–Во имя Земли, зачем ты прибыл сюда?– спросил я, не сдержав ухмылки.
Серые глаза старого схоласта взглянули на меня, но не разглядели. Немудрено. Временная слепота после фуги была обыденным, почти неизбежным побочным эффектом.
–Ливий?– прохрипел он, крутя головой в поисках источника звука.– Ливий? Это ты?
Ливий? Был такой древний историк. То ли грек, то ли римлянин. А тот Ливий, к которому обращался Гибсон, наверное, был схоластом?
–Нет, Гибсон,– ответил я ему прямо в ухо: Гибсон был глуховат еще во времена моей юности.– Нет. Это Адриан.
–Адриан!
Лицо схоласта озарила теплая улыбка. Он поднял руку, скинув тяжелое одеяло. После фуги Гибсон еще не напустил на себя привычную схоластическую суровость, и эмоции отчетливо читались на его морщинистом лице.
–Адриан!– повторил он, и костлявые пальцы нащупали мое лицо, а невидящие глаза Гибсона повернулись ко мне.– Ты получил мое… письмо.
–Какое письмо?– машинально спросил я.
Схоласты не посылали писем, тем более из атенеума. Университеты служили убежищем от внешнего мира, местами для уединенных дум и обучения, максимально приближенными к абстрактному домену формы и теории. Но Гибсон покинул атенеум, а значит, вполне мог отправить письмо на Несс. Неужели его перехватили люди Венанциана?
–Какое письмо?– повторил я вопрос, в недоумении качая головой.
–Не важно,– едва слышно прошептал Гибсон.– Ты здесь.
Действительно, не важно. Не сдержавшись, я наклонился и обнял старика, как сын – отца:
–Я здесь.
Глава 50. Память и история
Прошло два дня, прежде чем Гибсон полностью пришел в себя.Для старика фуга оказалась тяжелым испытанием. Когда Валка удостоверилась, что его состояние стабильно, я отнес его вниз по склону в старый лагерь, всю дорогу стискивая зубы от боли в плече. Мы решили не возвращаться в Раху, чтобы не отвозить Гибсона слишком далеко от медицинского модуля, на случай если ему вдруг станет хуже, а поселились в одном из модулей, где прежде жили офицеры.
Старые лампы еще работали, но Гино с Имрой понадобился почти целый день, чтобы заставить работать водопровод и канализацию. Валка помогала им. Гибсон все время что-то бормотал, то засыпая, то просыпаясь вновь. Он произносил отрывки фраз на схоластическом английском, время от времени звал то меня, то неизвестного мне Ливия, то сестру Карину, которая заботилась о нем в гроте архивариусов под Великой библиотекой. Пару раз он даже позвал моего отца. Это меня расстроило. Гибсон был учителем моего отца, когда тот был юн, и наставлял его во время Оринского восстания и нападения на Линон. Я не любил об этом вспоминать. Мне не хотелось думать, что у нас с отцом было так много общего.
Как же Гибсон состарился! Я ухаживал за ним, пока он набирался сил, и постоянно разглядывал его лицо, такое близкое и родное. Его кожа была как мятый, покрытый пятнами пергамент, и уже невозможно было представить, каким он был в молодости. После перерождения он как будто скукожился и напоминал куклу из бумажной кожи и деревянных костей, накрытую одеялами. Пусть мое плечо и напомнило о себе, пока я нес Гибсона с плато, тяжелым он не был.
–Ты не спал?– таковы были его первые внятные слова за несколько дней, первые, произнесенные с четким ощущением моего присутствия.
На самом деле я спал – или, по крайней мере, дремал, в чем не было никакой разницы.
–Можно сказать, в последнее время я вообще не сплю,– ответил я с улыбкой.
–Понятно. Есть вещи, которые никогда не меняются,– ответил схоласт.– Вот и ты, как всегда, мелодраматичен.
–Теперь у меня достаточно поводов для этого.
Гибсон повернул голову к окну. Я не знал, как далеко он может видеть, но мы выбрали для него комнату над заливом.
–Какой сейчас год?– спросил старик после минутного дружелюбного молчания.
–Семнадцать тысяч восемьдесят девятый,– ответил я.
–Почти пятьсот лет,– слабо наклонил голову схоласт.– Мимолетное время, прости нас…– Его слабовидящий взгляд скользнул по круглой оконной раме.– Вот уж не думал, что столько протяну. Что еще поживу в столь далекие времена… но, кажется, план сработал,– улыбнулся он мне.– Мы снова увиделись.
–Но как?– спросил я, наклоняясь к старику.
–Полагаю, твоя подруга Сиран уже умерла,– ушел от прямого ответа Гибсон.
–Да,– ответил я.– За тобой присматривала ее праправнучка.– Не сдержав улыбки, я добавил:– Они превратили этот остров в настоящий мемориал. Тебе стоит взглянуть.
Старик улыбнулся в ответ, но старая привычка взяла свое, и он быстро согнал улыбку и прикрыл глаза от бледного солнечного света в большом окне.
–Праправнучка,– не открывая глаз, проговорил Гибсон.– Земля и император, как же мало они живут.
–Скажи,– мне не терпелось узнать ответ на мучивший меня вопрос,– как ты все это провернул? Как тебя выпустили из атенеума? Откуда взялись деньги на медицинский модуль?
Гибсон открыл серые глаза и отвернулся от света. Он долго смотрел на меня с серьезным беспокойством.
–Что с тобой случилось?– спросил он, разглядев наконец шрамы у меня на лице и седые пряди в волосах.– Твое лицо…
–Потом расскажу,– перебил я.
Разговоры о Дхаран-Туне, Эуэ и Царе-Пророке могли омрачить радость новой встречи.
–Валке тоже не терпится с тобой побеседовать. Она здесь… но все это потом! Прошу, расскажи, как тебе все это удалось?
–Нелегко,– ответил Гибсон после паузы.– Твоя подруга Сиран несколько лет упрашивала университет прислать архивариуса.
Это была какая-то бессмыслица.
–Университеты ведь не приставляют схоластов к крестьянским олдерменам.
–Верно…– согласился Гибсон и попытался приподняться.
Я наклонился, чтобы помочь, поправил подушки у него под головой и плечами.
–…но они ведут учет местного населения. У каждых островитян – севрастийцев, раханцев и так далее – свой уникальный диалект и своя культура. Сиран с мужем решили записать местный фольклор. Я уговорил примата поручить эту работу мне.– Он снова сдержанно улыбнулся.– Таков был мой план. Когда установили медику и я лег спать, Сиран известила университет о моей… смерти.
По запинке я понял, что разговоры о собственной смерти были не по душе моему старому учителю.
–И за тобой никого не прислали?– удивленно спросил я.
–Сиран отправила им урну с прахом. По крайней мере, я так думаю. Обитателям Ээи нечего делать так далеко на юге. Здесь одни рыбацкие деревни.
–Но откуда взялась медика?– Я продолжал недоуменно качать головой.– Ясли для фуги?
–Адриан, я не всегда был схоластом.– Гибсон грустно улыбнулся, и никакие схоластические тренировки не смогли подавить эту грусть.– Когда ты улетел, я знал… знал, что однажды ты вернешься. Называй это схоластическим вычислением, старческой интуицией, как угодно.– Он приподнял плечи, но руки оставил под одеялом.– Мне не хотелось бросать тебя одного.
