К дверям ресторана подкатил черный «Мерседес», за рулем которого сидел Тьерри. Первым из машины выбрался Виньон, заглянул в зал «Ле ван провансаль» — проверить, все ли готово, а потом вернулся за Шпандау и Анной. Шпандау заметил, что Виньон близок к точке кипения. Сейчас, когда Перек шныряет где-то поблизости, вся эта затея с поездкой в ресторан казалась ему опасным капризом. Не радовало француза и то, что Шпандау предстоит приятный ужин в компании Анны, а ему самому придется ждать снаружи, в машине, вместе с Тьерри. Все столики в ресторане были забронированы, свободных мест не осталось, и даже столик для Анны успели накрыть лишь в самый последний момент. Впрочем, Анна наверняка распорядится, чтобы охраннику и шоферу вынесли чего-нибудь поесть. Унизительное положение.
Кота бурно поприветствовал гостей у входа и проводил их через весь зал к столику, спрятанному за большой складной ширмой. Некоторые из посетителей явно узнали Анну, но Виньон скроил такую гримасу, что сразу отбил у них всякое желание подходить за автографом.
—Если понадоблюсь, я снаружи,— без всякой необходимости напомнил он, смерил Шпандау ледяным взглядом и вышел.
Столик, за который их посадили, был накрыт выцветшей прованской скатертью и чуть-чуть покачивался на неровном деревянном полу, а стулья громко скрипели, стоило пошевелиться или сменить позу. Даже тарелки — и те были старые, сеточка кракелюров тронула фарфор, а вверху на стене висели полочки для личных салфеток постоянных гостей, хотя все посетители, которые пользовались этой услугой, давным-давно почили. Кота порекомендовал местное розовое вино, совершенно не интересуясь, сочетается ли оно с блюдами, которые посетители собираются отведать. Бутылку он принес еще до того, как они успели сделать заказ. Ни Шпандау ни Анна не питали особой любви к розовым винам, но это было охлажденным, терпким и приносило желаемый эффект — подготавливало идеальный плацдарм для любой еды, которая последует за ним. Анна заказала барашка, а Шпандау цыпленка.
—Не знаю, как ты,— сказала Анна,— а я бы назвала это местечко чуть ли не самым романтичным из всех, где мне доводилось бывать.
—Да, миленько.
Она сделала глубокий вдох.
—Чувствуешь? Пахнет травами и пряностями. Боже, наверное, я последняя женщина на земле, которая считает, что чеснок — это сексуально.
—Послушать тебя, так абсолютно все сексуально.
—Чертовски верно. Во всяком случае, все лучшее на свете. Люди подходят к своему делу с душой, тратят время и силы, стараются тебя порадовать. Ведь и влюбленные делают именно это, разве нет? Кто-то когда-то говорил мне, что секс и еда похожи — в обоих случаях ты помещаешь нечто в тело другого человека, чтобы доставить ему удовольствие. Кстати, как насчет того, чтобы продолжить?
Они выпили еще вина, принюхиваясь к вызывающим обильное слюноотделение ароматам, которые доносились из кухни. Все это время они не переставали разговаривать. Вино выполнило свою задачу, ослабило напряжение, и Шпандау с Анной увлеклись болтовней. Они говорили о своем детстве. О надеждах, сбывшихся и нет. О своих карьерах. И очень осторожно — о своих прежних романах, по крайней мере, о тех, которые значили меньше всего. Анна и Шпандау проделывали все то, что обычно делают мужчины и женщины, когда влюбляются. Взявшись за руки, они осторожно шли по минным полям биографии партнера.
Цыпленок пах тимьяном и далекими лавандовыми лугами. Барашек Анны оказался упрятан в оболочку из теста да так и запечен в собственном соку. Когда Кота вскрыл корку, из-под нее хлынул умопомрачительный аромат, мгновенно окутавший весь столик. Они ели, обмениваясь лакомыми кусочками и издавая звуки наслаждения. Анна оказалась права. Это действительно было сродни любви. Он наблюдал, как она ест, и это зрелище его возбуждало. Шпандау вдруг сообразил, что ест она точно так же, как занимается любовью: сначала медленно и немного робко, осторожничая и не забывая про салфетку и падающие крошки, а потом расслабившись и погрузившись в мир вкусов и ароматов. Несмотря на обманчиво решительную внешность, Анна медленно привыкала ко всему новому, сначала ей нужно было научиться доверять этому новому и давать себе волю. А потом приходила страсть.
—Знаешь, что однажды сказала Элизабет Тейлор?— Она отхлебнула розового вина, посмотрела Шпандау в глаза и улыбнулась, как тайно влюбленная школьница.— Что самое сексуальное на свете — это мужчина, который смеется в постели.
—Но только в подходящий момент, надо полагать,— вставил Шпандау.
—С тех пор, как я впервые услышала эту фразу, я только об этом и мечтала,— призналась Анна.— Найти мужчину, который способен посмеяться в постели. Который может посмотреть на вещи со стороны. А то они обычно убийственно серьезны, когда доходит до секса.
—А как насчет гогота?— поинтересовался Шпандау.— Если мужчина в постели гогочет, это годится?
—Гогот — это что-то типа фырканья? Не выношу, когда фыркают.
—По-моему, гогот — это скорее вот так: «гы-гы-гы».
—Ой, нет, тогда никакого гогота! Мне нравится такой смех, как у тебя.
—А я разве не гогочу?
—У тебя смех, пожалуй, слегка хрипловатый, но приятный.
—В следующий раз приму какое-нибудь лекарство от кашля.
—Нет, не надо ничего менять, мне и так нравится. Напоминает об одном неопытном ягненочке, с которым я познакомилась в далекой юности. До сих пор кровь приливает, как вспомню.
Две бутылки вина и кухня мирового класса творят с либидо чудеса. Под конец ужин скорее напоминал сцену соблазнения едой из «Тома Джонса»
[82]. Анна неторопливо слизывала самым кончиком языка крем с ложки, а Шпандау за этим наблюдал. Потом он принялся дразнить ее кусочком шоколадно-миндального пирожного, и когда этот кусочек наконец оказался у нее во рту, Шпандау ощутил легкое головокружительное ощущение, которое возникает у всех мужчин, пока шесть миллионов лет эволюции не завершили свое дело. Оба начали прикидывать, как бы побыстрее добраться до дома. Ведя спутницу к выходу, Шпандау приобнял ее, и Анна отчаянно надеялась, что поблизости найдутся журналисты, фотоаппараты и вспышки: в кои-то веки ей захотелось, чтобы все эти засранцы увидели ее счастливой. Но вместо журналистов у дверей ресторана топталась группка фанатов, которым настучал кто-то из посетителей. Анна остановилась и дала несколько автографов.
Перек ждал в подворотне дома напротив, притаившись в тени и нацепив темные очки. Когда Анна и Шпандау вышли из ресторана, он пересек улицу и занял позицию позади припаркованного «Мерседеса» Тьерри. Он не сводил глаз со Шпандау и ждал, когда тот посмотрит в его сторону. Когда это случилось, Перек приподнял очки и улыбнулся.
Улыбнулся.
Здоровяк пролаял что-то телохранителю-французу и стал проталкиваться к Переку сквозь толпу. Именно на это Перек и рассчитывал. Люди такие глупые, такие предсказуемые. Ну разве не точно так же этот детина действовал и в Лос-Анджелесе, когда загнал Перека в мексиканскую забегаловку? И разве Переку и в тот раз не удалось его перехитрить? Естественно, он должен был погнаться за Переком. Так он поступил в подобной ситуации раньше, так ему скомандовал его мозг. «Нейронный проводящий путь, кажется, так это называется. Я читал об этом в „Википедии“. Человеческий разум стремится двигаться по уже проторенным дорожкам. „Википедия“, как и Гугл, отличная штука».
