Эмили отвела взгляд. Миссис Брикел была очень добра к ней.
–Мне очень жаль.
–Я знаю, что тебе жаль, Эмили.– Голос Эстер сорвался. Она отвернулась, чтобы Эмили не увидела ее слез.– Нам всем жаль, но это не имеет никакого значения.
Эмили почувствовала, что у нее задрожала нижняя губа. Она ненавидела, когда ее мать плакала. Все, что Эмили могла,– это повторять одни и те же два слова до самой своей смерти.
–Мне жаль.
Ее мать ничего не ответила. Она спрятала лицо в ладонях. Она ненавидела, когда люди видели ее в моменты уязвимости.
Эмили подумала обо всем, что могла бы сделать сейчас – подойти к матери, успокоить ее, обнять, погладить по спине, как миссис Брикел гладила Эмили,– но эмоциональная поддержка выходила за рамки их давно установленных взаимных обязательств. Эмили всегда преуспевала в том, что делала. Эстер с одобрением за этим наблюдала. Никто их них не знал, что делать с неудачей.
Эмили оставалось только смотреть на свои сцепленные на столе руки, пока Эстер приходила в себя. Доктор Шредер, ее отец – они все были правы в одном. Это была только вина Эмили. Она видела, как каждая ее ошибка вспыхивает лампочкой на графике ее жизненного пути. Она хотела бы вернуться в прошлое с прозрением, снизошедшим на нее сегодня. Она бы не ходила ни на какие глупые вечеринки. Она бы не высовывала язык, как собака, и не глотала бы бездумно все, что кладут ей в рот.
Сколько бы недостатков ни было у Франклина Вона, клику Эмили он видел насквозь.
Нардо был коварен, как коряга в воде. Блейк постоянно говорил о колледже, куда они поступят благодаря компенсации по иску о смерти по неосторожности, но все знали, что в конце концов он бросит учебу. А Клэй… Как Эмили вообще могла думать, что Клэйтон Морроу стоит того, чтобы тратить на него время? Он был высокомерным, бездушным и очень, очень эгоистичным.
Эстер всхлипнула. Она высморкалась в салфетку из коробки на столешнице. Ее глаза покраснели, а косметика растеклась. Она была абсолютно опустошена.
И снова Эмили смогла сказать только:
–Мне очень жаль.
–Я не понимаю, как ты могла это допустить.– Голос Эстер охрип. Слезы продолжали катиться по ее щекам.– Я так многого хотела для тебя. Ты знаешь это? Я не хотела, чтобы ты надрывалась, как я. Я пыталась облегчить твою жизнь. Дать тебе шанс стать кем-то, не принося в жертву все остальное.
Эмили снова начала плакать. Она была раздавлена разочарованием своей матери.
–Я знаю, мам. Мне жаль.
–Теперь никто не будет тебя уважать. Ты это понимаешь?– Эстер сцепила руки, как в молитве.– То, что ты сделала, перечеркнуло весь твой ум, твой труд, твое старание, твою целеустремленность – все, что ты сделала хорошего в жизни, пропало зря ради пяти минут… чего? Тебе не могло это понравиться. Эти мальчишки едва достигли половой зрелости. Они дети.
Эмили кивнула, потому что ее мать была права. Все они были просто кучкой глупых детишек.
–Я хотела…– Голос Эстер снова сорвался.– Я хотела, чтобы ты влюбилась в кого-то, кому была бы небезразлична. Кто уважал бы тебя. Ты понимаешь, что ты сделала? Теперь это невозможно. Невозможно.
У Эмили во рту так пересохло, что она с трудом смогла сглотнуть.
–Я не… я не знала.
–Ну, теперь узнаешь,– Эстер кивнула еще один раз, но не чтобы перейти к решению, а чтобы обозначить, что окончательный выбор сделан.– С этого момента любой, кто посмотрит на тебя, увидит только грязную шлюху.
Эстер вышла из кухни. В коридор вела дверь, но Эстер не хлопнула ею. Она не топала ногами по деревянному полу. Она не кричала и не била кулаками в стены. Она просто бросила два слова, которые эхом отдавались в голове Эмили.
Грязная шлюха.
Именно так думал доктор Шредер, когда засовывал ей между ног страшный металлический инструмент. Именно так думала про себя миссис Брикел. Ее отец чуть не произнес эти же слова. Именно такой ярлык навесят на Эмили в школе, это она будет слышать от учителей и бывших друзей. Клэй, Нардо, Блейк и Рики – все они скажут одно и то же. Этот крест Эмили будет нести всю оставшуюся жизнь.
–Милая?
Эмили вскочила со стула и с ужасом посмотрела на бабушку, которая сидела на ящиках с вином в кладовке. Она была здесь все это время. Она наверняка все слышала.
–О, бабушка.– Эмили казалось, что он не способна испытать еще больший стыд.– Ты давно здесь?
–У меня нет с собой часов,– ответила бабушка, хотя они были приколоты к лацкану ее платья.– Ты не хочешь печенья?
–Я достану.– Эмили пошла к кухонному шкафчику, открыла дверцу. Она не могла смотреть на бабушку, но спросила:– Бабуль, ты слышала, о чем они говорили?
Бабушка села за стол.
–Да, я слышала, что они говорили.
Эмили заставила себя обернуться. Она посмотрела в глаза бабушки, ища не осуждение, но понимание. Была ли эта та бабушка, которая вырастила ее, которая была ее защитником, хранителем ее секретов? Или это была бабушка, которая не узнавала чужих людей, окружавших ее?
–Эмили?– обратилась к ней бабушка.– С тобой все в порядке?
–Бабуль…– снова всхлипнула Эмили, упав перед бабушкой на колени.
–Бедняжка,– сказала бабушка, приглаживая ей волосы.– Так не повезло.
–Бабуль?– Эмили заставила себя говорить, пока у нее было время.– Ты помнишь, как в начале прошлого месяца я проснулась на полу в твоей спальне?
–Конечно, помню,– ответила она, но понять, так ли это, было невозможно. Ее память ухудшалась с каждым днем. Она часто принимала Эмили за свою давно умершую сестру.– Ты была в зеленом платье. Очень красивом.
Сердце Эмили подпрыгнуло. Она вспомнила, как подошла к Клэю, высунув язык в ожидании марки кислоты, и на ней было зеленое шелковое платье, которое она одолжила у Рики.
–Все правильно, бабуль. Я была в зеленом платье. Ты помнишь ту ночь?
–Снаружи стоял оксфорд
[33],– бабушка улыбнулась.– Такой смешной круглый пузырь. Бип-бип.
Сердце Эмили снова упало. Сознание бабушки вспыхивало так же быстро, как и угасало. По крайней мере, она не будет помнить разговор Эмили с родителями. Это означало, что чем больше будет живот Эмили, тем сильнее будет удивляться бабушка, каждый раз видя свою беременную внучку.
–Милая?
–Я достану печенье.– Эмили встала, чтобы взять с полки коробку. Она вытерла глаза тыльной стороной ладони.– Ты хочешь молока?
–О да, пожалуйста. Я люблю холодное молоко.
Эмили открыла холодильник. Она заставила себя мысленно вернуться в утро после вечеринки. Она отчетливо помнила, как проснулась на полу в бабушкиной спальне. Ее платье было вывернуто наизнанку. Бедра ныли, как от синяков. Все внутри пульсировало от боли, но она приняла это за обычные спазмы.
