегда удивляюсь, сколько слов, оказывается, помню, хотя считал, что давно все позабыл. А вот говорить по-прежнему стесняюсь.
—Что ж, поделом нам,— сказал Виньон.
—Вы выставили меня на посмешище, не успел я сойти с самолета,— продолжал Шпандау.— Я вас до того дня и в глаза не видел, а вы за три минуты умудрились смешать меня с грязью. Впрочем, надо отдать вам должное, вы человек последовательный. Пока я здесь, вы ни разу не упустили шанса причинить мне вред. Я предпочел прикусить язык, несмотря на ваши утверждения, будто мне недостает профессионализма. Я молчал еще и из уважения к Анне, а тем временем все мои инстинкты требовали схватить что потяжелее, оттащить вас на задворки виллы и как следует отметелить. Кажется, я даже питал бесплодные надежды, что однажды вы сами меня туда оттащите — как бы в знак дружбы. Но нет, вы предпочли позвать меня в этот театр с танцующими марионетками, чтобы потешиться надо мной, чтобы невозбранно измываться надо мной на глазах у официантов и остальной публики, владеющей французским. Может, мы там, у себя в глуши, и варвары, но в случае чего умеем поговорить по-мужски, и нам хватает смелости высказать, что накипело, прямо в глаза, а не посмеиваться над человеком у него за спиной.
Он выплеснул оставшиеся полбокала через стол и попал Виньону в лицо. Посетители дружно ахнули — Шпандау не знал наверняка, то ли они оскорблены его поступком, то ли удивляются, что он не сделал этого раньше. Самообладания Виньону было не занимать: он даже не вздрогнул, только прикрыл глаза, пока коньяк стекал со лба. А затем медленно промокнул лицо и грудь все той же накрахмаленной салфеткой.
—Вы правы,— наконец произнес он.— Я поступил невежливо, обидел вас и теперь прошу за это прощения. Но задницу я вам все равно когда-нибудь надеру.
—Так за чем же дело стало?— сказал Шпандау и поднялся со стула.
—Придется подождать,— объяснил Виньон.— Если мы выйдем прямо сейчас, управляющий поймет, что мы непременно затеем драку, и вызовет полицию. А если мы немного выждем, они просто решат, что мы педики.
—Вот любите вы тут всё усложнять!
—Не желаете ли еще выпить? Второй бокал-то вы расплескали.
—А как же. Да катись оно все к чертям!
Виньон подозвал престарелого официанта и заказал еще две порции коньяка.
—У нас обоих как раз будет время поостыть,— заметил он.— Не стоит ввязываться в драку, пока гнев не утих.
—Да эта мысль прямо-таки красной нитью проходит через всю историю Франции,— сказал Шпандау.— И когда же, по-вашему, следует драться?
—Когда злишься, чаще допускаешь ошибки. Вот почему мы убрались из Индокитая незадолго до того, как его заняли вы. Нам хватило ума не цепляться за свои позиции, хоть и досадно было их потерять. В отличие от вас.
—Картезианская логика?
—Просто здравый смысл. Декарт далеко не всегда был столь же логичен. Если, конечно, вам доводилось читать его труды.
—Да идите вы…
Дальше они пили коньяк в гробовом молчании. Посетители украдкой косились на них и гадали, не сцепятся ли милые голубки снова. Наконец Виньон осушил свой бокал, а за ним и Шпандау. И оба потянулись к счету.
—Плачу я,— заявил Шпандау.
—Нет,— возразил Виньон,— это я вас сюда пригласил.
—Я испортил вам куртку.
—И заслуженно. Я публично оскорбил вас. Причем не единожды, а делал это при каждом удобном случае.
—Ну, тогда платите по этому долбаному счету.
—Благодарю.
—Куда теперь?
—Идите за мной, выйдем на задворки ресторана. Там наверняка найдется подходящее место.
В тянувшемся за гостиницей переулке валялся ящик из-под молока. На ящике сидел клошар. Виньон попросил его уйти — мол, им с приятелем нужно побыть наедине.
—Трахаться, что ли, будете?— поинтересовался клошар.
—Хочу вышибить из него мозги,— сказал Виньон.
—Что то, что другое — один хрен,— резюмировал клошар.— Пройдете несколько метров по переулку, и там будет пятачок, где ни одна душа из гостиницы вас не увидит. Только смотрите, в собачье дерьмо не вляпайтесь.
Они отыскали упомянутое место — тупик, скрытый от посторонних глаз, и при этом достаточно широкий, чтобы на нем можно было свободно двигаться.
—Годится,— заключил Виньон.— А вы что скажете?
—Битого стекла вроде не видать,— ответил Шпандау.
—Об этом я не подумал,— сказал Виньон,— ценное наблюдение.
Оба сняли куртки, а потом минуту или две искали местечко почище, чтобы их положить. Затем встали в боевую стойку.
