—По-моему, мне еще никогда не угрожали расправой настолько поэтично.
—Я хочу пожить тихо. У меня девяностолетняя домработница-аргентинка и куча партнеров по бизнесу, которые воображают себя Сонни Корлеоне
[12]и считают, что ноги в тазике с цементом — все еще крутая тема. Довольно скоро они сведут меня в могилу. Мне бы не хотелось переживать еще и за тебя.
—Вы, значит, печетесь о моем благополучии? У меня на шее уже болтается медальон с изображением святого Иуды
[13], так что извините.
—Очень смешно,— ответил Локателли.— И я буду смеяться до того самого момента, пока не скомандую Луису раздробить тебе кувалдой коленные чашечки. Ну, ты меня понимаешь. Я не хочу, чтобы ты стал источником проблем. Никакого героизма, никаких фантазий о благородном отмщении. Я не убивал твоего приятеля. Он сам с этим справился при некотором содействии Американской медицинской ассоциации. Все препараты, которые он проглотил, были абсолютно легальны. Я тут ни при чем. Хочешь найти реального виновника, поговори с красоткой, с которой он помолвлен. Он не первый помешавшийся на сексе парень, который в итоге совсем слетел с катушек. Я вложил в него деньги, Техас. Маленький говнюк мне не нравился, но от его смерти мне никакого проку. Даже ты должен это понимать.
—Я смотрю, мы тут просто купаемся в сожалении и прочих чувствах. Не возражаете, если я пойду? Или Луис снова собирается проехаться по моим ковбойским сапогам?
—Ты ж взрослый человек, мать твою, а носишь такую дурацкую обувь. Никогда не мог этого понять.
—Они скрывают мою косолапость. Без них я бы ходил переваливаясь, как Джон Уэйн.
—Чувство юмора перед лицом серьезной физической угрозы,— задумчиво произнес Локателли.— Мне это нравится.
Он потянулся к дверце и распахнул ее. В салон ворвалась пустыня, и Локателли поморщился. Он не одобрял песок, жару и все остальное, что хоть как-то могло попортить идеально заутюженные стрелки на его брюках с Сэвил-Роу
[14]. Шпандау выбрался из машины и подождал, пока Локателли скажет последнее слово. Ведь не зря же тот потратил время, явился сюда и гонялся за ним по стоянке.
—Будь осторожен, Техас. Как говорится, улицы нынче злые.
Дверца захлопнулась, и машина покатила прочь. Шпандау удивился было: неужто главный гангстер Лос-Анджелеса в самом деле читал Раймонда Чандлера, но потом сообразил — Локателли цитировал Мартина Скорсезе
[15].
ГЛАВА 5
Шпандау вел свой черный «БМВ» на восток по Сансет-стрит, мимо икон Голливуда, мимо клубов, невыносимо пафосных ресторанов, мимо туристов и простых горожан. Потом свернул на узкую улочку, круто уходящую вверх и переходящую в череду резких поворотов с плохим обзором. Там он чуть не столкнулся нос к носу с микроавтобусом службы доставки и вынужден был прибиться к обочине, чтобы дать ему проехать. После короткого подъема улица утыкалась в тупик с большими зелеными воротами — такие могли бы защитить владельца дома от целого нашествия варварских орд. Вместо того чтобы подъехать к воротам, Шпандау притормозил у обочины и набрал номер на мобильнике.
—Привет, вы позвонили Делии Макколей. Пожалуйста, оставьте сообщение, и я вам перезвоню.
Шпандау нажал на отбой, но потом сообразил, что его номер все равно остался у нее в телефоне. «Черт бы побрал эти новейшие технологии»,— подумал Шпандау. Что-то не так со страной, где невозможно позвонить бывшей жене анонимно. Она сказала «Макколей», пользуется девичьей фамилией. Ну хоть не фамилией нового мужа. Это хороший знак. Очевидно, уже начала осознавать, какую ошибку допустила, выйдя замуж за этого зануду Чарли. Шпандау почувствовал, как в его сердце затеплился крохотный уголек, но та часть его, которая еще способна была что-то чувствовать, одновременно понимала, что это не надежда, а отчаяние. Как у какого-нибудь персонажа Джека Лондона, который вот-вот замерзнет до смерти. Он подрулил к воротам, позвонил и высунул голову в окно, чтобы его могли разглядеть.
—Да?— ответил женский голос.
—Я Дэвид Шпандау. У меня назначена встреча.
—Минуточку…
Ворота скрипнули и распахнулись. Шпандау въехал внутрь, в глубине души, как всегда, ожидая, что вот сейчас к нему поспешит апостол Петр и потребует заполнить анкету. Во дворе крупный чернокожий мужчина мыл новенький «Линкольн Навигатор». Еще там были высокие старые пальмы, вымощенная булыжником площадка и фонтан в итальянском вкусе — не хватало только резвящейся в нем Аниты Экберг
[16]. Дом являл собой серую громадину в норманнском стиле, даже не дом, а целый замок, неловко рассевшийся среди калифорнийского великолепия, словно бульмастиф на званом чае. Кричали птицы. Шпандау припарковался в тени пальмы — лучше уж птичий помет, чем сиденье, раскалившееся на солнце как сковорода.
Из дома вышла миниатюрная деловитая блондинка и направилась к его машине. Шпандау выбрался из «БМВ» и возвышался над ней своими 190 сантиметрами, словно башня. Женщина протянула руку и смерила его взглядом, который говорил, что она обычно съедает таких бугаев на завтрак. Она была белокурая, голубоглазая и хорошенькая, но в ней несомненно таилась какая-то агрессия. Больше всего она напоминала необычайно привлекательного сурка.
—Я Памела Мэйхью. Сестра Анны и ее личный ассистент.
—Дэвид Шпандау,— ответил он, пожимая ее руку,— из агентства «Уолтер Корен и партнеры».
—Идите за мной,— сказала Памела и зашагала к дому. Шпандау неуклюже плелся за ней. Он терпеть не мог жестких и холодноватых людей, особенно в жару. Пот струйкой стекал вдоль его позвоночника к пояснице. К счастью, в доме оказалось прохладнее. Там царил полумрак, а каменные стены толщиной в полметра и слабый шум кондиционера отлично справлялись со своей задачей — отгораживали находящихся внутри от жестокого мира, оставшегося снаружи. Шпандау часто имел дело с богачами и знаменитостями и если чему и завидовал, то вовсе не деньгам и славе, а их способности чувствовать себя в своем поместье как в панцире, словно они гигантские броненосцы. Конечно, это была иллюзия. На деле они даже беззащитнее обычных людей, и профессия Шпандау — а он был частным детективом, клиенты которого принадлежали в основном к голливудской элите,— научила его понимать, что разного рода неприятности могут постигнуть и звезд. Однако, как бы там ни было, а в этом доме действительно создавалось ощущение безопасности, и Шпандау невольно вспомнил о собственном одиноком домике в долине, о своем ветхом панцире — сквозь его щели неумолимо просачивалась жестокая реальность.
