—Кажется, я никогда раньше не сталкивалась с частными сыщиками.
—Дух захватывает, да?
Она рассмеялась. Это был приятный, искренний смех.
—Полагаю, вы из разряда детективов-остряков, которые убивают главного злодея и целуют девушку в последней сцене.
—Обычно с точностью до наоборот,— заметил Шпандау,— но я не теряю надежды.
—Вы знакомы с работами Анны?
—Конечно. За последнее время она не создала ничего нового.
—Я буду вам признательна, если вы не станете упоминать об этом при ней.
Шпандау кивнул.
—Могу я взглянуть на шарф? И на письма тоже?
—Я принесу. Анна наверху, в бассейне. Сейчас схожу к ней и скажу, что вы пришли. А пока хотите чего-нибудь? Кофе? Воды?
—Нет, спасибо.
Она вышла.
Анна нарезала круги в бассейне. Пам постояла, ожидая, когда сестра закончит. Наконец Анна выбралась из воды, и Пам подала ей полотенце. Снова постояла, пока Анна вытиралась.
—У нас в гостях детектив,— сообщила Пам.
—Слушай, я не хочу сейчас с этим разбираться. Мне нужно писать эту чертову речь к открытию театра, да и Канны не за горами. Ты уже нашла место, где мы остановимся?
—Пока все к тому, чтобы выбрать то уютное старинное гнездышко среди холмов.
—Может, не стоит мне туда ехать?
—Ты уже приняла приглашение и внесена в официальные списки.
—Там же будет дурдом.
—Там всегда дурдом, каждый май, уже целых полвека. Но это дурдом с развлечениями. Они тебя примут как родную, посмотришь несколько фильмов и выберешь те, что тебе понравятся. Разве это так сложно? Ладно тебе дуться, ты же знаешь: получить туда приглашение — великая честь.
—Политика фестиваля — полное дерьмо, и у меня что-то нет желания ежедневно ругаться с гребаными французами, а ведь так и будет. Я все пытаюсь понять, зачем они меня позвали. У них же всегда есть какие-то скрытые мотивы. Андрей везет туда свой фильм. Они, черт бы их побрал, любят Андрея, он их хренов русский парень с плакатов. Он и его нескончаемые, скучные, претенциозные фильмы.
—Когда ты сама в них играла, то почему-то не считала их нескончаемыми, скучными или претенциозными.
—Мы сделали с этим говнюком два фильма, а я так ни одного из них и не поняла. Все остальные произносили свои реплики по-русски, а он скармливал мне мои на английском, при выключенной камере. И весь хренов сценарий был на кириллице. Я так и не врубилась, о чем фильм, не исключаю, что и остальные тоже, особенно сам Андрей. Его секрет — напустить побольше тумана, тогда фильм можно трактовать как угодно. Единственный талант Андрея — делать вид, будто он знает, что делает, поэтому все остальные просто идут за ним. Но трахался он божественно, это да. А кто еще в жюри? Кто из женщин?
—Наверняка Кэт Берроуз.
—Эта английская подстилка? Андрей и ее имел. Господи, ты понимаешь, что они задумали? Они специально, так подбирают жюри. Лягушатники чертовы, они наслышаны о его репутации. Думают, если мы побывали в его постели, то обязательно за него проголосуем.
—А ты не проголосуешь?
—Господи, ну, может, и да. В отличие от его фильмов, уж в хорошем сексе-то я кое-что понимаю.
—Так что там с частным сыщиком? Поговори с ним хотя бы ради меня. Чтобы я могла спать спокойно.
—А как он выглядит?
Пам вздохнула.
—Высокий. Брюнет. Мускулистый. На нем ковбойские сапоги.
—О-о,— только и сказала Анна.
—Еще у него перебит нос.
—Как думаешь, он мне понравится?
—Он не производит впечатление мужчины, который с ходу даст тебе запрыгнуть к нему на колени,— ответила Пам.
—Да, но если я сама захочу?— возразила Анна.
—Я бы не удивилась…
—Тогда давай его сюда,— велела Анна.
—Я бы на твоем месте приняла его одетой.
—Но я еще не закончила плавать.
—Хорошо,— согласилась Пам.— Но ведь ты только что вылезла из воды и вытерлась, чтобы отдохнуть. Слушай, не сомневаюсь, что он придет в восторг при виде твоего соблазнительного тела, но уж слишком все это напоминает сводничество. Извини за прямоту.
—С каких это пор ты заделалась святошей?— спросила Анна.
—Ха,— сказала Пам,— думаю, сейчас самое подходящее время, чтобы сверкать задницей перед незнакомцами.
—Солнышко, это та самая бесценная задница, которая регулярно обеспечивает тебе зарплату,— уточнила Анна.— К тому же никто пока не жаловался. Покажи ему дом, а потом приведи сюда.
Шпандау смотрел сквозь высокие стеклянные двери, ведущие на балкон. Оттуда, поверх деревьев, открывался вид на Сансет-стрит и дальше, на самое сердце Лос-Анджелеса, почти до аэропорта. Если вы собираетесь обосноваться в Лос-Анджелесе, то лучше всего именно так — в великолепном особняке на склоне холма, поближе к ангелам и подальше от копошащейся внизу нищей шелупони, которой ты служишь примером для подражания. Статус в Голливуде — это всё; он постоянно напоминает этим людишкам о твоем положении, но не дает им ни малейшего шанса дотянуться до тебя. Шпандау услышал шаги и обернулся.
—Впечатляющий вид,— сказал он.
—Да уж,— согласилась Пам.— Пойдемте…
Она провела его по всему владенью.
—Если честно, тут сейчас мало что делается для обеспечения безопасности. В этом просто нет нужды, если вы понимаете, о чем я. Другое дело — несколько лет назад. А сейчас она уже не привлекает того внимания, что раньше. Думаю, эти письма ей на самом деле даже польстили. Раньше она получала куда больше корреспонденции.
Пам ткнула пальцем вправо, потом влево.
—Вдоль всей усадьбы тянется ограда, на ней установлены камеры. По ночам охрана обходит территорию и проверяет, что и как. Ворота открываются и закрываются из дома, и, конечно, на них тоже имеется камера.
—Не так уж это и много.
—Так ведь и нужды не было. Думаете, сейчас появилась реальная опасность?
—Посмотрим,— ответил Шпандау.
—Наступили нелегкие времена. Ролей все меньше, а если какие и предлагают, она стесняется за них браться, хотя понимает, что рано или поздно придется. Она могла бы отойти от дел — деньгами она распорядилась с толком, грамотно их вкладывала,— но не найдет, чем себя занять. Все варианты кажутся ей унизительными. Да и я не знаю ни одного достойного способа превратиться из нынешней звезды в бывшую.
—Звучит жестоко. Не похоже, что вы испытываете к ней сострадание.
—Это профессия такая — жестокая. Она могла бы уйти на покой, вести тихую и спокойную жизнь, заниматься благотворительностью. Или вернуться на театральную сцену, в конце концов. Что бы о ней ни говорили, она прекрасная актриса, профессионал высшего класса. Но дело тут не в актерской профессии, а в статусе звезды. Роли-то есть, она просто считает, что достойна большего. Знаю, ее это ранит, я все понимаю. Но — тут вы правы — я не слишком ей сочувствую. Мне нелегко видеть, как она мучается, но это не конец света. Ей же всего сорок три. Могла бы играть еще лет сорок. Вот я и говорю ей: вспомни про Кейт Хепберн и Лоуренса Оливье.
