—Где он?
—Сегодня уже не придет,— ответила девушка, едва ворочая языком.
—Вы принимали какие-нибудь лекарства? Я мог бы сбегать вниз и принести.
Он двинулся к дверям, намереваясь спуститься на первый этаж.
—Нет! Не уходите. Умоляю.
Он остановился, поглядел на нее. Подошел к девушке и встал радом, глядя на нее сверху вниз и не зная, что делать. Они уже были внутри комнаты, и Перек прикрыл за собой дверь. Амалия протянула руку и взяла его ладонь в свою. Не отпуская ее, легла на кровать.
—Подержите меня за руку.
Перек подумал, не сбежать ли, бросив ее одну. Но вместо этого, не выпуская руки девушки, прилег рядом. Она поменяла позу и свернулась калачиком, прижавшись к нему и нырнув под его вытянутую руку. Перек никогда прежде не обнимал женщину. Он почувствовал, как его захлестывает привычное болезненное ощущение. Часть его сознания мечтала вышвырнуть ее из кровати, прогнать. По отношению к нему это было насилие, принуждение, словно она утащила его с мелководья на глубину, в неуютную водную толщу. Она прижалась щекой к его ладони, он ощущал, как вздымается и опадает при дыхании ее грудная клетка, улавливал запах ее волос, аромат кожи. А потом Там Внизу началось, он в ужасе отпрянул, но девушка ласково произнесла: «Все хорошо»,— и прижалась к нему еще крепче. Через несколько мгновений она почувствовала, как его плоть содрогнулась, прильнув к ее телу, а затем наступило расслабление, и она нежно сжала его ладонь. Перек зарылся лицом в ее волосы и уснул.
Проснулись они еще до рассвета, разбуженные Ульбеком. Тот с силой колотил в дверь Перека.
—Ты там, маленькая потаскушка?! Открывай, мать твою!
Они услышали, как в замке поворачивается хозяйский ключ. Амалия ринулась к двери, навалилась на нее всем телом, не давая открыть. Но Ульбек распахнул ее одним мощным толчком.
—Ну все, на этот раз тебе конец! Обоих урою!
Ульбек отвесил дочери пощечину, а потом отшвырнул к стене. Она сползла на пол, а Ульбек вытянул из штанов толстый ремень и принялся ее стегать. Девушка закрывалась руками и скулила.
В первые секунды Перек наблюдал, не вмешиваясь. Как будто он здесь всего лишь зритель, и происходящее никак его не касается. Затем до него в полной мере дошло, что творится, и он бросился на Ульбека, пытаясь оттащить его от девушки. Ульбек с легкостью стряхнул его с себя и припечатал оплеухой, которая сшибла коротышку с ног, а потом снова взялся за Амалию. Перек осознал, насколько беспомощен, но потом вспомнил про бритву.
Выхватив ее, он полоснул Ульбека по спине. Мужчина взревел, повернулся к обидчику, шагнул вперед, собираясь напасть, но Перек проскользнул у него между рук, будто соглашаясь на дружеские объятия, и добрался до горла. Ульбек замер и уставился на Перека, будто не понимая, что с ним только что произошло, и потянулся к своему горлу.
И только когда он почувствовал, что сквозь пальцы хлещет кровь, лицо его перекосилось в панике. Амалия закричала, и Перек зажал ей рот рукой. Она пыталась вырваться, но Перек руки не убирал. На их глазах Ульбек побелел, как полотно, и рухнул на колени, а потом опрокинулся на пол. Там он и остался, подергиваясь и булькая в расползающейся луже собственной крови.
Перек ничего не чувствовал, но смотрел во все глаза, как зачарованный. Наконец Ульбек перестал дергаться и затих. Амалия вырвалась, выскочила из комнаты и помчалась вниз. Перек поспешил за ней и влетел в комнату как раз в тот момент, когда Амалия сражалась с кнопками на телефоне. Ее трясло, она никак не могла вспомнить нужный номер, не отдавала себе отчет в том, что делает. Перек отобрал у нее телефон и вернул на место.
—Отойди от меня!— заорала она.— Не прикасайся!
Перек не понимал, с чего она вообразила, будто он способен причинить ей вред. Это задело его за живое и даже слегка разозлило. Амалия так и стояла, трясясь и в страхе выкатив глаза. Перек сорвал со стены телефон. «Ну все, теперь моя очередь»,— успела подумать Амалия, но Перек развернулся и пошел к себе наверх. Перелил воду из кувшина в тазик и смыл кровь с пальцев. Кровь Ульбека забрызгала всю рубашку и брюки, поэтому пришлось раздеться и сменить одежду на чистую. Покидав кое-какие вещи в рюкзачок, он снова спустился на первый этаж. Девушка сидела у подножия лестницы, обхватив голову руками. Перек становился и поглядел на нее сверху вниз. Хотел что-нибудь сказать на прощание, но так ничего и не придумал. Амалия подняла голову.
—Уходи,— потребовала она.— Немедленно.
И снова уткнулась лицом в ладони. Перек опустил руку на ее мягкие волосы. Она почувствовала прикосновение, но промолчала. Перек вышел на улицу, в предутреннюю темень, и даже не оглянулся. Ни разу.
До рассвета оставалось как минимум три часа, и Перек отправился в путь пешком. Задворками выбрался из города. Когда он достиг туннеля, заря только-только занималась. Сперва он закинул в жерло туннеля рюкзачок, потом забрался сам и ногой сдвинул решетку на прежнее место. Цепь и замок из предосторожности захватил с собой. Снова вскарабкавшись наверх в просвете между стенами, Перек выбрался на чердак. Потом он пристроился на бортике за невысокой стенкой, где никто его не увидит, и погрузился в глубокий сон.
ГЛАВА 8
С точки зрения архитектуры аэропорт «Ницца-Канны» являл собой примерно столь же восхитительное зрелище, что и рядовой венерологический диспансер. Заняв многие гектары прекрасной и исключительно дорогой земли на побережье, он, судя по всему, был построен отрицающим земные радости сектантом-менонитом, чье главное стремление — загубить как можно больше погрязшей во грехе красоты. Цель свою архитектор реализовал в полной мере. Прилетев сюда впервые и выглянув в иллюминатор, незадачливый путешественник может даже занервничать, заподозрив, что пилот здорово промахнулся и приземлился вовсе не на средиземноморской Ривьере, а где-нибудь в унылом английском городишке Богнор-Риджис.
Впрочем, дело обстоит не так уж плохо, если отвлечься от архитектуры.
Хотя любящие всё усложнять умники, заслышав об этом, скептически воротят носы, однако на деле Канны и Ницца — это один и тот же город. Две его процветающих, самоуверенных части заключили в объятия изрезанное бухтами французское побережье Средиземного моря, а между ними втиснулся бедный тихий Антиб, которому в этом окружении столь же уютно, как щенку, пробравшемуся в постель новобрачных.
Так толком и не поймешь, где кончается один город и начинается другой — что в географическом смысле, что в культурном. Чтобы окончательно не свихнуться, постарайтесь воспринимать их как аналоги Эббота и Костелло
[62]: в одном больше развлечений, но денежки в конце концов почему-то стекаются в другой. Канны, место проведения знаменитого кинофестиваля, имеют репутацию французского Лас-Вегаса, это средоточие блеска и роскоши. Но будьте уверены: с каждой фотовспышкой в Каннах где-то в Ницце дзинькает кассовый аппарат. Канны — городок маленький и чванливый, Ницца куда больше и приветливее. Там обретается примерно столько же состоятельных актеров и завсегдатаев модных курортов, сколько обычно набивается в Канны в течение двух фестивальных майских недель. Всем остальным приходится ютиться где попало, а в Ницце тем временем цены взлетают раза в три, распоследние склады и амбары переквалифицируются в гостиницы, а обслуживающий персонал внезапно выучивается разговаривать на безупречном английском.
