Такими подарками Сириани напоминал собравшимся, какой из разрозненных кланов Эуэ сильнейший,– чтобы у них не было сомнений в том, кто правит.
Если таковые сомнения возникали, Сириани их развеивал.
Наконец мы оказались в тени гигантского черепа. Его темная кристаллическая поверхность впитывала бесцветные солнечные лучи и рассеивала сумрак на толпу. Теяну отошло в сторону, и скахари, следовавшие за мной от самых ворот, принялись подталкивать меня следом, на пустой участок, отгороженный от толпы. Кругом было целое море нелюдей. Те, что до этого стояли вдоль дороги, последовали за нами, когда парад приблизился к завершению, и теперь вокруг храма Элу – вокруг черепа Миуданара – собрались тысячи сьельсинов. Княжеские свиты разместились на небольшом расстоянии друг от друга на ступеньках вокруг энарского мегалита, служившего фундаментом для останков мертвого Наблюдателя. Среди поддерживающих череп пилонов безжизненно висели знамена. Позади возвышалось первое кольцо колонн, высотой превосходивших сам купол и украшенных энарскими письменами и древними батальными сценами.
За колоннами продолжалось море ксенобитов. Тысячи сьельсинов собрались возле храма и в черной пустыне. Десятки тысяч. Они дружно топали и потрясали саблями, не прекращая кричать, не затихая. Я больше не видел ни одного раба и понял, что все мужчины, женщины и дети были розданы этой толпе, а их тела растерзаны.
Последним прибыл Сириани в сопровождении Вати, в белом плаще и высоким плюмажем на макушке, и крылатого Ауламна. Князь князей не восседал на чешуйчатом сулане или ходячей платформе. Не несли его и на переносном троне, как нашего императора. Сириани Дораяика совершил паломничество пешком, как некогда Элу. Таким образом он продемонстрировал свою решимость, силу характера и набожность. То, что вождь, созвавший весь сьельсинский народ на вече, устроивший всем щедрое пиршество, показавший военную мощь в лице бронированных химер, Теяну иХушансы, Вати и Ауламна и захвативший самого вождя-демона Адриана, позиционировал себя не как аэта, не как князь, а как завоеватель, лишь подчеркнуло его силу в глазах окружающих. Вместо слуг с опахалами, отгоняющих мух от царственной особы, перед ним шли котелихо с геральдическими копьями, украшенными флагами с изображением «Белой руки» и разорванного кольца.
Разорванное кольцо Актеруму. Лишь сейчас мне стал понятен этот символ. Герольды стукнули древками при приближении Пророка и продекламировали высокими холодными голосами.
–Raka attantar Aeta ba-ajun, Ikurshu ba-Elu!– произнесли они в унисон, звеня колокольчиками на каждом слове.
«Благословен будь наш вождь, потомок Элу!»
–Raka attantar Aeta ba-ajun, ijanameu deni ve ti-iedyya ta-tajun ba-scianda eza ba-itani!
«Благословен будь наш вождь, мудро управляющий нашим кораблем-миром и кровным кланом!»
–Raka attantar Aeta ba-ajun! Ute Iedyrin Yemani Iugannan-Biqarin!
«Благословен будь наш вождь! Белорукий богоборец!
–Raka attantar Ute Aeta ba-Aetane ba-Eue!
«Благословен будь Князь князей Эуэ!»
–Да святится имя его перед взором Миуданара!– восклицали герольды.– Да святится имя его в ушах Иакарама! Да будут боги милосердны к его деяниям!
–Yaiya toh! Yaiya toh! Yaiya toh!
Сириани дошел до конца дороги и подошел к нам с Теяну. Он посмотрел на меня свысока. Задрав нос, сказал бы я, если бы он у него был. Пророк протянул украшенную серебряными кольцами руку, и два воина, согласно неизвестному мне плану, отсоединили мои цепи от генерала-вайядана. Они с поклоном вручили их князю и отступили.
–Однажды я сказал, что наш народ переживает упадок. Помнишь?
Я не ответил, лишь покачнулся, устав от многочасового пути, жары и затхлого воздуха. Князь небрежно стукнул меня тыльной стороной ладони. Удар был не сильным, но достаточным, чтобы пошатнуть меня и заставить открыться раны, оставленные когтями Сириани прошлым днем.
–Сородич, я спросил, помнишь ли ты.
–Помню,– несмотря на боль, улыбнулся я демону, своему палачу.
Губы Сириани Дораяики растянулись в улыбке. Происходящее его забавляло. Он помолчал немного, как бы взвешивая слова, и намотал цепь себе на руку.
–Сегодня мы возвысимся.
Князь шагнул мимо меня и дернул цепь, увлекая за собой к лестнице и платформе, на которой много тысячелетий назад Элу сжег тело Аварры.
Глава 39. Аэтаванни
На верхней ступеньке Сириани преклонил колени и поцеловал край глазницы Миуданара. Не поднимаясь с колен, он повернулся ко мне, и тонкие серебряные цепочки у него на лбу и рогах всколыхнулись.
–Теперь ты,– сказал он.– Ты аэта. Низший аэта, но тебе все равно полагаются эти почести.– Он открытой ладонью с когтистыми пальцами указал на край кристаллического камня.– Здесь ты узришь истину, сородич.
Si fueris Romae…
[12]
Великий князь не принуждал меня. Я посмотрел ему в глаза. Он в самом деле воздавал мне почести как сильному врагу – или тени давно сломленного врага. Я мог и должен был отказаться. Моя смерть была предрешена, терять было нечего. Я был покрыт кровью, дерьмом и слизью. Все болело. Отказ лишь приблизил бы мою смерть, разве не так?
Нет. Он бы спровоцировал новые унижения. Новую боль.
Я преклонил колени и поцеловал старый череп, представляя тысячи сьельсинов, делавших это до меня. Вздрогнув, я поднялся.
–Ждите здесь,– приказал Сириани Ауламну и Вати, после чего потянул меня за цепь и перевел через порог этого одновременно святого и нечистого места, куда не ступала – и больше не ступит – нога человека.
–Только аэтам позволено входить в храм,– пояснил князь.– Тебе повезло.
Помещение внутри глаза было почти таким же, как я видел во сне. Древние энары несколько изменили органическую форму на месте глаза Наблюдателя, выложив здесь ровный пол. Прямо перед нами был узкий вертикальный проход, где раньше от глаза к мозгу проходили нервы. В нем была устроена лестница, по которой одновременно могли подниматься трое сьельсинов или двое энар в ряд. По обе стороны я увидел ряды высоких стел, но, в отличие от сна, торжественные сцены с энарскими завоеваниями и аккуратные когтистые руны этой древней расы теперь были стерты, а на их месте вырезаны круглые сьельсинские символы. Между стелами на цепях были подвешены громадные черные медальоны с серебряными ударитани.
–А где барельефы?– машинально спросил я, оглядываясь вокруг этого зловещего места.
–Что?– Сириани резко остановился и посмотрел на меня.
Место, некогда принадлежавшее энарам, теперь было во власти сьельсинов. Иконоборчество не коснулось высоких колонн в пустыне и большей части города, но в самом святом месте некий древний и набожный сьельсинский князь – быть может, сам Элу или Арашаика, которого упоминал Сириани,– уничтожил все изображения и слова, оставленные более древней расой. Сам воздух здесь был пропитан древностью, наследием бесчисленных эпох. Я чувствовал себя одним из французов, впервые взглянувшим на занесенные песком колонны Карнака, неописуемо древние реликвии, от одного вида которых человек приходил в трепет.
