–Алоис!– воскликнул он.– Где мой сын?
–Твой сын?
Я поднялся, вырвавшись из хватки Гибсона. Деревянный стул упал на пол, и я, споткнувшись, едва не рухнул на него.
–Ливий… это твой сын?
За все время нашего знакомства Гибсон ни разу не упоминал о своей семье. Он был палатином, а значит, должен был жениться и получить разрешение Высокой коллегии на то, чтобы обзавестись потомством. Почему он решил стать схоластом, отказаться от семьи и титулов?
Кем он был прежде?
–Алоис!– Серые глаза сфокусировались и посмотрели на меня, но не узнали. Он оглянулся, моргая.– Где это я?
–На Колхиде, Гибсон,– ответил я, едва сдерживая слезы.
Смириться с неминуемой смертью старого наставника было одно. Смириться с тем, что он меня забыл,– другое.
–Это я, Адриан.
–Что это за место?– Бывший схоласт отмахнулся рукой в старческих бляшках.– Не нравится мне здесь.
Не поднимая стула, я опустился на колени у постели старика и взял его безжизненную руку:
–На архипелаге. На Фессе. На Колхиде. Помнишь?– Я сжал его ладонь, изо всех сил желая, чтобы он вспомнил.– Это я, Адриан.
–Адриан?
Пелена разума как будто развеялась, и Гибсон осмотрел комнату так, словно увидел ее впервые. Не переставая удивленно моргать, он откинул голову на подушку.
–То есть…– проговорил он, нахмурив лоб,– это не Белуша?
–Белуша?– Теперь пришел мой черед удивляться. Я едва смог выговорить это слово, настолько потрясен я был.– Белуша?
Это была главная имперская планета-тюрьма, куда ссылали провинившихся лордов и членов императорского семейства. Насколько мне было известно, туда был отправлен бывший директор Разведывательной службы легионов сэр Лоркан Браанок, в сговоре с императрицей и коалицией «Львов» замышлявший мое убийство. Полагаю, теперь его уже не было в живых.
–Кто ты?– спросил я.
Гибсон закрыл глаза и вжался в подушку.
–Фесса,– произнес он.– Недоброе имя. Фессал, сын Ясона, был убит
[17].– Гибсон покачал головой, но не открыл глаза. Слова заставили его задуматься о чем-то, и он добавил:– Мой сын должен быть здесь.
–Я здесь, черт побери!
–Ливий…– прошептал Гибсон едва слышно.– Прости. Прости меня. Прости…– Он тяжело, хрипло втянул в себя воздух.– Я предал тебя. Предал… наш род. Хотел править. Хотел…– Он умолк и остался лежать неподвижно, как мертвый.
Я не отходил от него, не отпускал его руку. Тихий голос в моей голове зашептал то, что я и так знал. Гибсон не доживет до возвращения Валки. Смерть стояла у него на пороге, одетая в тот самый черный саван, что была на моей бабушке, когда она лежала перед нами с Криспином в порфировом зале – бесформенный темный силуэт, который покинула жизнь. Косы у нее не было, она ждала Гибсона с распростертыми объятиями.
Но Гибсон не спешил уходить. Он очнулся еще раз.
–Алистер,– произнес он, увидев меня, и улыбнулся. Он принял меня за моего отца.– Мальчик мой. Где ты пропадал?
–Я не отец,– возразил я, сжимая родную руку наставника.– Гибсон, я Адриан.
–Адриан!– затуманенные глаза прояснились.– Адриан.
–Да,– уцепился я за эту последнюю хрупкую соломинку, соединявшую нас.
–Помнишь восемь степеней повиновения?– спросил он.
Я ответил утвердительно. Я по-прежнему не выпускал его неподвижную руку, и Гибсон положил другую руку поверх моих, словно благословляя меня.
–Назови наивысшую.
–Повиновение из преданности,– машинально ответил я, словно юный ученик на уроке.
–Именно. Любовь.– На морщинистом лице заиграла улыбка.– Не забывай об этом. Не повторяй моей ошибки.
–Какой ошибки?– спросил я.
–Власть – ничто. Власть…– Голос Гибсона стал тонким, как последняя струйка дыма из печной трубы. Его губы беззвучно шевельнулись и замерли.
–Гибсон?– Мой голос прозвучал так же тонко.
Я сжал его руку, желая, чтобы пальцы сомкнулись на моей кисти. Но глаза Гибсона закрылись, и я понял, что он ушел.
Не помню, сколько я просидел у постели покойника. Солнце снова взошло, и в дверях возникла новая тень. Не Смерть. Валка, Гино и незнакомая пожилая женщина – врач из Эгриси. Они опоздали.
Валка без слов поспешила ко мне и обняла. Я плакал несколько часов без перерыва, но к тому времени уже перестал. Она обнимала меня долго; Гино с врачом тактично вышли.
–Нужно его похоронить,– произнес я, когда наконец смог говорить.
Валка что-то ответила, но я запомнил не слова, а ее взгляд – страдальческий, жалостливый, с тенью страха. Тогда я не понял, почему она смотрела так. Чего боялась? Не меня. Позже я догадался, что она боялась за меня. Мы спаслись от ужасов смерти, но здесь тоже нашли смерть. Однако смерть Гибсона не была ужасной.
Когда я нес его тело по горной тропе к плато и курганам, под которыми спали Хранители, я чувствовал лишь грусть с ноткой облегчения, ведь он умер обычной смертью. Миру – моему миру – не пришел конец.
–Ничто не закончено,– произнес я над его телом.
Я похоронил его не у дороги рядом с Хранителями и медикой, а на утесе над заливом. Валка стояла чуть поодаль, Гино и Имра за ней. Мы с Гибсоном последний раз остались наедине над океаном, как на скале в Обители Дьявола. Так много прошли, а в итоге оказались в одном и том же месте.
Найти камни для кургана оказалось непросто. Я собрал очень много, чтобы сложить памятники погибшим солдатам, и теперь мне пришлось спускаться до уровня моря, чтобы раздобыть достаточно большие и плоские камни. Я содрал в кровь ладони и терпел боль в плече, но не позволил другим помочь, не разрешил положить на могилу Гибсона свои камни.
–Он был мне отцом,– сказал я.– Похоронить его – мой долг.
Когда я закончил, солнце вновь стало клониться к закату. Над бренными останками Гибсона теперь возвышалась приземистая каменная горка. Она вышла менее аккуратной, чем остальные, и не такой высокой, но она была полностью моих рук делом. Спустя годы Имра и ее дети будут следить, чтобы положенные мной камни на могиле Гибсона и всех остальных не рассыпались. На их плечи ляжет честь и ответственность ухаживать за могилами и тропами Фессы, хранить Остров Мертвых.
Гибсон так и лежит там. Вы можете приехать на архипелаг Севраст по морю из Ээи. Поднимитесь по каменистым тропам Фессы к скалам, возвышающимся над серыми волнами, и вы найдете его. Там его тело останется, покуда не погаснут звезды или покуда серый остров не уйдет под воду. Найдите его, если будет угодно, и вы поймете, что мой рассказ – чистая правда.
